Дарья Донцова - Пальцы китайским веером Страница 32

Уля начала креститься.

– Вот беда! Ой, горе! Что же с Анечкой приключилось?

– Неоперабельный порок сердца, – ответил Николай. – Но мы решили рискнуть, сделали операцию – и потеряли ребенка.

Акулина удивилась. Аня совсем не выглядела больной – крепкая, толстощекая, излишне шумная, подвижная девочка. Она часто капризничала, была избалована и не походила на малышку с кардиологической проблемой. Но вслух Звонарева свое недоумение не высказала, заметила только:

– Невинное дитя всегда становится ангелом. Анечка нагрешить не успела, ваша доченька в раю. Это утешение.

– М-м-м… – неопределенно промычал хирург. – Так как? Если кто про Ваню спросит, вспомнишь о моей просьбе?

– Ой, – встревожилась Уля, – но ведь нельзя было просто зайти в приют и взять ребенка. Там целая процедура, матушка Аполлинария все справки тщательно оформляла, своей личной печатью заверяла.

– Хм, матушка с печатью, – как-то зло произнес Лавров. – Насчет документов не волнуйся, этот вопрос я решу. Ты, главное, если кто интересоваться будет, подтверди, что Ваня был в приюте.

– Хорошо, – через силу ответила Акулина…

Рассказав это, Звонарева замолчала и опустила голову.

– Вас спрашивал кто-то про Ваню? – спросила я.

– Никогда, – отрезала собеседница, – ни единого разочка. А насчет тех таблеток, что Николай Петрович дал… Он, пока мама жива была, очень нам помогал, давал мне деньги и пилюли. Мы с ним в городе пересекались, на Новодонскую он не приезжал больше. Больница, где Лавров работал, постоянно участвовала в разных клинических испытаниях. Перед тем как новый медикамент на рынок выбросить, его на последнем этапе апробации дают людям – набирают две группы больных, одни получают настоящий препарат, другие – сахарные таблетки. Николай делился экспериментальными обезболивающими, маме от них легче становилось. Я ему ноги была готова целовать за его доброту. Потом препаратов не стало, месяца три перерыв получился. И вдруг Лавров позвонил, позвал меня на встречу. Пришел радостный, протянул флакончик и сказал: «Это Анне Игнатьевне. Но смотри, никому ни слова. Это не лабораторный препарат. Если кто узнает, что я лекарство взял, неприятностей не оберусь. Оно строгой учетности, на особом хранении. Мощнее обезболивающего пока не изобрели». Но я не успела его дать маме, она в тот вечер умерла. Никого Николай Петрович не убивал! Лавров не способен на страшное преступление. Это все. Последнее, что он для меня сделал, – помог с деньгами на похороны. Я за него каждый день молюсь. В том, что он просил про Ивана соврать, ничего дурного нет. Это ложь во спасение. Зато мальчик обрел семью. Ну, да, Николай Петрович поступил импульсивно, незаконно, но кому хуже от этого стало?

– К вам не приходила женщина по имени Майя Михайловна? – поинтересовалась я.

– Нет, – удивленно ответила бывшая мед сестра.

– Значит, после отъезда Регины вы с ней более никогда не встречались? – на всякий случай уточнила я.

– Нет, – категорично отрубила Акулина. И внезапно поджала губы.

– Что-то еще вспомнили? – обрадовалась я.

Уля поправила платок, кивнула и помолчала, как бы размышляя. Я ее не торопила. Наконец она решилась и заговорила вновь…

После того как Регина съехала, квартиру, где она жила с дочкой, сразу выставили на торги. Стали приходить потенциальные покупатели и смотреть ее. А через несколько дней Звонаревой позвонил Николай Лавров и попросил:

– Уля, Регина собиралась в спешке и оставила в кухне, в нижнем ящике стола, детскую игрушку, плюшевого медведя. Аня без него отказывается спать ложиться. Можешь зайти к нам и взять Пафнутия?

Акулина не поняла и переспросила:

– Кого?

Хирург ответил:

– Топтыгина зовут Пафнутий, ему Регина эту кличку дала.

Звонарева засомневалась:

– А как я попаду на вашу кухню? Ключа-то у меня нет.

Лавров объяснил:

– Через час приедет с очередным покупателем риелтор. Я его предупредил, он тебя впустит. Понимаю, что у тебя могут быть свои планы, но сделай одолжение, не откажи в любезности, привези Пафнутия в клинику Кравченко. Аня сейчас там и требует игрушку.

– Хорошо, непременно все сделаю, – пообещала Акулина. – А что с девочкой?

– Плановое обследование, – после паузы ответил врач, – просто небольшая проверка.

