Елена Колчак - У страха глаза велики Страница 3

— Могла и сама нечаянно разлить и забыть. Или горничная. Хотя, конечно, горничная убрала бы… — я задумалась. — Радиоприемник или фен в ванной есть?

— Фен есть. Маленький такой, на батарейках. Рита, может быть, на «ты»? Так проще.

— Да пожалуйста. Ты с кем-то из домашних все это обсуждал? То есть — кто вообще знает о письмах и всем остальном?

Он покачал головой:

— Да никто, я думаю. Про шампунь только. Светочка, горничная наша, клянется, что ничего такого в ванной не было. Письма Кристина только мне показывала. Цепочку тоже.

— Понятно. Герман, а у вас в доме гости часто бывают?

— Ну… как сказать гости… Чтоб с застольем или что-то в этом роде — таких не бывает. Если надо что-то отметить, это в ресторане. А так заходят, конечно. У Ольги кто-то толчется, к маме, случается, подруги приезжают. К Вике — это сестра моя — раньше частенько заскакивали, сейчас, правда, нет уже.

— Что так?

— Да Тимур, муж ее, он… — Герман замялся.

— Ревнует к прошлому?

— Не то чтобы ревнует… Не любит.

— Ясно. А письма по почте приходили или..?

— Некоторые на стол клали, некоторые в карман.

— Ты у Кристины не спрашивал — что она сама по этому поводу думает?

— Да не хочется ее еще больше расстраивать. Она, по-моему, уверена, что это Ольга пишет. И в любом случае надо просто не обращать внимания, тогда автору в конце концов надоест.

— Здравый подход. А цепочка? А шампунь? Тоже Ольга?

— Да нет, вряд ли. Случайности скорее. То есть это Кристина так думает. Она очень храбрая девочка, — его голос дрогнул.

— Храбрая? Ну да, если делать вид, что чудища нет, оно само уйдет. Ты, кстати, эту несчастную цепочку ювелиру еще не отдал?

— Не успел, — Герман вытащил из внутреннего кармана пиджака плоскую темно-вишневую коробочку, щелкнул крышкой…

На самом деле кусков — с учетом застежки — было пять. Очень красивая цепочка: розовое золото, ажурное плетение — вроде византийского, но полегче. Тончайшая работа. Я присмотрелась. Конечно, без лупы много не разглядишь, но голову кладу — цепочку не рвали, а резали.

— Да уж, случайностью тут и не пахнет, — мне почему-то не хотелось докладывать о своих наблюдениях.

— В том-то и дело, — кивнул Герман и вдруг спросил. — А при чем тут фен?

— Да так, вспомнилось кое-что. Из личного опыта. Любой сетевой прибор в ванну — и пожалуйста, идеальный несчастный случай, куда надежней разлитого шампуня.

— Ты… вы… — Герман на минуту, кажется, потерял дар речи. — Ты полагаешь, что Кристине грозит реальная, — он подчеркнул это слово, — опасность? Что может…

— Вообще-то по-моему, это ты так полагаешь. Или я чего-то не понимаю?

— Я… я не знаю, — он, бедный, растерялся так, что мне его стало жалко.

Забавно, как у человека отбивает мозги эмоциональная заинтересованность в происходящем. Вот сидит передо мной более, чем неглупый мужик, наверняка обдумывал события. Чего бы не довести этот процесс до его логического завершения? Надо же, что с человеком любовь делает. А ситуация и впрямь выглядит неприятно. По отдельности — вроде бы ничего страшного. Письма и разорванная цепочка — какая-то детская бессильная злоба. Что-то вроде «а вот я тебя напугаю». Неприятно, конечно, но уж и не опасно. Шампунь и вправду можно разлить случайно, а потом отвлечься на что-нибудь и забыть. Но как-то уж все одно к одному. Не люблю я совпадений.

— Да нет, я не думаю, что все так уж серьезно, — увидев, как напугался мой собеседник, я попыталась его успокоить. — Если бы кто-то всерьез пытался от нее избавиться… Нет, непохоже. Собака, которая лает, не кусает. Убить человека, в сущности, несложно, а тут скорее просто желание испугать, сделать больно, отравить жизнь, в общем. Но почему я-то? Почему бы тебе не обратиться в какое-нибудь охранное агентство?

Герман покачал головой.

— Нет, этот вариант не пойдет. Я даже свою службу безопасности не хочу задействовать. А про тебя мне рассказывали. И присутствие в доме журналиста я объяснить могу: по случаю юбилея мы решили о компании книжку написать, ну что-нибудь такое. Вроде бизнес — это сражение, а мой дом — моя крепость, в смысле — тыл. Или это очень уж глупо?

Я признала, что «глупо», но не «очень», в смысле — как предлог сойдет.

