Ольга Степнова - Фокиниада Страница 32

– Да я бы до всех добрался! – закричал Светозар, истерично дёрнувшись в своих путах. – Что, думаешь, я Джонни Деппу глотку бы не перерезал?! Или Пугачёву бы не убил?!

– Зависть – самое страшное заболевание человечества, – вздохнул Фокин.

– Лаврухин, вызывай опергруппу. Судебно-психиатрическая экспертиза разберётся, что это за болезнь такая, когда всех известных людей убить хочется.

Вася достал мобильный и лениво набрал коллег.

– Это Лаврухин. Я маньяка поймал, – меланхолично сообщил он в трубку и неожиданно заорал, как полководец, посылающий в бой своё войско: – Опергруппа! На выезд!!!

Лунёв вдруг с силой стукнулся лбом об стол, и ещё, и ещё, разбивая раненую голову в кровь.

– Держите его! – закричала Шуба. – Он пытается покончить с собой!

– Пусть, – отвернулся от Светозара Севка. – Я б его сам, без суда и следствия…

Он забрал у Шурки сигарету и вышел из кабинета, шибанув дверью.

Папаню освободили через неделю.

После попытки самоубийства ему грозила психушка, но всплыли обстоятельства, которые не позволили Генриху Генриховичу каждый день праздновать день десантника.

Лечащий врач Фокина-страшего обратил внимание на синяки и кровоподтёки на руках у папани. На все вопросы врача папаня твердил «трупные пятна», но сокамерник Генриха – старый рецидивист Свин, – вдруг признался, что хотел повесить алкаша на его же штанах, потому что тот всё время говорил о политике.

Пришлось папане отмечать день ВДВ на кладбище. Он купил шесть литров портвейна и так зажёг, что вечером оказался той же кутузке, правда, теперь на пятнадцать суток, за то, что разрыл пять свежих могил в поисках заживо погребённых десантников. Стараниями Жени Данилова его действия расценили не как вандализм, а всего лишь как хулиганство.

– Есть? – щелкнул папаня себя по шее, когда Севка пробрался к нему на свидание, сунув дежурному по ИВС огромную взятку.

– Может, тебе пить бросить? – вздохнул Фокин, протягивая ему апельсины.

– Севун, я морально к этому не готов.

– А когда будешь готов?

– Когда информационные поводы закончатся.

– Боюсь, этого никогда не случится.

– Ну, значит… – Папаня развёл руками и понюхал апельсины в сетке. – Как ты думаешь, они без сахара забродят?

– Не забродят, – заверил его Севка.

– А сахара у тебя нет?

– У меня даже дрожжей нет. А если ты ещё раз сюда попадёшь, то и нервов никаких не останется.

– Нервы нужно беречь, Севун. Ты ко мне не ходи больше, чтобы не расстраиваться.

– Не приду, – пообещал Севка. – Смотри только, чтобы тебя опять не повесили.

– Я, Севун, теперь опытный рецидивист. Меня голыми руками не возьмёшь!

…После истории с дачным маньяком Драма Ивановна сильно укрепила свои позиции в коридоре. Она придвинула стол на два сантиметра ближе к Севкиному кабинету, а Севка даже выдал ей несколько тысяч рублей на «то-сё», как неопределённо выразился он.

Когда Лунёва арестовали, Шуба подошла к Фокину и, сдерживая улыбку, сказала:

– Слушай, возьми мисс Пицунду на работу. Очень толковая старушенция. Ты ведь думать не любишь, тебе лишь бы побегать, да пострелять. А она – мозг!

– Ты её ноги видела? – фыркнул Фокин.

– А зачем мозгу ноги?

Севку озадачило заявление Шубы. И хотя он не считал, что Драма Ивановна «мозг», но согласился, что ноги ей ни к чему. Он стал лояльнее относиться к мисс Пицунде, и хотя по-прежнему не считал её своей секретаршей, нет-нет, да поручал ей иногда всякие мелкие делишки – позвонить, записать, доложить. Он даже стал с ней здороваться по утрам и прощаться по вечерам.

Когда старушенция отдыхает, Севка так и не понял. Ему казалось, что мисс Пицунда живёт за своим столом. При этом выглядела она всегда прекрасно – насколько можно прекрасно выглядеть в семьдесят с лишним лет.

Как-то раз, зайдя к Фокину, Драма Ивановна спросила:

– Вам не кажется, Всеволод Генрихович, что Кристи нужно навестить в больнице?

– Как?! – удивился Фокин. – Разве вы её ещё не навестили?

– Я-то навестила, но мне кажется, что вам тоже бы не мешало. Она ведь, считайте, при исполнении чуть не погибла.

Это «при исполнении» покоробило Севку, но он всё же навестил с апельсинами Кристи.

Секретарша поцеловала его в щёчку, показала перебинтованную рану и заявила, что она больше не секретарша.

– Хочу вернуться в университет, – поделилась своими планами Кристи. – Математика как-то безопаснее и надёжнее, чем кино и клипы.

