Елена Логунова - Афродита размера XXL Страница 3

– Наверное, мы были похожи, – она посмотрела туда, куда убежала растрепанная пьянчужка, и неосознанно акцентировала глагол прошедшего времени. – Обе невысокие, стройные, темноволосые, скуластые, летом обязательно загорелые... Красились одинаково, потому что косметика у нас была общая, одевались из одного магазина. В те времена, ты помнишь, с тряпками было туго, так мы с Машкой по очереди в «Детском мире» дежурили, дожидаясь, пока там что-нибудь «выкинут», и брали все в двойном количестве.

– Поклонников тоже делили по-сестрински? – усмехнулась я, вспомнив собственную юность.

Мы с моей университетской подружкой Никой частенько знакомились с парнями по принципу «два на два» и тут же шептались, распределяя добычу: «Тебе блондин, а мне брюнет, идет?»

– Ага, – Анка тоже засмеялась, но тут же посерьезнела. – Но только пока я не встретила Митеньку.

Про Митеньку – Анкиного законного супруга – я знала мало, ибо познакомиться с ним толком не удосужилась. Митенька руководит собственной солидной фирмой и на этом основании представляется мне большим занудой.

– В общем, конец твоей дружбе с Машенькой положила любовь к Митеньке? – подытожила я.

– Что? – Анка перестала сосредоточенно пялиться в темноту. – Нет, что ты, мы еще долго дружили! Машка моего Сашку крестила, а я у нее на свадьбах свидетельницей была.

– На свадьбах? – я поняла, что Анюткина подружка тоже не засиделась в девках. – Сколько же их у нее было?

– Три, но два брака закончились разводом, а в третьем Машка овдовела. Она вообще ни с одним мужем больше полугода не прожила. Первый был жуткий бабник и ушел от нее к другой, второго она сама выгнала – за пьянство, а третий оказался наркоманом и загнулся в каком-то притоне. Машка никогда не умела правильно выбирать ухажеров, вечно ей какие-то поганцы доставались! Хорошо хоть, ни один из них ребеночком ее не наградил, так и осталась Машка свободной женщиной, безответственной и легкомысленной, как мотылек.

Последнюю фразу Анка произнесла как-то уж очень мрачно, словно наличие у женщины свободы при отсутствии ответственности было страшным злом, а не великим благом. Впрочем, я знала, что своих детей Анюта очень любит и материнством не тяготится.

«А кто бы на ее месте тяготился? – тут же влез с вопросом мой внутренний голос. – У Анюты мамки, няньки и куча денег на удовлетворение всевозможных детских потребностей, желаний и капризов!»

Тут я вспомнила, что целью нашей поездки было исполнение очередного каприза заботливой мамаши Анки, и встрепенулась:

– Эй, так мы пойдем к нашему художнику или нет? Договаривались на восемь, а уже почти половина девятого. Ванька Лобанов, конечно, не король, чтобы баловать его безупречной монаршей точностью, но ближе к ночи он становится все менее вменяемым. Ванька просыпается к обеду и сразу же начинает восхвалять Бахуса!

– Пойдем, – кивнула Анюта. – Только ты сначала скажи, найдешь мне Машку?

– Да как же я ее найду? – искренне удивилась я. – Ты же не дала никакой информации, кроме несущественных обрывков ностальгических воспоминаний! Что я знаю о твоей Маше? Что двадцать лет назад, во время учебы в Политехническом, это была развеселая деваха, белозубая, загорелая, невысокого роста с темными волосами! Наверняка с тех пор загар у нее сошел, зубы поредели, а волосы поседели, если вообще не выпали.

– Не выпали, – возразила Анка. – И не поседели, или же она их красит в черный цвет. И еще завивает.

– Откуда ты знаешь? – осеклась я.

– Так видела же! – Приятельница махнула рукой. – И ты видела, с волосами, во всяком случае, у Машки все в порядке. А вот со всем остальным... Ленка, она выглядит просто ужасно! Я уверена, что Машка снова вляпалась в какую-то жуткую историю!

– Машка? – Я посмотрела туда, куда махнула Анка, и наконец догадалась, что весь этот неуместный, как мне казалось, разговор возник вовсе не случайно. – Так это твоя подружка, что ли, была? Та самая Машка?! Вот эта жуткая бомжиха?!

– Не смотри на меня так, словно это я, теряя тапки, бегаю по ночам в водочный ларек! – обиделась Анюта. – Мы с Машкой больше года не виделись, и я понятия не имею, почему она так опустилась. Но я хочу это узнать! Как бы то ни было, это моя лучшая подруга, и я просто обязана попытаться ей помочь! Ты меня понимаешь?

