Дарья Донцова - Домик тетушки лжи Страница 37

Молоков кивнул.

– Бабуся обштопала в свое время некоего Ваню Барона, крупного столичного шулера. А тот, совершенно ошеломленный таким поворотом событий, снял с руки перстень и подарил даме. После бабушкиной смерти печатка досталась мне, я практически не расстаюсь с ней, это мой талисман. Так вот, бабушка умела заговаривать зубы…

– Это невероятно, – пробормотал Кирилл, – такого просто не бывает. Ну-ка, дайте сюда колечко.

Я стянула с руки перстень. Кирилл повертел его и сказал:

– Ага, насколько помню, так.

Он нажал куда-то, и перстень… раскрылся.

– Ой, – ахнула я, – надо же! Понятия не имела, что он с секретом. Бабуля об этом не рассказывала…

– Наверное, она сама не знала, – улыбнулся Кирилл, – видите, там внутри фотография, очень крохотная, правда.

Я уставилась на пожелтевшее, еле видное изображение.

– Кто это?

Молоков улыбнулся.

– Иногда жизнь выделывает такие кренделя, что ни одному писателю не придумать… Перед вами изображение моей матери. Дед обожал ее.

– Не понимаю ничего, – пробормотала я, глядя на кольцо.

– Ваня Барон мой дед, – пояснил Кирилл, – вашей бабушкой он восхищался, знаете, кажется, у них был роман.

– Не может быть!

– Отчего же? Сколько вам исполнилось тогда, когда Афанасия получила перстень?

– Ну… Где-то около десяти…

– А бабушке?

– Думаю, в районе шестидесяти… шестидесяти трех…

– Вот видите, еще не вечер! И деду было примерно столько же… Отлично помню, как злилась моя бабка, когда слышала имя Афанасия. Очень редкое, кстати, ни разу больше не встречал такое.

– Его и нет, – ответила я, – есть мужской вариант – Афанасий. Прадед поругался с попом, что-то они не поделили, и когда родилась бабушка, зловредный священник заявил: «Сегодня день святого Афанасия, вот и крестим младенца по святцам. Не хочешь, езжай в город». До ближайшего населенного пункта было семьдесят километров по октябрьскому бездорожью. Отсюда и такое имечко.

– Зато запоминающееся, – улыбнулся Кирилл, – погодите тут минутку.

Он поднялся и вышел. Я повертела в руках перстень. Бывает же такое!

– Любуйтесь, – сказал хозяин, возвращаясь.

В моих руках оказался снимок. Я вгляделась в него и ахнула: бабуся!

Я не принадлежу к сентиментальным натурам и не разглядываю каждые выходные старые семейные фото. Афанасия давно умерла, и в моей памяти она осталась маленькой, сухонькой старушкой с необычайно яркими, не выцветшими, синими глазами.

Но на фото улыбалась немолодая, прекрасно сохранившаяся дама с неизменной папиросой «Беломорканал» в руке. Бабулю запечатлели в ресторане за столиком, заставленным тарелками и графинами. Рядом с Фасей, обняв ее за плечи, сидел крупный мужчина самого благородного вида, одетый в двубортный пиджак с невероятно широкими лацканами.

Фотография была разорвана пополам, а потом склеена.

– В те годы, – ухмыльнулся Кирилл, – по шикарным заведениям, типа «Метрополь», «Прага» или «Интурист», ходили фотографы и снимали клиентов. Вот дед и сделал фото на память, а жена его нашла, разодрала… Жуткий скандал вышел.

– Подарите мне карточку, – попросила я.

– Она одна, впрочем, могу сделать дубликат.

Еще минут десять мы удивлялись невероятной игре судьбы, потом Кирилл спросил:

– При чем тут зубы?

– Афанасия умела их заговаривать и меня научила. Хочешь попробую?

– Давай, – согласился Молоков, – только я не верю во все такое.

– Лучше принеси простой воды, не газированной, не кипяченой…

Хозяин притащил чашку. Я усадила его на стул, взяла фарфоровую кружечку и зашептала:

– Из-за острова Буяна, из-за синего тумана, из-за моря голубого летит белая птица. Правое крыло у нее черное, левое белое. Птица-синица нигде не садится, к рабу божьему Кириллу подлетает, боль забирает. Как эта птица прочь улетает, так пусть и хвороба исчезает. Как вода выпьется, так и здоровье вернется. Пей, раб божий Кирилл, и больше не болей.

Молоков осушил чашку.

– Болит.