Уля мысленно охнула, хотя вслух ничего не сказала. Потом сбегала за игрушкой. У Пафнутия на спинке был немного распорот шов, и Звонарева зашила прореху. Но перед тем как «вылечить» Топтыгина, засунула ему под «шкуру» миниатюрный, размером с ноготь, металлический образок с изображением Пантелеймона Целителя, который ей подарила матушка Аполлинария. Лавров был неверующим человеком, Регина тоже не посещала церковь, но ведь святой помогает всем, авось его покровительство распространится и на Анечку, подумала Уля, которая почему-то не поверила словам хирурга про обычное обследование.

Когда Акулина подошла к служебному входу больницы – встречу ей Лавров назначил именно там, а не в центральном холле, – Николай уже стоял на крылечке. Он взял игрушку, рассыпался в благодарностях. И тут вдруг появилась Регина. Увидев недавнюю соседку, Звонарева испугалась – та выглядела ужасно: похудела, лицо сжалось в кулачок, на нем горели огромные, окруженные иссиня-черными синяками глаза, губы по цвету сравнялись с землистыми щеками. Не поздоровавшись с Улей и, похоже, вообще не замечая ее, Регина прошептала:

– Очнулась! О медведе спрашивает!

Николай протянул ей Пафнутия, Регина схватила игрушку и убежала.

Акулина вернулась домой, опустилась перед иконами на колени и стала истово молиться за здравие Анны. Она надеялась, что ее слова будут услышаны, всем ведь известно, если попросить у небес помощи в свой день рождения, тебе непременно пойдут навстречу…

– У вас тогда был день рождения? – уточ нила я.

– Двадцать девятое января, – кивнула Уля. – Но торжественной эту дату я не считаю, гостей не собираю. Это был единственный случай, когда я Регину после ее отъезда с Новодонской видела. Она на меня даже не взглянула. А уж когда потом Николай Петрович мне про неоперабельный порок сердца сказал, я сообразила, по какой причине девочка в больницу попала. Да, видно, не захотел тогда Лавров со мной откровенничать, не пожелал о беде с его ребенком говорить. Так многие родители больных детей поступают, тяжело им разговоры вести.

Мне что-то показалось странным, какие-то слова Акулины насторожили, но тут Звонарева спросила:

– Если у вас все, я пойду? Устала очень.

Я моментально забыла о своих ощущениях и попрощалась с собеседницей.

Глава 23

Несмотря на поздний час, по дороге в коттедж Майи Михайловны я попала в плотную пробку. Сначала бездумно слушала радио, а затем попыталась рассортировать полученные от разных людей сведения.

Николай Петрович Лавров женился на Наталье Псовой. Вроде он любил жену, но у него был и расчет – хотелось хорошо устроиться в Москве. Является ли это преступлением? На мой взгляд, нет. Каждый человек строит свою судьбу как умеет, некоторые готовы ради материального благополучия на любые поступки. В браке появился ребенок с неизлечимой болезнью. Увы, если в семье, даже такой, где отца с матерью в день свадьбы связывали самые нежные чувства, рождается дите с проблемами, очень часто вскоре родители разводятся. Инициатором разрыва отношений, как правило, выступает мужчина.

Я не принадлежу к тем людям, кто уверенно заявляет: «Все мужики сволочи», но верю цифрам. А статистика утверждает: девять женщин из десяти остаются один на один с бедой. Муж находит себе другую жену, заводит здорового малыша и старается забыть об инвалиде. Почему-то в России принято считать, что больные дети – это позор, их надо прятать, не выводить на улицу, не вливать в ребячий коллектив. В Париже я часто вижу веселых даунят, которые с папой-мамой, сестрами-братьями ходят по магазинам, встречаю на улицах коляски, где сидят подростки, страдающие церебральным параличом, а в Москве таких детей не сыскать. Думаете, у нас все здоровы? Конечно нет, просто наши люди способны ткнуть пальцем в того, кто внешне отличается от нормы, или заорать во все горло: «Таня, не приближайся к этому в каталке, еще заразишься».

Даже в Москве нет пандусов во многих поликлиниках, спуститься в метро, подняться в автобус – проблема для колясочника. В России много говорят о помощи инвалидам, устраивают благотворительные аукционы, но воз и ныне там. Помнится, я поразилась до глубины души, зайдя в книжный магазин в районе Медведкова. Там при входе был пандус, а в кафе обнаружился туалет, в который легко въезжает инвалидное кресло, и молодой парень-спинальник спокойно читал книгу и пил чай. Ей-богу, мне захотелось найти директрису и обнять ее. Но такое отношение к неходячим согражданам исключение, лишь подтверждающее правило: Москва создана только для молодых и здоровых.