Клод Изнер - Встреча в Пассаже дАнфер Страница 31

— Господи, сударыня, еще немного, и от вас не осталось бы и мокрого места! Этот буйно помешанный будто специально выжидал, пока вы окажетесь на мостовой, чтобы пришпорить свою клячу! Ой, да вы ранены, надо позвать доктора!

Сюзанна осторожно поднялась на ноги, ощупала щиколотки и осмотрела свою ладонь — она порезалась острием конька, торчащим из сумки. Ранка была неглубокая, но кровь так и хлестала.

— Нет, врача не надо! Пожалуйста, возьмите у меня из сумочки шелковый платок и перевяжите мне руку, не то я запачкаю платье.

— Боюсь, это уже случилось, — заметил консьерж, показывая на пятна на юбке и сумке.

Он перевязал Сюзане ладонь, бормоча себе под нос:

— В наши дни нигде нельзя чувствовать себя в безопасности! Вы уверены, что можете идти?

— Я живу неподалеку, обо мне позаботятся.

— Может быть, мне все-таки сообщить в полицию? Эти лихачи представляют опасность для общества.

— Ни в коем случае! — заявила Сюзанна, поблагодарила консьержа и поковыляла к особняку Амори Шамплье-Марейя.

Произошедшее говорило, что ей следует быть настороже.

Молодой лакей в ливрее закрыл решетчатые створки и потянул за рычаг. Пока лифт медленно полз вверх, Виктор вспоминал волосы цвета воронова крыла и чувственный рот той, кого он видел мельком в ресторане на Эйфелевой башне шесть лет назад. Эдокси Аллар, этот нежный суккуб,[100] тогда служила машинисткой в «Пасс-парту». Интересно, сильно ли изменилась она после своих знаменитых выступлений в «Мулен Руж»?

Горничная провела гостя в гостиничный номер, окна которого выходили на сад Тюильри. Виктор стоял со шляпой в руке перед картиной, изображающей покаяние грешников. Вскоре послышался шелест юбок, и вошла княгиня Эдокси Максимова в туалете из белого муслина, расшитого фестонами розового бархата.

— Милый месье Легри, я так рада вас видеть! Проходите!

Плетеная мебель в гостиной превосходно сочеталась с атласными обоями в бледно-желтую и сиреневую полоски. Эдокси предложила гостю присесть и указала на кресло, такое низкое, что у Виктора, едва он сел, сразу же заболела спина. Сама Эдокси удобно устроилась напротив, положив ноги на пуф и демонстрируя изящные щиколотки. Ее пышные волосы отливали иссиня-черным блеском.

— Что же привело вас в мое скромное жилище? — спросила она насмешливо.

— Я хотел бы разузнать о господине Амори де Шамплье-Марейе. Мне сказали, что он — один из ваших близких знакомых.

Эдокси сделала вид, что возмущена, но потом передумала и непринужденно расхохоталась.

— Был когда-то, мой дорогой Виктор, был когда-то. Ничто не вечно под луной. А вы, я вижу, привыкли брать быка за рога! Что ж, отвечу вам прямо: в прошлом году я действительно вскружила голову этому франту, который узурпировал дворянский титул в эпоху Консулата.[101] Все, что в нем есть хорошего, это тугой кошелек, и он расстается с деньгами так легко, что грех было этим не воспользоваться. Однако, когда я решила, что, говоря словами Ламартина, «полно мне, пленясь мечтаньями, здесь надеждам доверять»,[102] я нашла себе другого. Амори быстро утешился с Сюзанной Боске, куртизанкой, которая с недавних пор называет себя Афродитой д’Анжьен. Со своими пышными формами она могла бы стать отличной моделью для Рубенса. Между нами говоря, эта простолюдинка Амори в матери годится. Но я знаю его вкусы и не удивлена, что он увлекся ею. Он изображает из себя этакого рыцаря печального образа, и все потому, что рос сиротой. Среди его зрелых, мясистых любовниц я была досадным исключением. Но откуда у вас к нему интерес? Только не говорите, что вы положили глаз на Сюзанну!

— Нет, конечно! Просто прошел слух о том, что месье Амори де Шамплье-Марей намерен собрать хорошую библиотеку. Не подскажете, где мне его найти?

— Он вьет любовное гнездышко для своей богини на улице Бель-Респиро. Это настоящий образчик дурного вкуса! А вы меня разочаровали. Неужели вы пришли только по делу? А как поживает наш дорогой Кэндзи? Я давно о нем ничего не слыхала.

— Лучше не бывает, — кратко ответил Виктор.

— О, не смущайтесь. Мне отлично известно о его отношениях с вашей тещей.

Виктор покраснел как рак. Он тоже об этом знал, но предпочитал делать вид, что ему ничего не известно.

