Михаил Серегин - Особенности национальной милиции Страница 34

Спасением стал душераздирающий звонок, который оповещал всех, что время завтрака пришло и не стоит задерживаться, если хочешь, чтобы тебе достались порции получше. Фрол Петрович в одночасье выпустил из рук канат, одернул обтягивающую майку и проронил:

– Черт с тобой. Виси.

Успокоив тем самым собственную совесть, он направился в столовую.

Обессиленные курсанты рухнули вместе с матом, хватая ртом воздух.

Пульс кувалдами стучал в ушах.

– А пусть... правда... висит... – переводя дух после каждого слова, вымолвил Андрей. – Все... равно... когда... нибудь... опадет.

– Угу, – согласился Венька.

Цепляясь друг за друга, курсанты с трудом встали и покинули товарища в затруднительном положении. В спортзале остались двое: жертва и виновник разыгравшейся трагикомедии, Дирол и полковник Подтяжкин, все еще заинтересованно поглядывавший в отбрасывающие холодные блики стекла противогаза. Он многозначительно крякнул, качнув головой из стороны в сторону, ухмыльнулся, заложив руки в карманы брюк, и пробормотал:

– Жаль, что это не она.

Затем и полковник покинул помещение, правильно сообразив, что ничего интересного здесь больше не покажут.

Зубоскалин приоткрыл один глаз. Затем второй. Он был один. Облегченно вздохнув, Санек оторвал дрожащую от перенапряжения руку от каната, чтобы вытереть пот, обильно оросивший все его лицо, двадцать минут парящееся в противогазе. От пережитых волнений он не соображал, что следует делать, а с чем следовало бы подождать. Впечатавшись ладонью в резину, Дирол понял, он не учел некоторых моментов, например, того, что сквозь противогаз влага не вытирается, а одна рука, уставшая так долго держать тело, может и подвести. Только парень об этом догадался, как почувствовал радость полета. Он ощутил всю прелесть того, что называется птичьим счастьем, а также технику свободного падения. Так он уяснил, что при отсутствии крыльев или других летательных средств приземление происходит крайне болезненно. К тому же и закон подлости сработал без сбоя, поскольку опустился на кафельный пол Санек аккуратненько, стык в стык с матом, не подмяв ни малейшего уголка.

Саньку показалось, что копчик его как минимум расплющился в блин, если только не рассыпался на микроскопическое крошево. Очень захотелось умереть, чтобы не чувствовать этой боли, завладевшей всем сознанием парня. Слабой рукой он стянул противогаз и втянул свежий, приводящий к жизни воздух.

В столовую Дирол ввалился с огромным опозданием. Мрачные его друзья допивали компот, когда Санек подковылял к окошку раздачи.

– Теть Клав, у тебя что-нибудь осталось? – слабым голосом спросил Зубоскалин, пошатываясь. После раскачивания на верхотуре парня не на шутку штормило.

– А как же, милок, припасла для тебя, – странно заискивающим голосом произнесла повариха, сокрушенно глядя на своего любимчика. – Чтой-т ты сегодня бледный какой. Никак нездоровится?

– Есть немного, – нехотя ответил Дирол, с трудом ворочая языком.

– А я тебе что-то особенное приготовила, – сказала тетя Клава и хитро так посмотрела на парня.

От упоминания о еде тошнота, загнанная падением в желудок, завозмущалась, пузырясь в животе и прокладывая свой путь к белому свету. Санек понял, что завтракать он сегодня не сможет.

– Теть Клав, я, наверное, в обед поем. Что-то сейчас не хочется.

– Никак и впрямь заболел, – покачала пухленькой головкой женщина, жалостливо так изучая зеленоватую бледность Зубоскалина. – Однако ж ты моим варевом не брезгуй, оно желудку очень даже полезное.

И всякие мысли неправильные отбивает.

– Это какие мысли? – удивился Дирол.

– Там поймешь какие, – хитро прищурившись, туманно ответила повариха. – Бери, не пожалеешь.

Санек пожал плечом, устало оперся о выступ под окошком.

– Ладно, давайте ваше блюдо.

Просияв, тетя Клава достала откуда-то из-под низу маленькую домашнюю кастрюльку, которая источала очень странный запах. Открыв крышку, женщина помешала варево: темное, вязкое, с волокнами какой-то непонятной травы. При виде уготованного ему блюда, тошнота у Санька захватила тело, добравшись до кончиков волос. Однако отказывать доброй поварихе было уже поздно. Тетя Клава налила в тарелку щедро, до краев, и как реликвию преподнесла ее кисло посматривавшему Зубоскалину.

– Приятного аппетита, – громко сказала она и вполголоса добавила: – Уйди блажь с ветром северным, с ветром южным, во болота топкие, во леса дремучие...

– Что? – изумился Санек.