Я представила, что бы я почувствовала, если бы на Анкином месте была я сама, а на месте жалкой пьянчужки Маши – моя лучшая и единственная подруга Ирка. Если бы это я катила по городу на собственной шикарной машине, а Ирка на своих двоих, обутых в стоптанные тапки, рысила в ларек за паленой водкой. Если бы у меня были упругие после недавней подтяжки свежие щечки и полные карманы денег, а у нее – черные круги под глазами и мятый полтинник в кулаке. Если бы меня дома ждали благополучные детки и безупречный зануда-муж, а ее – компания алкашей и тунеядцев. Подумала я обо всем этом и честно сказала:

– Нет, Анка, я тебя не понимаю! Почему ты не спохватилась раньше? Почему не интересовалась судьбой лучшей подруги целый год?

– Думаешь, уже поздно? – совсем расстроилась она.

– Попробуем что-нибудь сделать, – сказала я.

Эти мои слова были равносильны согласию взяться за детективное расследование. Анюта повеселела, мы наконец вылезли из машины и пошли в гости к художнику. Я в отличие от Анки пребывала не в лучшем настроении. Ясно было, что я подрядилась на работу, которая может оказаться настоящим геморроем и при этом не принесет никакой пользы. Денег я с Анюты по дружбе не возьму, но и адаптировать ее Машу в свой богатый опасными приключениями детектив не смогу – судя по всему, бедной Маше и в реальной жизни не сладко приходится.

Я чувствовала себя похвально гуманной и благородной идиоткой.

Воскресенье

– Чего это ты идиотка? Ничего ты не идиотка! – приговаривала Ирка, сноровисто выворачивая карманы мужних штанов, отправляемых в стирку. – И Анка не дура, что придумала нанять тебя, как частного детектива! Я уверена, у тебя получится, ведь ты уже не один тугой клубочек распутала. Сколько убийств раскрыла!

– Больше, чем хотелось бы, – пробормотала я, непроизвольно поежившись. – Кстати, Анка свою подружку хотела бы найти живой!

– А вот мне все равно, живой или мертвой! Мертвой даже лучше, наверное! – непонятно заявила Ирка.

Она безжалостно скомкала брюки, яростно затолкала их в открытый иллюминатор стиральной машины и взялась за рубашку.

Тут я заподозрила что-то неладное. Моя обычно благодушная подружка явно пребывала в растрепанных чувствах. Проверив карманы Моржиковой рубашки, она взялась за носки, причем не просто вывернула их, но еще и заглянула внутрь каждого.

– Ирка, в чем дело? – спросила я удивленно. – Твой муж завел старомодную привычку хранить деньги в чулке?

– Да, он завел! – сердито ответила Ирка и метнула тщательно досмотренный носок в стиралку. – Дрянь!

Я не поняла, к носку или к его хозяину относится ругательное слово, а Ирка не спешила с объяснениями. Она ткнула в кнопку запуска так решительно, словно включала не стиралку, а электрический стул, после чего скрестила руки на груди и с самым мрачным выражением лица уставилась на коловращение тряпок за стеклянным люком.

Ярких цветовых пятен там не наблюдалось, Ирка стирала исключительно светлые летние одежды, поэтому зрелище было не настолько интересное, чтобы увлечься им надолго. Тем не менее моя подружка застыла подобием памятника Пушкину, созерцающему современную российскую действительность с горестным неудовольствием. Поэтому минуты через две я не выдержала и прямо спросила:

– Ирусик, что случилось?

Она перестала таращиться на стиралку, посмотрела на меня, скривила губы и плаксиво сказала:

– По-моему, Моржик мне изменяет.

– Да с чего ты взяла?! – искренне изумилась я.

Иркин супруг Сержик, которого все близкие называют Моржиком, предпоследний человек, которого я заподозрила бы в супружеской измене (последним был бы мой собственный муж). Мы с Иркой всегда считали, что с благоверными нам повезло почти так же, как им с нами, и очень этому радовались.

Теперь, однако, на румяной физиономии подруги никакой радости не читалось.

– Сейчас я тебе кое-что покажу, и ты убедишься, что Моржик пошел налево, – пообещала Ирка и сняла с полки кухонного шкафчика богато иллюстрированную кулинарную книгу «Еврейская мамочка».

Пока я озадаченно искала мистическую связь между кошерной пищей и левизной в супружестве, подруга раскрыла поварской талмуд, вытащила вложенную в него тетрадку и забормотала, перелистывая страницы:

– Творожная запеканка с черносливом, не то... Кисель по-министерски... Вот! Зайчик!

– Лучше домашний кролик, зайцы воняют, – доброжелательно подсказала я.

– Это я читаю тебе эсэмэску, которую списала с мобильника Моржика! – поморщившись, объяснила Ирка. – Вот, слушай: «Зайчик, двадцать ноль-ноль, юность, приготовь морковку». И что, по-твоему, это значит?