Бу Бальдерсон - Министр и смерть Страница 31

Человек с рюкзаком и еще два господина в серых плащах присоединились к нам и последовали сзади.

Повоевав еще немного с цепкими сосновыми лапами, мы освободились, наконец, из их объятий и вышли на лесную тропинку, соединяющую дачу Кристера Хаммарстрема с шоссе. Здесь было посветлее, и скоро я увидел впереди контуры дома. Полицейский комиссар остановился и тихо присвистнул. Ему ответили свистом массивный ствол сосны справа от нас и куча хвороста в двадцати метрах слева. Очевидно, мы только что миновали оцепление.

Обмениваясь сигналами с притаившимися повсюду живыми тенями, мы обходили территорию участка по периметру. Наконец, на опушке, где лес переходил в подстриженную лужайку, мы остановились. Всего в двадцати метрах от нас возвышался дом. Окна его были зашторены, и свет просачивался только через вертикальные щели между шторами и рамой.

Мы услышали его именно в этот момент, когда стояли молча, — негромкий, донесшийся с другой стороны дома звук.

В городе он мог бы быть вызван чем угодно: неожиданной струей газов, вырвавшейся из выхлопной трубы далекого автомобиля, или закрывшимися створками ворот. Звук этот прожил бы всего одну долю секунды и тут же умер бы среди тысячи других, подобных ему, на которые в большом городе никто внимания не обращает.

Но здесь, в тиши летнего вечера, на открытом месте между морем и лесом, он заполнил собой всю массу тьмы и молчания и прозвучал навязчиво, грозно, пугающе.

Мы восприняли его одинаково: это был выстрел.

Первым отреагировал полицейский комиссар.

— Черт побери! Надеюсь, эти идиоты не застрелят его! Он донесся с той стороны дома? Или отсюда? Послушай, не случилось ли чего там — на даче Идберг?

И полицейский тут же стал вызывать оцепление ее дачи.

Сам комиссар пробежал через сад к дому и забарабанил в дверь кулаками.

Когда я присоединился к нему, мне послышалось: кто-то, спотыкаясь, сходил к двери вниз по лестнице и на последних ступеньках даже упал. Потом донеслись звуки возни с замком, и дверь открылась. Свет в прихожей и на лестнице не горел, и, чтобы рассмотреть существо, открывшее дверь, Бенни Петтерсону пришлось воспользоваться карманным фонариком.

Перед нами стоял призрак.

Профессор Хаммарстрем был цел и, по-видимому, невредим.

Но с тех пор, как я в последний раз видел его — а было это сразу после той злосчастной стрельбы — он разительно, ужасающим образом переменился. Тогда он был бледен и скован, страдал от боли и перенесенного психологического шока, но все равно излучал волю и решимость.

Теперь в бледном освещении карманного фонаря перед нами стояла согбенная и вялая фигура. Ранее столь отчетливые и резкие черты его лица расплылись и стали похожими на рыхлое тесто с нанесенным на него пальцем рисунком. Воспаленные покрасневшие глаза подергивались нервным тиком.

Он глядел на нас через узкую щелку глаз.

— Что случилось? Вы не ранены? — полицейский комиссар выкрикнул эти вопросы, поспешив быстро захлопнуть за собой дверь.

Кристер Хаммарстрем шевельнул губами, но с них не слетело ни звука. Потом он прикрыл глаза ладонью.

— Вы... выключите свет!

Голос его звучал совсем по-иному, это был совсем не тот голос, который я слышал сегодня днем из прихожей. Из него пропали энергичные, рокочущие модуляции, теперь это было вялое бормотание.

Кто-то нащупал на стене выключатель.

— Мы услышали выстрел. В вас кто-то стрелял?

Профессор медленно опустился на стул. Его наклонившаяся вперед, слегка покачивающаяся фигура производила впечатление полного безволия и бессилия.

— Юханссон, вы останетесь в доме у профессора! Поднимитесь с ним наверх в спальню! Я поставлю людей у всех дверей и окон. Но, какого черта, я не получаю никаких известий!..

Одним прыжком выскочив из прихожей, Бенни столкнулся со спешащим к нему радистом.

— О том самом звуке... Это случилось на даче у фру Идберг. Шестьдесят секунд назад в нее стреляли. К дому, должно быть, кто-то подкрался... Они считают там, что она... мертва.

Схвативши за руку радиста, полицейский комиссар пропал вместе с ним в темноте.

Но, хотя он торопился, о нас он не забыл. Через несколько минут порог дома переступил некий господин в сером плаще и сообщил, что ему поручено проводить нас домой. На это Министр ответил, что идти домой не собирается, а пойдет сейчас на дачу фру Идберг, с чем полицейскому пришлось согласиться. Правда, самой короткой, дорогой туда, через лес, мы все же не пошли.