— Успокойтесь, милый Виктор, я не держу на нее зла и не считаю соперницей. Ведь мы обе славянки, правда, я — только по мужу. Причем не готова отказаться от нашей прекрасной родины, ведь здесь умеренный климат, и ночи теплые даже зимой. Помните мою Фьяметту? Она тоскует одна в холодной постели. Ах, Париж! Париж! Надеюсь, вы придете на спектакль в театр «Эден».[103]

— Э-э, да, разумеется… А что об этом думает князь Максимов? — спросил Виктор, стараясь, чтобы вопрос прозвучал непринужденно.

— Федор привык проводить зиму в Санкт-Петербурге. У него там дела… Мой супруг не боится ни вечной мерзлоты, ни сибирской тундры. Я же, как птичка на ветке, до которой легко дотянуться. Что поделаешь, я такая, и этого уже не изменить. Предпочитаю жить в отеле… Зачем мне мраморный дворец, если в нем я зачахну от тоски? А здесь я могу заводить новые связи с интересными мне людьми… интимные связи, — прошептала Эдокси, вставая. Она скользнула за спину Виктору и принялась тихонько массировать ему плечи. — Ваша супруга, прелестная Таша, тоже славянка. Это нас с вами сближает. Свободны ли вы завтра? Мы бы побеседовали о России, я дала бы вам урок географии…

Шляпа, которую Виктор сжимал в руках, давно превратилась в блин.

— Фифи, откровенность делает вам честь. Но, увы, я предпочитаю хранить верность жене.

— Какое ужасное слово! Я еще не встречала мужчины, который не поддался бы искушению. Мой девиз: «Не плюй в колодец…». Что ж, раз уж вы нашли ко мне дорогу, смею верить, в следующий раз не заблудитесь. Я бы показала вам комнату, где вижу сладкие сны… А пока примите от меня этот скромный подарок.

Эдокси протянула Виктору что-то, похожее на книгу, завернутое в бумагу, и он уже собирался развернуть ее, но она остановила его:

— Нет! Наберитесь терпения и откройте это, лежа в постели, когда ваша прелестная супруга будет пребывать в объятиях Морфея.

Виктор с трудом выбрался из кресла и, попрощавшись с хозяйкой, покинул номер.

Не в состоянии побороть любопытство, он остановился посреди холла отеля «Континенталь» и все-таки развернул пакет: там был альбом с фотографиями. Причем такими, что Виктор залился краской.

— Ах, моя милая мадам Баллю, с маленькими детками столько хлопот! После послеобеденного сна моя внучка проснулась вся в испарине. Айрис была в панике, но я уверена, это режутся зубки. Но, вы думаете, они меня слушают? Как бы не так! Ни сын, ни невестка! Жожо помчался к доктору Рено и оставил лавку на меня! — причитала Эфросинья.

— Не волнуйтесь, голубушка, в такой ливень к вам вряд ли кто-нибудь придет. Мне пора идти, надо перегладить кучу сорочек кузена Альфонса, — заявила мадам Баллю, которая на самом деле торопилась к себе, чтобы выпить грога.

— Что действительно необходимо вашему кузену, так это хорошая жена, — успела вставить Эфросинья, прежде чем консьержка скрылась за порогом.

«Ну что за невезение! — сокрушалась она. — Надо же, чтобы именно сегодня Виктор решил отпроситься, а Кэндзи приспичило отправиться в Гренель оценивать чью-то библиотеку! А этот новый служащий, где он? Его никогда не бывает на месте после обеда! Стоило ли нанимать такого бездельника? Все мы должны нести свой крест… — она тяжко вздохнула. — Что ж, если какой-нибудь клиент все-таки явится, мне плевать, пусть сам разбирается!»

И она открыла тетрадь, чтобы записать рецепт, продиктованный Андре Боньолем.

За покрытой инеем витриной показался силуэт. Тощий высокий мужчина с львиной гривой волос толкнул дверь и вошел в лавку. С ним случился приступ кашля, и он прикрыл рот платком. Отхаркавшись, запахнул залатанное пальто и облокотился на прилавок.

— Могу я видеть месье Легри?

— Его нет, — выдохнула испуганная Эфросинья.

— Вот незадача! Неужели я зря тащился в такую даль, да еще под проливным дождем! Я продрог до костей!

Посетитель уже собирался плюхнуться на стул рядом с печкой, но Эфросинья встала перед ним, скрестив руки на груди, словно эльзаска перед полчищем тевтонцев.

— Меня зовут Сиприен Бретеш, — представился мужчина. — Месье Легри, должно быть, упоминал обо мне, я приятель Максанса Вине, ну, или Макса Большое Ухо, если вам так больше нравится.

— Какого Макса? — переспросила мадам Пиньо.

— Большое Ухо. Я собирал его вещи и, когда открыл один журнал, который сам когда-то ему принес, нашел между страниц письмо. Вот и подумал, может, оно пригодится вашему мужу.

— Мой муж умер еще в семьдесят третьем году! Он был солдатом национальной гвардии.