Ольга Степнова - Своя Беда не тянет Страница 31

— Про беду, — поправила я.

— Что?!

— Моя фамилия не про счастье, а совсем наоборот.

— Да черт бы вас побрал с вашей фамилией и вашей скандальной газетенкой!

— Он забегал черными глазками по столу, взял пачку «Парламента», но она оказалась пуста. Я достала из сумки «Житан» и закурила, не предложив ему. Коктейль оказался алкогольный, но я решила, что лишний градус в этом разговоре мне не помешает.

Я бы сказала, что все пошло не по моему сценарию, если бы этот сценарий у меня был. Самое большее, чего я ждала от этого разговора — это личные впечатления об этом человеке и возможности его причастности к странным событиям. Оказалось же, что он знает не только, где и кем я работаю, но и имеет какое-то представление о моей фамилии. Может, я ему чем-то когда-то насолила и он, как говорит блондинка, изящно меня предупредил, подставив моего мужа?

— Давайте ваши доказательства! — выпалил он, снова схватился за «Парламент», и снова увидел, что пачка пуста.

— Что значит — давайте?

— Ну что там — негативы, диски, дискеты, кассеты? Что? Деньги я принес. Надеюсь, три тысячи долларов вам хватит, чтобы ваша гнусная желтая газетенка обошлась без очередной порнографии?

Внезапно я поняла, что сделала холостой выстрел. Мне стало скучно, грустно, и захотелось поскорее уйти. Я промолчала.

— Давайте по быстрому, вы мне компромат, я вам бабки. Только прошу, настаиваю, это единственная и последняя сумма, которую я могу заплатить. Дайте слово, что вы больше никогда у меня ничего не попросите.

Я опять промолчала. Черт его знает, как должна вести себя приличная шантажистка… Наверное, он тоже не знал, потому что вдруг разоткровенничался, ему вдруг захотелось поплакать мне в жилетку.

— Вы не понимаете, вы ничего не понимаете! Вам лишь бы падали кусок схватить и прибежать в свою скандальную газетку. Смотрите, как интересно, Мишин спит с дочкой Грибанова! Его зять — рогач, дочка — шлюха! Что у вас там — тираж, подписка, гонорар, премии? Так вы делаете свои бабки? Каждый делает их, как может, как умеет. Когда моя фирма разорилась, мне пришлось несладко. У меня тоже, знаете, дети, мама, жена, мама жены. И все хотят кушать, учиться, одеваться, развлекаться! А я — один! Один я! И дело у меня одно! Годами наработанные связи, поставщики, оптовики — личные отношения! И все вдруг рушится по одному указу сверху. Мы с Верочкой Грибановой вместе учились, в одном классе, она была в меня влюблена. Хорошая девочка, но стра-ашненькая! В семье, говорят, не без урода, младшенький-то у них красавец получился. Конечно, на нее охотников долго не находилось. И папа у нее тогда еще чиновником средней руки был. — Мишин опять схватил пачку «Парламента», и досконально изучил ее внутренности, убедившись, что она действительно пуста. — А когда Вася-умник нашелся, все поняли, какого дурака сваляли.

— И вы поняли?

— Да ладно вам! Кто же знал, что папа станет тем, кем стал! В общем, когда кислород мне перекрыли, я вспомнил, что Верочка ко мне неравнодушная была.

— Подкараулили вечерком на улице, назначили свидание?

— Ой, да ладно! На ярмарке медицинской повстречались, она на стенде у муженька своего сидела. Обменялись визиточками, дело обычное на выставке, все контакты новые ищут. — Мишин вдруг хихикнул. — Ну и созвонились. У меня к тому времени бизнес на ноль сошел. Остатки товара еле рассовал по знакомым за бесценок, а что дальше делать — не представлял! Рынок медтехники переполнен, не сунешься. Чуть в сетевики не подался, какой-то новый полушарлатанский аппарат продавать. Уже бабушек себе подобрал, сетевичек. И тут Верунчик: «Я тебя всю жизнь ждала!» В общем, никакого разврата, сплошная любовь. Где вы нас застукали? На даче?! Говорил ей, только съемные квартиры и каждый раз новые! Эх, женщины! «Я не желаю на чужих диванах!» На своем супружеском будто лучше. — Он снова хихикнул. Я хотела прервать его исповедь, но не успела.

