Иоанна Хмелевская - Свистопляска Страница 3

Эти контрастные возможности заставили меня наконец капитулировать, я решилась ехать к морю, из-за чего и заварилась вся последующая каша.

* * *

Поскольку я не имела представления, что ждет меня в Крынице, решила не афишировать своего пребывания там, не поднимать шума, жизнь вести уединенную, во всяком случае на первых порах, пока не разберусь, что к чему. Однако уже одного Зигмуся хватило, чтобы нарушить это благоразумное решение, что уж говорить о знакомом покойнике! Полиции я призналась, что с Гавелом была знакома, и, если выяснится, что умер он не сам по себе, наверняка меня в покое не оставят. Во мне вдруг заговорил внутренний голос, настоятельно повторяя — тут что-то не в порядке. Холера! Если уж заговорил, мог бы и конкретно сказать — что именно. Нет, мне просто необходимо обдумать все в тишине и спокойствии.

Судьба распорядилась иначе, мне не повезло. Запирая на ключ свою дверь, я почувствовала, как меня схватили в объятия, и голос Зигмуся произнес с радостным удовлетворением:

— Ну, ну, ну! Теперь не сбежишь! Ищу-ищу, нигде тебя нет. Куда-куда запропастилась? Давно хочу показать тебе свое эссе-эссе, знать твое мнение-мнение, знаешь ведь, как я его ценю. Отпирай дверь, возвращаемся к тебе-тебе!

Как же, разбежалась!

Никакие просьбы, никакие доводы на Зигмуся не действовали, это я хорошо знала, требовалось в считанные доли секунды выдумать нечто экстраординарное. У меня схватило живот и я мчусь в аптеку? Только что выловила в голове вшей и бегу за керосином? Только что обнаружила.., что же такое я обнаружила, чтобы подействовало даже на Зигмуся? Крысу? Скунса? О, таракана!

— Невозможно! — решительно заявила я, вырываясь из объятий кузена и очень надеясь, что хозяйка меня не услышит. — Представляешь, только что обнаружила в ванной таракана, пришлось нафукать арабским хлорофосом, теперь до вечера не могу войти в квартиру. Надеюсь, на таракана подействует, окно в комнате я оставила открытым, до вечера проветрится. Так что пойдем куда-нибудь в другое место.

— Ко мне, ко мне! — обрадовался Зигмусь.

— Знаешь, после этого арабского таракана.., то есть, того, арабской вонючки, мне бы хотелось побыть на свежем воздухе.

Вопросы здоровья всегда стояли для Зигмуся на первом месте. Забота о здоровье любимой женщины заставила его выпустить эту женщину из объятий, чем я поспешила воспользоваться, и теперь мне оставалось лишь соблюдать образовавшуюся между нами дистанцию.

— Кислород! — выкрикивал Зигмусь, поспешая за мной на улицу. — Ты права-права, укрепить ткани бронхов новой порцией кислорода, дыши глубже-глубже, и все будет в порядке-порядке.

Оказавшись на улице, я вдохнула полной грудью свежий морской воздух — сама по себе, а вовсе не под воздействием Зигмуся — и почувствовала, как зверски хочется есть. Ну точно, таков уж мой дурацкий организм, всегда вечером хочется есть, знаю же, что вредно наедаться на ночь, но поделать с собой ничего не могу. Возможно, на сей раз я и пересилила бы себя, если бы не Зигмусь.

— Знаешь, я бы поела, — заявила я, не успев подумать, что не следовало этого говорить. — На ужин не пошла из-за гостя...

Прикусила язык, да поздно. Зигмусь вцепился в меня, по своему обыкновению, как репей в собачий хвост. Ему непременно требовалось знать, что за гость у меня был. Врать не хотелось, да и опасно:

Зигмусь со своей настырностью непременно сам бы обо всем узнал и вывел меня на чистую воду.

— Так получилось, — неохотно сказала я, — что скоропостижно скончался один из моих знакомых. Его сын приехал, пришлось поговорить с ним.

Вчера, когда меня допрашивал на пляже полицейский, я сообщила ему варшавский адрес Гавела. Точно его не помнила, Садыба 115 или 117, да там почтальон найдет, виллу 1 ввела на Садыбе все знали. Яцека известили телеграммой, о несчастье он узнал сегодня утром, успел допросить ещё в первой половине дня, побывал в полиции, в больнице в Новом Дворе, а потом появился у меня, и мы около часа с ним проговорили. Все эти подробности я Зигмусю сообщать не собиралась.

Легко говорить — не собиралась. Зигмусь забросал меня градом вопросов: что за гость, откуда приехал, куда поехал, что теперь делает и от чего умер знакомый. Очень хотелось сказать, что Гавел попал под трамвай, с трудом удержалась. Ох, как же хочется есть! В городке на каждом шагу продавали жареную рыбу, но в эту пору в забегаловках было много народу. Наконец удалось отыскать сравнительно небольшой хвост к одной из жаровен и свободный столик на открытом воздухе, и вскоре я уже сидела над жареным судаком и кружкой пива.