Весть о новом убийстве распространилась необыкновенно быстро. И пока мы шли триста метров до дома Евы Идберг, нас несколько раз обгоняли полицейские машины и все время останавливали незнакомые господа в серых плащах. Они бесцеремонно светили нам в глаза мощными фонарями и вообще проявляли к нам повышенный интерес, который весьма кстати гасил наш сопровождающий.

У дачи Евы Идберг мы увидели знакомую картину. Перед воротами стояло много машин, под деревьями сада сновали многочисленные полицейские, отовсюду слышались приглушенные возгласы, а сам дом был залит беспощадно ярким светом прожекторов. Все было в точности так же, как в тот вечер, когда погибла Беата.

А теперь еще погибла и Ева. Правда, попадание на этот раз не было столь же эффектным, когда пуля прошла точно между глаз. На этот раз пуля попала чуть ниже левого глаза, но сработала так же быстро и окончательно. Можно подумать, убийца специально целился по глазам, видевшим то, что представляло для него смертельную угрозу... Я стоял на пороге спальни и глядел на Еву: она лежала на полу под окном, выходившим на южную сторону, и в смерти ее не было ничего романтического.

Выйдя на порог, мы услышали, как молодой полицейский с пылом рассказывал приятелям о своей роли в только что разыгравшейся драме.

— Мой пост находился к ней ближе всех — вон там, в кустах можжевельника. Свет в мансарде горел весь вечер, он просачивался в щель между шторой и рамой. Но вот неожиданно штора взлетела вверх, и фру Идберг открыла окно. Я не видел ее лица, свет падал сзади, но четко различал очертания фигуры. Она постояла с минуту, может, хотела подышать — сегодня вечером довольно душно. Я попытался вспомнить, что она мне напоминает, и, хотите верьте, хотите нет, но как раз, когда я вспомнил, что она похожа на силуэт мишени, которой мы пользуемся на стрельбище, раздался выстрел. Он прозвучал слабо и, как мне показалось, из-за моей спины — словно стреляли из лесу. Я решил так сначала, потом звук выстрела стал отдаваться эхом там и сям, и я потерял уверенность. А ее в окне уже не было, словно кто-то выдернул из-под ее ног половицу.

Сверху спустился Бенни Петтерсон. Случившееся сильно взвинтило его, он побледнел и, снова увидев нас, как кажется, совсем не удивился.

— Это невозможно! Это просто невозможно!— в состоянии, близком к отчаянию, твердил он. — Никто физически не мог пробраться через лес и остаться при этом незамеченным! Люди расставлены повсюду — вдоль шоссе, на каждой тропинке. Вокруг охраняемых домов стояло в оцеплении по двадцать человек! Мне бы трижды доложили о нем прежде, чем ему удалось бы преодолеть половину пути! Но сейчас мы возьмем его обязательно! — лицо полицейского исказила гримаса удовлетворения. — Он в лесу, он не может быть в другом месте, он лежит там, где-то затаившись. И он отсюда не уйдет! Через две минуты после выстрела я поставил еще одно оцепление от берега до шоссе. Через эту сеть не ускользнуть никому! И я выслал патрули на каждую дачу: если их обитателей нет дома, мы об этом узнаем... Да, да, что это?

Он опять погрузился в работу, а мы с Министром расположились на стульчиках садового гарнитура. Как раз здесь, подумал я, мы сидели и пили малиновый сок три дня назад. Три дня — казалось, прошло три года! Была уже поздняя ночь, но воздух оставался теплым, и я не мерз. Хотя чувствовал себя скверно. Я не мог отделаться от впечатления — от того зрелища, которое увидел наверху в мансарде, и мои силы, порядком уже израсходованные, были на исходе. К чувству бессилия добавлялось отвращение — ко всем этим страшным и непостижимым событиям, которым, казалось, не будет конца. Беата и Ева мертвы. Когда наступит черед Кристера Хаммарстрема? И кто этот дьявольский невидимый убийца, помешать которому пока что не мог никто? Действительно ли, он — человек из крови и плоти или же фантом из страшного сна? И что за страшная неумолимая сила заставляла убийцу идти на немыслимый, безумный риск наперекор усилиям сотен полицейских? Я знал ответ. Этой силой был страх. Страх столь огромный, что я просто не мог представить его себе.

Через четверть часа донесения о том, чем занимались и где находились дачники через шесть-семь минут после рокового выстрела, были получены.

Все упомянутые лица находились дома на своих дачах.