Рассказывали ему — ну надо же! Положим, в Городе есть некоторое количество людей — та же Лелька, к примеру, — которым известна моя способность влипать во всякие детективные истории и даже вполне прилично их потом распутывать. Но все-таки интересно — кто наболтал?

3

Кто, кто в теремочке живет?

Если буду когда-нибудь строить собственный дом — спаси меня Боже от этих кирпичных инкубаторских недоносков, что повырастали на каждом шагу, как неистребимые одуванчики по весне. Некоторым образом можно этим монстрам и порадоваться — вот не на Майорку народ свои деньги вывозит, в стране оставляет. Но ведь без слез не взглянешь! Ни два, ни полтора — помесь средневекового замка и древнерусского терема.

Вот и Герман Борисович отстроил себе — а может, и готовый купил — такой же образец сплюснутой готики. «Какими голиафами я зачат — такой большой и такой ненужный?» Впрочем, справедливости ради надо заметить, что внутри «замок» куда симпатичнее, чем снаружи. Ни мозаичных паркетов, уместных разве что в бальных залах, ни обильно позолоченных «Людовиков», готовых рассыпаться от собственного изящества, ни безжалостного хай-тека, который фантастически прекрасен на рекламных фото, но жить в нем примерно так же уютно, как в операционной. И внутренняя планировка, хотя и несколько запутанная, но по-европейски удобная. Хотя пять выходов — не считая подвального «черного хода» — это, по-моему, уже чересчур.

Население дома столь многочисленно, что «узелки на память» заняли почти два десятка страниц рабочего блокнота.

Кристина. Очаровательна. Нет, даже не так. Совегшенно очаговательна. Золотоволосая и голубоглазая мечта поэта, какие автоматически пробуждают в мужчинах инстинкт защитника. А если серьезно… Внешность херувима-переростка у нее удачно дополняется хорошими манерами, полным отсутствием высокомерия и приветливым дружелюбием. Хотя и с некоторым привкусом истеричной демонстративности. Не то в детстве недолюбили, не то любовных романов перекушала. Или мексикано-бразильских сериалов. Ах, Мануэла, я так несчастна — ему не нравится моя новая сумочка! Двадцать три года. Не сумочке, конечно, а мадам Кристине. Приехала в Город из какого-то райцентра, кажется, из Приреченска, поступила в политех, отучилась почти три курса, ушла в секретарши, через полгода после этого попала в офис к Герману Борисовичу.

На Германа юная супруга глядит нежно и даже, пожалуй, с трепетом. С прочими обитателями поддерживает вооруженный нейтралитет. Кроме разве что Ольги. Мое присутствие Кристине, похоже, нравится. Забегает ко мне по десять раз на дню. Так, посидеть. Одиноко ей тут, холодно. Не то это мои домыслы, а ей вообще до лампочки, не то она и впрямь «классическая жертва»… Ох, упаси господь!

Если бы они с Германом были женаты уже лет десять, я рискнула бы предположить, что и письма, и разлитый шампунь, и разорванная цепочка — дело ее собственных нежных ручек. Дабы показать, как она нуждается в заботе и защите. Н-да. Недаром старший оперуполномоченный нашего убойного отдела майор Никита Игоревич Ильин — старый друг, куда денешься, — полагает, что я главный спец по абсурдным версиям. А все потому, что страшно не хочется думать о самой вероятной возможности.

Помню, в параллельном со мной классе училось удивительно нелепое создание по имени Ростик. Маленький такой и несчастный до последней пуговицы. Он «не вылезал из пятерок», но даже учителя несчастного отличника не любили. По крайней мере до восьмого класса — потом его родители не то куда-то переехали, не то перевели свое унылое чадо в другую школу. Более популярного мальчика для битья, чем Ростик, в нашей параллели не было. Впрочем, бить-то его как раз не били, просто «не принимали» никуда и ни во что — ни потусоваться у кого-то на квартире, пользуясь отсутствием предков, ни сбежать всем классом с двух последних уроков в ближайший парк, где только что поставили новые аттракционы. А он так старался быть «вместе»… За что, собственно, его не любили — уму непостижимо. И списывать всем давал, и не ябедничал никогда, и марки у него были превосходные. Но не шпынял его разве что ленивый. Уж на что я вечно подбирала всяких котят и птенцов — но это существо не вызывало жалости даже у меня. Классическая жертва. А если вспомнить, с каким вдохновением Герман говорил о хрупкости и беззащитности Кристины — очень похоже, что она как раз относится к тому же типу.

При подобном раскладе мое присутствие тут принесет примерно столько же пользы, сколько аспирин при переломе: вся эта гадость будет продолжаться до тех пор, пока Кристина сама не изменится.