Дарья Донцова - Тайная связь его величества Страница 29

Я посмотрел: на крючке на витом золотом шнурке висел розовый плюшевый зайчик, его передние лапки держали шоколадное сердце, на котором было написано «С днем рождения, тетя Фира».

— Симпатично, правда? — грустно улыбнулась кассирша. — Неделю назад она ко мне забежала, такая веселая, даже возбужденная. Я у нее спросила: «Лерочка, ты влюбилась, что ли? Прямо сияешь вся!» И услышала в ответ: «Некогда мне, тетя Фира, глупостями заниматься, любовь-морковь меня не интересует. Но вы правы, случилась большая радость — я закончила важное дело, выхожу на финишную прямую. Очень долго ждала и вот, наконец, удалось завершить, возникла полная ясность, все вместе сложилось». Валерия вообще-то о себе ничего не рассказывала, но видно было, что семьи у нее нет. Женщина с мужем и детьми не станет одна каждые выходные музыку слушать. И о службе Пименова не распространялась, только обмолвилась как-то, что работает в вузе. Поэтому, услышав о завершении какого-то дела, я подумала об аспирантуре и спросила: «Кандидатскую написала?» А она засмеялась: «Нет, тетя Фира, целая докторская получилась». Потом неожиданно обняла меня и шепнула: «Я вас очень люблю». На нее это совсем не похоже, Лерочка всегда держала дистанцию. И вдруг такой порыв. Прямо как попрощалась со мной.

— На каком кладбище хоронили Соню? — поинтересовался я.

— В Подмосковье, около деревни Бантик. Погост уже закрыт, но у отца Сонечки там родня лежит, и он добился разрешения дочь в могилу к бабушке захоронить. Название мне из-за нелепости запомнилось. Смешно ведь — деревня Бантик… — ответила Эсфирь Моисеевна. — Как жаль Валерию! А кто ее хоронить будет? У нее ведь, похоже, никого из близких нет. Надо будет Якову Ароновичу о смерти Пименовой рассказать…

Кассирша встала.

— Пойдемте, Иван Павлович, я вас посажу в ложу, в кресло Лерочки, послушаете Брокен.

Глава 21

Амалия играла сорок пять минут. Во втором отделении был заявлен другой, неизвестный мне исполнитель, перед фамилией которого в программе шел целый список званий лауреата разных конкурсов, но я не захотел портить впечатление от Брокен и покинул концертный зал. Часы показывали восемь вечера. До дома Надежды Васильевны Пименовой было рукой подать, и я, перестав трястись от стресса, подумал, что еще не слишком поздно для визита. Конечно, не очень прилично заявляться к пожилой даме без звонка, но я попробую ей понравиться. Только надо сначала заглянуть вон в тот цветочный магазин, а затем зайти в кондитерскую.

Вооруженный букетом из роз и коробкой с пирожными, я позвонил в дверь и услышал скрипучий голос:

— Кто?

— Иван Павлович Подушкин, — представился я.

— Убирайтесь.

— Будьте любезны, впустите меня.

— Пошел вон!

— Мне очень нужно побеседовать с вами, много времени я не отниму.

— Уходите, иначе полицию вызову.

Я вынул удостоверение частного детектива, раскрыл его и поместил напротив глазка.

— Пожалуйста, можете считать, что страж порядка уже здесь.

— Не пущу.

— Это касается вашей дочери Валерии, она…

— У меня нет дочери! Нет!! Нет!!!

— Но по документам вы являетесь матерью Валерии Алексеевны.

Створка слегка приоткрылась, я увидел один глаз, нос и часть щеки.

— Чего орешь? Зачем перед соседями позоришь? Перед тобой честная женщина с безупречной репутацией, мне грязь на биографии не нужна.

Я показал старухе коробку, перевязанную розовой лентой.

— Может, все-таки впустите? Попьем чаю.

— Чего там? — неожиданно заинтересовалась Пименова.

— Пирожные.

— Шоколадные есть?

Я кивнул.

— Ладно, входи, — смилостивилась хозяйка. — Цветы за порогом брось, ненавижу веники. Зачем их продают? Один перевод денег. Лучше рубли отложить!

Я вошел в узкую прихожую и чуть не задохнулся — в нос ударил спертый воздух, в котором явственно ощущался запах пыли и лекарств. Надежда Васильевна, худая, растрепанная, облаченная в старый, протертый халат серо-бордового цвета, протянула руку.

— Дай коробку.

Я выполнил приказ. Старуха прижала коробку к груди и посеменила вперед. Я плелся за Пименовой по коридору, вдоль стен которого громоздились перевязанные бечевками стопки газет и журналов. Взгляд выхватил корешки знакомых обложек: «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Звезда»… Надо же, Надежда Васильевна хранит прессу, приобретенную еще в советские времена.