– Так это я, – махнула рукой повариха, воровато убирая глаза от взгляда курсанта. – Стишок один учу, понравился больно.

А Саньку так и дела нет, что там понравилось тете Клаве. Осторожно приняв от нее тарелку, стараясь не расплескать, Дирол отвернулся от окошка и пошел по проходу. Отвратный запах не давал покоя, возмущая внутренности парня до предела. Хотелось бросить прямо здесь непонятное пойло и уйти подальше, на свежий воздух. Во всяком случае, желания позавтракать у Зубоскалина так и не возникло.

Но самое страшное было еще впереди. Как только курсант дошел до свободного столика, он с обезоруживающей неизбежностью понял, что сесть сейчас никаким образом не сможет. Копчик болел даже стоя. Что же будет, когда он приземлится на стул?

Санек поставил тарелку и огляделся. У окна с видом на спортивную площадку, как всегда, счастливо и одиноко изволил кушать тренер Садюкин, по вине которого, между прочим, Зубоскалин так отвратительно себя чувствовал. Благородное желание отмщения за боль и оскорбительное поведение волной нахлынуло на парня, приглушив на время саднящее ощущение в области пятой точки и возмущение кишечника. Он еще и улыбался!

Скрипнув зубами, Дирол воткнулся взглядом в ненавистную фигуру. Словно удав на кролика парень смотрел на тренера, посылая мысленные флюиды недоброго расположения. Садюкин поперхнулся, отчего Санька подбросило на месте. Подействовало! Сознание того, что его мысли могут иметь ощутимую силу, достаточно материально действующую на павшего духом Фрола Петровича, почувствовавшего странный какой-то дискомфорт, окрылило Дирола. Это сколько же приколов можно придумать с такими-то способностями!

Чтобы не обмануться в своих предположениях, Санек еще раз напряг сознание и послал мысленное приказание. Тренер заерзал, совершенно охладел к еде, отодвинул тарелку.

– Й-ес, – тихо обрадовался Зубоскалин, с ликованием наблюдая, как Садюкин встал и быстрым шагом пошел от стола, оставляя одиноко скучать филе из кабачков. Прихватившая тренера естественная потребность не позволяла ему оставаться на месте ни минуты.

Дождавшись, когда мучитель невинных курсантов скроется в широком коридоре, новоиспеченный медиум любовно приподнял тарелку, с нежным чувством донес ее до стола и обильно полил кабачки супом, в одночасье ставшим соусом. Произошла реакция. Светлый, аппетитный овощ съежился. Петрушка свернулась в трубочку.

– Сегодня тетя Клава превзошла самою себя, – ласково произнес Дирол, растягивая рот в улыбке.

Отойти Санек успел как раз вовремя, в дверях столкнувшись с преобразившимся тренером. Улыбка облегчения играла на его лице. Садюкин изо всех сил старался вернуть себе состояние покоя и блаженства, с которым неизменно проходили у него приемы пищи. Для этого дела Фрол Петрович вспомнил даже статью, прочитанную накануне в журнале «Здоровье и здоровый образ жизни». В ней говорилось о том, как полезен порою бывает аутотренинг. Буквально в любой ситуации он может помочь, какой бы безвыходной она ни была. Там еще приводился очень впечатляющий пример о том, как фашисты в лютый мороз пытали какого-то американца, обливая его ледяной водой. На улице, между прочим. А он представил себе, что находится на пляже в Санта-Барбаре в самый разгар сезона, и вспотел от переизбытка температуры. Фрол Петрович с восхищением думал об этом волевом человеке, в перспективе мечтая научиться владеть силой своей мысли не хуже какого-то америкашки.

И начинать он собрался прямо сейчас. Удобно устроившись на излюбленном своем стуле, Садюкин блаженно закрыл глаза и мысленно произнес:

«Я спокоен, я совершенно спокоен. Настроение у меня самое замечательное, здоровье тоже замечательное. Ну, и пища, в общем, замечательная тоже».

Прогнав таким образом оригинальный текст, придуманный только что и оттого казавшийся тренеру особенно гениальным, он открыл глаза, втянул носом аромат... и осекся. Аутотренинг словно обладал обратным действием.

Фрол Петрович никак не мог понять: что же это получается? Сам он изо всех сил старается внушить мысли себе только самые приятные, а на деле оказывается, что еда его вдруг стала отвратно пахнуть, да и вид приобрела отнюдь не аппетитный.

Фрол Петрович поднапрягся и опять произнес авторский текст, перепутав, может быть, некоторые слова, но смысла от того не меняя. Результат был прежний. Озадаченный Садюкин подумал, что, вероятнее всего, он еще мало тренировался и поэтому у него не все получается. А вот с закрытыми глазами ему будет куда как легче внушать себе все, что пожелает. Прикрыв веки, тренер представил себе картину самую соблазнительную.