Пока я подкреплялась, Зигмусь подсчитывал, сколько денег я теряю, питаясь так нерационально, и давал бесплатные советы, как же следует питаться дешево и сердито. Рассуждения о питании он чередовал с информацией о том, как его буквально разрывают на части всевозможные издательства и редакции журналов, добивавшиеся чести печатать его произведения, а в промежутках пытался ознакомить меня с наиболее эффектными фрагментами своего нового эссе, зачитывая их громким, пронзи тельным голосом, то и дело обращаясь ко мне и заставляя запомнить самые гениальные формулировки. При этом ещё умудрялся задавать дополнительные вопросы о Гавеле и Яцеке. Просто удивительно, как я могла есть в такой обстановке, как кость не застряла у меня в горле? Может, благодаря пиву? Но оглушил он меня своей трескотней здорово, и вот доказательство — я имела глупость сообщить ему, что Яцек чудовищно богат.

И это была чистая правда. Яцек был богат и сам по себе, Гавел с малолетства приобщал сына к своему бизнесу, сын оказался способным и уже в семнадцатилетнем возрасте завел собственное дело. А теперь вот ещё и унаследовал состояние Гавела, других наследников у покойного не было. Как всегда предусмотрительный, Гавел загодя составил завещание, в котором все оставлял сыну. Из того, что мне известно, Яцек мог теперь запросто приобрести себе эскадру реактивных истребителей, целую флотилию крейсерских яхт и в придачу парочку замков на Луаре.

Зигмуся безумно заинтересовала эта информация, и он немедленно предложил мне переговорить с Яцеком о том, чтобы тот издал творения Зигмуся за свой счет, причем в роскошном оформлении. И силой заставил меня пообещать, что я это сделаю!

Нет, больше не выдержу, скорей, скорей отвязаться от Зигмуся, мне просто жизненно необходимо передохнуть от него! Сыта по горло его громогласными разглагольствованиями, этими бесконечными «да-да-да», «только так, только так», «просто-просто жемчужина» (его творения, он понимает, что мечет бисер перед свиньями, а что-что сделаешь?) и т.п. и т.д. Езус-Мария, не вынесу больше! А ещё при этом требовал, чтобы я непременно смотрела ему в глаза, иначе он потеряет нить повествования. Я не спятила только потому, что с самого начала переключила все внимание на судака с пивом и старалась не слушать, о каких жемчужинах и бисерах своего творчества втолковывал мне кузен во время нашей продолжительной беседы. Если только можно назвать беседой этот непрерывный монолог-клекот.

Послушно поглядывая на Зигмуся, я старалась не видеть его, останавливая взгляд на каком угодно постороннем объекте. За спиной Зигмуся в приятном окружении цветов и зелени находился ларек, в котором продавали янтарь. Будь на его месте куча навоза, я и то предпочла бы её Зигмусю.

Несмотря на позднюю пору, ларек был открыт и у него околачивался какой-то мужчина, внимательно разглядывая выставленный на продажу товар. Время от времени этот человек отходил от киоска, прохаживался по тротуару, любовался морем и столиками под тентом и опять возвращался к киоску. Лицо его показалось мне знакомым, но сначала я лишь пялилась на него без всякой задней мысли, ощущая в себе какие-то туманные подсказки памяти. В конце концов память вывело из себя отсутствие реакции с моей стороны, и она несколько разрядила туман. Тут меня осенило — ведь я же знаю этого человека! Северин Вежховицкий!

Удовлетворенная память оставила меня в покое, теперь подключился мозг. Он ясно и недвусмысленно заявил, что это чистой воды идиотизм. Последний раз я видела этого человека более тридцати лет назад, и он выглядел вот точно так же, как сейчас. Невозможно ведь, чтобы за тридцать лет ни чуточки не изменился. Сейчас Северину было бы около восьмидесяти, так я и поверила в этот феномен природы: гладкая кожа, черные волосы, гибкие молодые движения. Впору показывать такого за деньги! Вздор, не может быть!

Я уставилась на феномен природы, пустив мимо ушей эмоциональные разглагольствования кузена. Вот мужчина опять остановился, обратясь ко мне лицом. Да нет же, Северин Вежховицкий, он самый, хотя в это и трудно поверить. Северина я помнила прекрасно, в детстве лет десять подряд приходилось общаться с ним изо дня в день, и возненавидела я его страстно, запомнив на всю оставшуюся жизнь. Так что же означает сейчас появление вот этого типа? Двойник? Опять нонсенс, какой двойник, ведь другое же поколение!