– Молодец, – похвалил её Фокин. – Науке такие люди нужны. А искусство… это занятие для тех, кто ничего не умеет.

Жизнь вошла в своё русло.

Жёны просили проследить за мужьями, мужья – пошпионить за жёнами. Правда, один раз Севке пришлось искать сбежавшего породистого кота.

Лаврухин регулярно приставал с глупыми просьбами и литрами пил кофе, который виртуозно варила Драма Ивановна.

Но главное… Главное – Шуба на полном серьёзе готовилась к свадьбе.

– Ты уверена, что тебе это надо? – спросил её Севка, когда она позвонила и попросила помочь ей выбрать свадебное платье.

– Нет, – ответила Шуба. – Но сам посуди, у меня машина крутая есть, квартира обалденная есть, валютный счёт в банке есть, а муже нет!

– Выйди замуж в брючном костюме.

– Уж лучше я помру незамужней!

– Но я ничего не понимаю в тряпках! Хочешь, откомандирую с тобой Драму Ивановну?

Шуба обиженно замолчала на том конце трубки. Конечно, ей же не так весело выбирать платье с Драмой, ведь Драме плевать на то, что она собирается замуж.

А впрочем, Севке тоже плевать… Только Шуба об этом не знает.

– А откомандируй! – вдруг согласилась Шурка.

– Мисс Пицунда! – закричал Севка.

– Я вся внимание, – появилась она на пороге. – Чай? Кофе? Какао? Лимонад?

– Поможете выбрать Шубе свадебное платье?

– Почему я? – испугалась Драма Ивановна.

– Ну… вы же в некотором роде женщина.

– А если я скажу, что я – переделанный мужчина?

– Драма Ивановна тоже ничего не понимает в нарядах, – сухо сказал Шубе Севка, и, нервно нажав отбой, обратился к Фокиной: – Это правда?

– Что?

– То, что вы переделанный мужик! – вскочив, заорал Севка.

– Я пошутил. Пошутила. Просто терпеть не могу магазины.

– Фу-у, – вытер рукавом выступившую испарину Фокин. – Ну и шуточки у вас! Так и вспоминается анекдот про мир наоборот.

– Расскажите! Расскажите, пожалуйста! – тут же пристала Фокина.

– «А представьте себе мир наоборот!

– Это как?

– Ну, например, все дышат углекислым газом, а выдыхают кислород, рыбы летают, а собаки плавают, днём все спят, а ночью работают…

– Ага, а на заборе… на заборе…» – Севка замолчал, понимая, что не может вымолвить матерное слово в присутствии Драмы Ивановны. – Идите, – махнул он рукой. – Я забыл анекдот.

– А я знаю, чем написано на заборе слово «мел», – шёпотом сказала Фокина.

– Чем? – имел глупость спросить Севка.

– Тем, что отрезают прежде всего, когда из мужика делают женщину.

– Вон! – заорал Севка, пальцем указывая на дверь. – Вон отсюда!

– Я угадала смысл анекдота? – невозмутимо уточнила Драма Ивановна.

– Вон! Я умоляю вас, уйдите.

– Значит, угадала, – удовлетворённо кивнула Драма Ивановна и гордо вышла из кабинета.

О ЛЮБВИ

– А ты знаешь, как размножаются черепахи?

– Черепахаются.

Чёрт его дёрнул переночевать в офисе.

Это Драма Ивановна заразила его своим фанатизмом, в результате которого выработалась дурная привычка дневать и ночевать на работе.

Кажется, Маргарита Петровна воспользовалась ситуацией и начала сдавать Севкину комнатушку по часам и по суткам, потому что пару раз Фокин обнаружил в своём холостяцком логове длинный чёрный волос и чужую зажигалку.

Накануне вечером Севка составлял отчёт для клиента по результатам слежки за легкомысленной невестой. Он сортировал фотографии и писал, писал, писал как проклятый – куда невеста пошла, с кем встретилась, сколько времени отсутствовала. Мелькнула даже шальная мысль поручить это нудное занятие Драме Ивановне, но это означало окончательно признать мисс Пицунду с её веерами, очками и спицами своей секретаршей, и поэтому Севка не поручил.

Он закончил работу в полтретьего ночи и заснул прямо в кресле, уронив на стол голову.

Проснулся Фокин прикрытый шерстяным одеялом, с подушкой под головой и со снятыми ботинками.

– Драма Ивановна! – крикнул Севка.

– Слушаю! – впрыгнула она в кабинет.

– Зачем вы меня раздели?!

– Я… это… только ботинки. Вредно в обуви спать.

– Вредно трогать меня, когда я сплю!

– Если вы волнуетесь, что у вас носки дырявые, то я их не видела. Я глаза закрыла.

– Уволены! – ударил по столу кулаком Севка.

– Хорошо, – кивнула Драма Ивановна и вышла.

Севка стянул дырявые носки и понюхал. Пахли носки не розами.

И не тюльпанами.

Пахли они мужиком с нормальным потоотделением.