Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова. Страница 28

— Что это — КГБ? — индус спросил.

— КГБ, — охотно подтвердил Чухонцев. — КГБ унд русише прокуратура пхай-пхай! — майорские звезды прибавляли Чухонцеву наглости. Не припомню, чтобы раньше он так самоуверенно держался.

Индус посмотрел дико на лилово-прыщавое Генино лицо и пропустил нас в Британскую державу.

Доехали до станции Пимлико, браня лондонскую подземку.

— Позвоним Татарникову, спросим, почему здесь метро такое уродливое? Крысиные норы какие-то. То ли дело станция «Новослободская».

— А «Киевскую» взять!

— Давай позвоним, спросим!

— Будет серьезный вопрос, позвоним.

Я вел Гену по карте — заранее маршрут фломастером прочертил; мы шли по скучным улицам, вдоль однообразных домов, и потеряться здесь было так же легко, как в новостройках Свиблова.

Дрянной оказался отельчик, хоть и назывался «Принц Георг», консьерж (опять же индус) осведомился, первый ли раз я в Британии, рекомендовал посетить парламент. Цепкий взгляд обшарил меня с ног до головы.

— Гена, ты где деньги держишь?

— Так я тебе и сказал! Ладно, шучу. В трусах.

— Правильно, а то обчистит нас этот британец.

Поднялись по узкой лестнице на четвертый этаж, и в комнате я уперся теменем в потолок — сразу вспомнились мои московские хоромы. Эх, не ценим мы того, что имеем! Гена приплясывал перед окном — пытался закрыть, да ничего не вышло, заело раму. Оставили вещи, спустились, спросили у индуса, где паб, — надо же и в пабе отметиться. Один поворот, другой — заблудились. Мы стояли с Геной под дождем, посреди серой улицы, состоявшей из двух бесконечных домов: один слева, второй справа. Через каждые три метра торчали из домов одинаковые колонны, похожие на разваренные белесые сардельки, и за сардельками этими прятались совершенно одинаковые зеленые двери. Никаких указателей не было, улица раздваивалась, и за перекрестками вновь вырастали бесконечные дома с колоннами. Ни одной живой души нам не попадалось по дороге, вымер район Пимлико. Я промок, ветер мел по мостовой скукоженные кленовые листья.

— По-моему, мимо этого клена мы уже проходили, — сказал я.

— Смотри, — сказал Гена мечтательно, — растения процветают. А февраль ведь! Не то что у нас! Вот это страна!

Действительно, цвели какие-то вечнозеленые в куцем палисаднике. Гена понюхал розовый хищный цветок.

— Магнолия! — сказал он. — Всю жизнь мечтал магнолию увидеть. Как же прекрасно жить в стране, где зимой цветут магнолии!

— Ты что, Гена, как Иван Грозный, мечтаешь в Англию эмигрировать?

Гена подозрительно на меня посмотрел — и очнулся.

— Спроси дорогу у прохожего.

— Нет прохожих!

— Давай в дверь позвоним. Вон, в подвале свет горит. — Гена показал вниз. За магнолией пряталась кованая лесенка; она вела вниз — в советских домах в таких ямах располагались котельные или дворницкие; здесь же в яме обнаружилась привычная уже зеленая дверь, перед ней лежал коврик с надписью «Welcome».

— И что им скажешь?

— Откройте, милиция! — ответил Чухонцев самонадеянно.

— Забыл про чайник? Здесь Лондон! У них каждый дом — крепость. На тебя ведро говна выльют.

— Слушай, а может это они полковника — того? Позвонил дядя в дверь, мол, заблудился я, братцы. А они ему ведро с говном на голову — и в люк. А что? Как вариант.

— Выбираться как будем? — Татарникову звони. Вон будка!

Мы с трудом втиснулись в красную телефонную будку, и пока я искал по карманам британскую мелочь («мелочь»! каждая монетка на сто рублей!), Гена с интересом рассматривал порнографические картинки, наклеенные на стекло. Я утопил в ржавом автомате металл на пять фунтов стерлингов, набрал номер.

— Татарников! — услышал я.

— Заблудились мы! Пять минут на разговор, больше мелочи нет!

— Вы, голубчики, где?

— В районе Пимлико, Сергей Ильич. Я-то думал, Лондон — это одни дворцы, а это сплошь бараки, как у нас в Коптеве или Свиблове. Демократия называется! Длиннющая улица, на ней два дома, по одному с каждой стороны, двери квартир прямо на улицу выходят, никаких табличекуказателей.

— Ах, вы ошибаетесь, милый! То, что вы видите, это не один дом — а множество маленьких, так называемые period buildings. Их начали строить в семнадцатом веке, после пожара 1666 года.

— Сергей Ильич! Время! Отель «Георг» потерялся! — Да, голубчик, район Пимлико нашпигован дешевыми отелями.