— Заварки нет, — объявила радушная хозяйка, войдя на кухню. — Из-за тебя чайник гонять не стану, он много электричества жрет. Говори, зачем пришел, и уходи.

Я быстро оглядел крошечное, забитое всяким хламом пространство и понял: Надежда Васильевна тащит в дом всякую ерунду, подобранную на помойке. В кухоньке темно, на подоконнике навалены все те же печатные издания, за ними не видно стекла. Вместо светильника под потолком еле-еле мерцает пятнадцативаттная лампочка. На столе груда барахла, на полу пирамида из гнутых алюминиевых кастрюль. На древнем холодильнике три разномастных радиоприемника. Я в последний раз видел такие в глубоком детстве.

— Долго молчать собрался? — осведомилась хозяйка квартиры.

— Сядьте, пожалуйста, — попросил я. — У меня не очень приятная для вас новость.

— Не командуй! — отрезала бабка. — В своей квартире нахожусь, честно грабительскую коммуналку оплачиваю, долгов по жировкам [7]не имею. Что хочу, то дома и ворочу. Желаю стоять? Стою. Надоест — лягу. Давай, выкладывай, с какой вестью явился.

— Ваша дочь… — начал я.

Но бабка не дала договорить.

— Идиот, да? Русского языка не понимаешь? Нет у меня детей! Одно горе от них и расходы. Если более сказать нечего, прощай!

— Валерия Алексеевна Пименова умерла, — выпалил я. — Вернее, была убита.

Реакция старухи оказалась неожиданной.

— Ну и слава богу! А мое какое дело? Погоди! Никак вы там в своих кабинетах решили, что я обязана ее хоронить? У бедного государства денег на гроб не нашлось? А ты знаешь, сколько средств у меня в сберкассе сгорело, когда реформа случилась? Двадцать пять тысяч! Да на них пять жизней прожить можно. «Волга» в три раза меньше стоила. А теперь я должна позорину упокоивать? Ни стыда ни совести у тебя нет, пришел к бедной пенсионерке деньги тянуть. Не дочь она мне! Конец разговору!

Я попытался успокоить разбушевавшуюся мегеру.

— Надежда Васильевна, о деньгах речь не идет.

— Да ну? — с недоверием осведомилась гарпия. — О чем тогда?

— Валерия Алексеевна погибла, идет расследование, — пояснил я. — Закон так велит. Вас никто не неволит забирать тело, если не хотите заниматься погребением, ее похоронят за счет государства. У Валерии не было ни мужа, ни детей, поэтому…

— Ясное дело, — поморщилась Пименова, — у таких, как она, младенцы не рождаются.

— У каких младенцы не рождаются? — быстро среагировал я.

— У больных, — буркнула хозяйка и отвернулась.

Я решил держаться до последнего. Ни за что не уйду, пока хоть что-то не выясню! Не станет же Надежда драться со мной?

— Валерия страдала каким-то недугом?

Бабка рассмеялась.

— Страдала? Нет, наслаждалась. Мучилась я. В меня пальцем до сих пор тычут, в спину плюют, обзывают по-всякому. Муж позора не вынес, умер. Хорошо ему, лег в могилу уютно, а жену бросил одну на съедение гадам. В двадцать третьей квартире Алка живет, так она мне в дверь постоянно гвозди вбивает, мерзости всякие пишет, мусор к порогу подбрасывает. Вон сколько мне из-за Валерии терпеть выпало! А виноват муж, назвал девку как парня. Я ему говорила, плохо это, пусть Леной будет или Таней. Нет, уперся, старый козел. Когда правда на свет выплеснулась, он слег, а я к его постели подошла и сказала: «Ну и чего, не послушал меня? Получил своего Валеру?»

— Почему на вас пальцем указывают? — я попытался разобраться в этой истории.

— Потому! — фыркнула Надежда Васильевна. — Не хотел народ больную в доме видеть, шарахался от нее. Алка один раз на лестнице заорала: «Лучше сдохни, не ходи по подъезду!» Во как. А потом начала мою дверь уродовать. Стерва!

— Чем болела Валерия? — вновь задал я все тот же вопрос.

— Сифилисом! — выпалила бабка. — Венерическое заболевание от проституции. Услыхал, чего хотел? Прощай.

В течение следующего получаса я так и этак пытался выудить из старухи какую-либо информацию о дочери, но постоянно натыкался на каменную стену хамства. Бабка упорно твердила, что Лера была проституткой, потому и подцепила сифилис, все соседи возненавидели ее. Валерия ей не дочь. Не дочь, и точка!

В конце концов я сдался, попрощался с сумасшедшей, очутился на лестничной клетке и увидел, как из расположенной напротив квартиры выходит пожилая дама с помойным ведром в руке.

— Молодой человек, букет на полу ваш? — строго спросила она.