— Ни папка, ни муж ее, ни сном, ни духом. Не дай бог, узнают, что из семьи и жену и деньги уводил. Кранты мне, и детям моим, и маме, и жене, и маме жены… Мы с Веркой умно делали. Все эти салфетки-простынки ведь подлежат обязательной стерилизации, а у Васьки ее участка стерилизации никогда не было. Он все в Москве заказывал. А у меня этот участок уже год, как простаивал. Вот Верунчик, как директор по развитию, и подписала со мной договорчик на стерилизацию их продукции. Да еще часть каждой партии продавалась под моей маркой. Все честно, без криминала, только если Грибанов с зятьком об этом узнают, мне в этом городе не жить. А Верка… Она меня всю жизнь любила. А помочь любимому человеку — разве не благородно? Это вы, газетчики, во всем грязь видите. Давайте так, вы мне ваши материалы, я вам три тысячи зелени, и разойдемся, как в море корабли. Дело не очень интересное, частное, видите ли, дело. — Он достал из кармана пухлый конвертик и продвинул его мне по столу двумя пальцами. Я щелчком отбила конвертик обратно.

— А я, видите ли, совсем не по этому делу, — сказала я.

Мишин покраснел как свежесваренный рак и с патетикой крикнул:

— Как не по этому? А по какому? Что вы имели в виду, заявив, что у вас есть доказательства по делу Грибанова?

— Ничего не имела. Понт это был чистой воды. Под делом Грибанова я подразумевала убийство его младшего сына Игоря.

— Вы с ума сошли, — прошептал горе-любовник. — Его убил какой-то бомж, об этом все новости передали. При чем тут вообще я?!

— Ни при чем, — искренне согласилась я и встала.

— Катастрофа, — закрыл лицо руками Мишин. — И что вы теперь будете делать с тем, что я вам рассказал? Возьмите деньги. Больше у меня нет, дома дети, мама, жена мамы…

— Успокойтесь, все останется между нами. Вы правы, это не очень интересное дело, слишком частное.

Он опять схватил сигаретную пачку, но теперь заглянул в нее так, будто точно знал, что она пустая. Я швырнула ему на стол свой «Житан», пусть подавится крепким куревом.

— Можно, я задам вам один вопрос не для прессы, а для своего личного, женского опыта? Если бы вы знали, что папа у Веры займет такой нехилый пост в администрации города, вы бы женились на ней, а не на своей жене?

— Да идите вы со своим женским личным опытом! Если бы, да кабы… да во рту росли грибы…

— А откуда вы меня знаете?

— Господи, да вы же моду завели в газетенке своей статейки с фотографиями авторов давать. А что еще в этом городишке интересного почитать? Только криминал. Кто же вас не знает? Внешность — Хакамада отдыхает, фамилия — Черномырдин просто Иванов.

— Ясно, — прервала я его политизированные ассоциации.

Из бара я вышла, повторяя про себя девиз сегодняшнего дня: «Дура я, дура!»

Машина еще не успела остыть, и я поехала, сама не зная куда. Дура я, дура. Нужно было хоть деньги зеленые у него забрать, все не зря бы съездила. Чувство у меня было такое, будто я купила дорогую новую шмотку и в первый же день вляпалась в ней в какую-нибудь дрянь. Вроде бы и постирать можно, но настоятельно хочется выбросить. Из всего произошедшего следовало, что… дура я, а не Пинкертон. Понеслась по первой наводке сомнительной девицы, которая, наверняка, преследовала какие-то свои цели. Наверное, муженек ее имел какие-то счеты с Мишиным, и она захотела с моей помощью потрепать ему нервы. Ну и ладно, господин Мишин заслуженно попотел, потратился на два коктейля, жаль только, что узнал меня с первого взгляда. Я всегда была против идеи, недавно посетившей Полянского, помещать рядом со статьей фотографию автора. Но на мои возражения он орал, что «пиарил, пиарит и будет пиарить» и свою газету и своих авторов. Многие редакционные дамочки были не прочь засветиться в выгодном ракурсе на страницах родного издания, только мне казалось, что если ты хоть чуть-чуть серьезно хочешь писать на криминальные темы, твоя физиономия, а лучше и фамилия должны оставаться за кадром. Сегодня я в этом убедилась.

Что дальше? Есть хороший вариант потрясти плохиша Глазкова, а также расспросить хорошенько бдительную бабу Капу, но надеюсь, у Бизона хватит мозгов, чтобы самому этим заняться. Я же вернулась к первоначальной мысли поговорить с этой Лялькой.

Я набрала Серегу, но он не ответил, наверное, мял очередную блондинку. У него правило: когда работает, отключает телефон. Тогда я решила все сделать на свой страх и риск. Если мне что-нибудь приходит в голову, то лучше этому не сопротивляться. Я ни разу не пожалела, что следую своему старому принципу: «Лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано».

В городе было одно место, где наблюдалось сильное скопление цыган — автомобильный рынок. Чернявые тетки в цветастых юбках и ярких платках сновали между машинами, вершили свой странный, нечистый бизнес, предлагая погадать на судьбу и на удачу томящимся в ожидании продавцам и заполошным покупателям. Цыганок было так много, что их гомонок перекрывал разговоры автолюбителей, а вели они себя так нагло и по-хозяйски, что в голову невольно приходили мысли о приличных взятках милиции, чтобы их не касались никакие правила и законы.