Там, где растает мой след - Ольга Геннадьевна Володарская Страница 36

Но Женя будто прочитала его мысли:

— Если ты думаешь о том, что папашка твой помешает мне, то зря. Даже если он меня закажет, видеокассеты с моей исповедью будут разосланы на все уральские телекомпании. Вы утонете в дерьме, Кондратьевы! — Ее глаза яростно сверкнули. — Но ты лучше не думай об этом, потому что тебя не найдут.

— Почему ты так уверена?

— Тебя не там ищут, — теперь она нажимала на личное местоимение. Как палкой тыкала в него. — Никто не связывает твое исчезновение с изнасилованием невинной девушки, ведь его как будто и не было. Все считают, что тебя похитил кто-то из врагов отца. Я хотела сделать эту версию более убедительной, и отправить ему требования, а еще твой мизинец, но побоялась перемудрить. Все идет хорошо, спокойно. Тебя уже мысленно все похоронили. В том числе мать, она заказала у меня платье, очень похожее на траурное.

— Что? Ты обшиваешь мою…

— Да-да. Не только простых деревенских кур, но и самую главную. Считай, первую леди. Кстати, она сегодня придет для примерки, но уже пеньюара. Нового любовника себе завела, хочет перед ним покрасоваться…

— Я буду кричать, и она услышит!

— Нет, это вряд ли.

— Не надейся снова накачать меня снотворным, я не буду пить.

— И не надо. Дело решается проще. — Она подошла и достала из кармана широкий серебристый скотч. Оторвав кусок, наклеила его на рот Валере. — Даже если каким-то чудом от него избавишься, твой крик никто не услышит, я принимаю клиенток в дальнем помещении.

Он мычал, а она уходила. Перед тем, как взобраться по лестнице, бросила через плечо:

— Но ты надейся на материнское сердце. Оно, говорят, все чувствует!

* * *

Она стала реже заходить к Валере. Но в этом был плюс, путы стали свободнее. Теперь пленник мог шевелить перекинутыми вперед руками, а на ноги легко вставать. Послабление далось для того, чтобы он смог сам брать питьевую воду, подбрасывать поленья в печку-бочку, придвигать к себе таз для испражнений (он появился, когда Женя впервые уехала из города на три дня). Еще Валере выдали подушку! Большую, мягкую, пусть и не перьевую, а травяную. Но, подсунув ее под шею, можно вполне удобно спать…

Кто бы сказал Валере Кондратьеву раньше, что он будет радоваться такому пустяку и существовать в скотских условиях, не поверил бы. Его содержали хуже, чем животных в самых захудалых зоопарках. Те просто находились в клетке, а он еще и на цепи. Даже сторожевых собак с привязи снимают, чтоб побегали, а его так и держат. И это не только, чтобы унизить — в ошейнике надежнее.

В один из дней Женя спустилась к пленнику в таком хорошем расположении духа, что впервые за все время его нахождения в плену спросила:

— Чего бы ты хотел?

— Свободы, — тут же ответил он.

— Выбирай из того, что я могу тебе дать.

— Например?

— Хочешь торт? С кофе? Пиво с рыбой? Сигарету?

— Водки и картошки, жаренной с грибами.

— Принесу. Еще что-то? Заказывай, пока добрая.

— Развяжи меня. Я хочу потанцевать под музыку. Раньше пьяный не танцевал, дурак, а сейчас так хочется.

— Музыку организуем, но танцевать тебе придется сидя. — Голос стал строже. — Я и так тебе жизнь облегчила, радуйся. Больше никаких послаблений!

— Ладно, ладно, больше не буду, — торопливо забормотал Валера. — Можно вместо музыки кино? «Терминатора»? Или у тебя нет видеомагнитофона?

— Представь себе, есть. И камера. Все это нужно мне как модельеру. Снимать показы, просматривать их. И свои, и чужие. Я добьюсь славы, несмотря ни на что!

— Включишь мне «Терминатора»?

— Этой кассеты у меня нет. Будешь смотреть «Крепкий орешек»?

— Буду, — не стал капризничать Валера.

Через час-полтора он получил долгожданную картошку с пылу с жару, полстакана водки и резанный кольцами соленый огурчик. Чтобы пленник смог спокойно поесть, его рукам дали пусть не полную, но свободу. Валера мог орудовать обеими: одной подносить ко рту стакан, другой ложку с картошкой.

Он делал глоток, выдыхал, только потом закусывал огурчиком, и, когда на языке оставался лишь привкус хрена, укропа и перца горошком, Валера зачерпывал картошку. Чуть подмороженную, сладковатую, поджаренную с вымоченными маринованными опятами и некогда ненавистным репчатым луком, такую вкусную и ароматную, что хотелось плакать от счастья.

Когда стакан и тарелки опустели, он искренне поблагодарил Женю. Оказывается, для счастья нужно так мало. Для мгновенного — точно. Желая растянуть его, Валера откинулся, закрыл глаза. Он представил себя качающимся на волнах, и опьянение помогало ему в этом. Но волшебство не продлилось долго. Отвыкший от алкоголя и жирной пищи (картошка жарилась на сале) желудок запротестовал. Сначала появилась отрыжка, потом позывы к тошноте. Но ситуацию спасла таблетка от несварения. Женя, видя его состояние, дала ее со словами:

— Чтоб тут все не заблевал и не загадил.

Потом она спустила в подпол телевизор и видак. Поставила их на ступеньки, включила кассету.

Валера подался вперед, чтобы ничего не пропустить. Хорошо, что он «Крепкого орешка» смотрел одним глазом, и некоторые сцены ему были в новинку. Полтора часа пролетело, как миг.

— Помыться бы еще, и день можно считать прожитым не зря, — мечтательно проговорил Валера.

— Будет тебе мытье, — удивила Женя. С чего это она так раздобрилась? — И не с хозяйственным, а с земляничным мылом.

Валера начал быстро раздеваться. Женя сшила ему штаны на завязках и рубаху. Теплые, байковые, удобные. И их можно было стирать, а не разрезать и выкидывать.

Она включила воду, направила струю на пленника и отвернулась. Никогда не смотрела, как Валера моется. Ей было это отвратительно. Особенно мерзко представлять его пах.

И вот сегодня… Почему именно сегодня? Она услышала грохот (это Валера уронил мыло в таз с теплой водой) и обернулась…

Обернулась, чтобы увидеть ЭТО!

И снова все вспомнить!

— Ты все тот же грязный извращенец, — зашептала она сипло. — Сколько ни мойся! Женя пнула таз, швырнула под ноги чистое полотенце, а струю направила на живот.

— Я не виноват, это физиология! — закричал он, прикрываясь.

— Ни о чем не можешь думать, только о трахе! — все больше распалялась она. — Голодный, обгаженный, избитый, сидящий на цепи… Ты все равно озабочен! Я бы кастрировала тебя, но мне мерзко прикасаться к тебе.

Водяная струя била, пока Валера не согнулся от боли. Женя выключила воду, подошла к пленнику и толкнула его на кресло. Затем она туго затянула веревки на ногах и снова завела его руки за спину,