— Мерзкое место, Сергей Ильич!

— Как понимаю, вокруг вас расположены terrace buildings — постройки девятнадцатого века для рабочих; возводились из серого кирпича, одна стена общая для двух соседей. Теперь большинство этих домиков поделены на апартаменты. Современный менеджер живет скромнее, чем рабочий девятнадцатого века.

— И в подвалах народ селится, мы видели.

— Вот и Карамзин Николай Михайлович удивлялся. Он в Лондон после Парижа приехал, и ему не понравилось. Он писал так, — неторопливо вещал Татарников. Я вообразил Сергея Ильича на кухоньке, с сигаретой в зубах. Ему плевать было, что каждое слово влетает в копеечку, то есть в фунтик, он продолжал рассуждать: — «В Париже бедные живут на небесах, — Карамзин имел в виду мансарды, — а в Лондоне бедных загоняют под землю».

— Одна минута осталась. Как выбраться отсюда? — Город в этом районе нарезан прямоугольниками. У вас погода хорошая?

— Сергей Ильич! Некогда про погоду! Дождь!

— Жаль, я бы вас по солнцу сориентировал. Тогда идите так. Первый поворот налево — и второй поворот налево. Найдетесь! — И нас разъединило.

Мы вылезли из будки, и я пересказал Гене наш разговор.

— Псих, — сказал Чухонцев, но налево все-таки свернул. Мы метров пятьсот прошли, не больше, — и увидели «Принца Георга».

Назавтра была назначена пресс-конференция опального борца за демократию миллиардера Курбатского — он проводил ее в отеле «Дорчестер», на углу Гайд-парка. Курбатский позвал прессу, обещал рассказать сенсационные подробности о несчастной жертве российской охранки. Возле отеля парковались лимузины и автобусы с телеаппаратурой. Я пять раз поскользнулся, пока по холлу шел: пол выложен черным мрамором. Это вам не «Принц Георг», далеко нет.

— Тут, небось, номер фунтов триста за ночь, — сказал Гена завистливо, и мы посмотрели на прейскурант над стойкой. Нет, не триста, восемьсот, если хочешь номер попроще. Майор Чухонцев провел рукой по лиловой щеке, посуровел, застегнул мундир до последней пуговицы. Ах, восемьсот! Не знаю почему, это нас с ним разъярило.

— Тут вообще цены бешеные, — сказал я Гене. — Эти дома в Пимлико знаешь, сколько стоят? По два мильона! Понял?

— Эти хибары? — Гена сжал губы. — Эти вот убогие казармы?

Мы вошли в зал конференций. Посольские сидели отдельно, я их сразу опознал, характерные такие лица.

— Гена, это правда, что третий секретарь посольства всегда гэбэшник?

— Правда, — сказал Гена. — И второй тоже.

Курбатский, плотный лысеющий брюнет с подвижным лицом, приветствовал собрание. Курбатский был одет демократично — простой бархатный пиджак, жилетка в лиловых цветах, белая рубаха с отложным воротником. Он обогнул стол, подошел к прессе, каждому пожал руку. Он сообщил, что сенсация ждет в соседней комнате. Дверь в комнату тут же и открылась — в зал вышел человек в черном капюшоне, натянутом на голову. Журналисты ахнули.

Человек шел медленно, давая возможность собранию рассмотреть себя подробно. Высокий крепкий мужчина с черным чулком на голове. Только узкие прорези для глаз и маленькая дырка для носа. Палач из средневековой легенды. Человек в маске, авантюрный роман девятнадцатого века.

— Сегодня мы наконец узнаем правду, — сказал Курбатский. — Вот, прошу любить и жаловать, перед вами Иван Иванович Иванов, вы понимаете, ха-ха, что это псевдоним. За ним скрывается русский резидент в Лондоне, майор КГБ.

— А почему он в маске?

— Чтобы его не сразу опознали московские спецслужбы. Это один из тех водолазов, которые лишили жизни полковника, храбреца и демократа, борца с режимом.

Журналисты несколько опешили. Если человек в маске по заданию КГБ топил полковника, то КГБ этого человека и так знает, зачем тогда маска. Что-то здесь непонятное.

— Что же тут непонятного? — Курбатский журналистам сказал. — Наоборот, все понятно. Да, некоторые его знают. Но далеко не все. Иван Иванович хочет сохранить инкогнито. Ивану Ивановичу непросто делать сегодня свое сенсационное признание.

— Непросто. — Голос из-под маски звучал странно, словно человек говорил из канализационного люка. — Непросто, но я скажу всю правду.

— Вопросик можно? А вы в этой самой маске в люке сидели?

— Нет. В другой.

— Долго ждали полковника?

— Три месяца.

— Москва послала вас убить Курбатского?

— Кремль желает свести счеты.

— Неужели такие злопамятные люди?