– Погоди, торопыга, – ответила я, – через полчаса отпустит. Кстати, заговор этот действует всегда и на всех. У моей бабушки был еще один секрет. Долгие годы, почти до самой смерти, Афанасия сохранила изумительный цвет кожи, без старческой желтизны и пигментных пятен. И морщин у нее было на редкость мало. Каждый раз, умываясь, Фасенька набирала полные пригоршни холодной воды и приговаривала:

– Ангел воды, дай красоту, здоровье, бодрость. Убери морщины.

Хотите верьте, хотите нет, но средство действовало. Сама им пользуюсь, а меня часто незнакомые люди в присутствии Аркадия называют не матерью, а женой парня. Попробуйте сами, и убедитесь!

– Значит, мы с тобой почти родственники, – подвел итог Кирилл, – предлагаю перейти на «ты».

– Так уж давно перешли, – улыбнулась я, – покажи, как действует запор у кольца.

– Зачем я тебе понадобился? – поинтересовался Молоков, после того как я освоила «механизм».

Вообще говоря, я собиралась наврать парню про похотливого мужа, которого хочу удержать дома, заведя смазливую горничную… Но отчего-то язык произнес совсем другую фразу:

– Слушай, тут такая штука приключилась!

ГЛАВА 22

Кирилл молча выслушал рассказ, потом побарабанил пальцами по столу.

– Прежде чем ответить на твои вопросы, разреши задать свой…

– Ну?

– Тебя не смущает, что я зарабатываю на жизнь торговлей женским телом?

Я пожала плечами:

– Почему-то нет, хотя, конечно, сутенерство нельзя отнести к почтенным занятиям. Только мне кажется, что ты не привозишь девчонок на проспект в машине и не бьешь кнутом, заставляя ублажать клиентов, у тебя, очевидно, клуб или стрип-бар?

– Угадала, – усмехнулся Кирилл, – моя семья традиционно была в оппозиции к закону. Дедушка получил кличку Барон на зоне, отец, пока не убили, был одним из авторитетов.

Но сейчас иные времена, поэтому Кирилл совершенно открыто держит заведение «Ночной разговор». Ресторан, стриптиз-бар… Ничего особенного, но прибыльно, народ ломится в клуб стаями. Но есть у Молокова еще один бизнес, о котором мало кто знает.

Кирилл поставляет девочек элите.

– Не могу назвать имен, – объяснял собеседник, – но верь, у меня в клиентах ходят такие люди!

Девушки у Молокова соответственные. Их назвать путанами язык не повернется. Как правило, все с высшим образованием или студентки. Владеют иностранными языками, великолепно держатся, воспитанны, водят автомобиль, легко поддерживают беседу на любую тему, безукоризненно одеты, причесаны… Стоит съем такой девочки бешеную сумму. Кирилл тщательно следит за здоровьем «жриц любви» и далеко не всякую возьмет на работу. Как в любое хорошее место, так и в его клуб можно попасть только по рекомендации, девчонке, прыгающей на углу и ловящей клиентов на дороге, путь сюда закрыт. Девушки трудятся в общей сложности года два-три.

– Потом теряют свежесть, – объяснял Молоков, – приедаются клиентам, они у меня постоянные. Даю путанам выходное пособие и увольняю. Кстати, подавляющее большинство моих «работниц» успевает сколотить неплохой капитал. Я, естественно, беру с мужиков деньги, отчисляю девкам процент, но если кто дарит подарки – милости просим. Они мне не нужны. Киски и квартиры получают, и машины, и шубки, уж не говорю про духи, косметику, золотишко. Знаешь, какой тут плач стоит, когда я сообщаю об увольнении?

Кирилл настаивает на соблюдении кое-каких простых правил. Никакого пьянства или наркотиков, упаси бог украсть у клиента даже носовой платок, и каждые две недели шагом марш на осмотр к гинекологу. Все. Сказочные условия. Девицы это понимают и стараются.

– Полина попала ко мне год тому назад, – пояснял Кирилл.

– Как она узнала про тебя?

Молоков вытащил золотой портсигар, вынул тоненькую сигариллу и учтиво поинтересовался:

– Ничего, если подымлю?

– Сама курю, – ответила я, доставая «Голуаз».

– Полину рекомендовала Варя Хоменко, одна из девочек, впрочем, давно уволенная.

Варя позвонила и спросила:

– Простите, Кирилл Олегович, вам нужны сотрудницы?

– Хорошие – да! – ответил мужик.

На следующий день явилась Полина.

– Она меня полностью устроила, – рассказывал хозяин, – интересная внешность, образованна, раскованна… Вот только одна деталь: Железнова была замужем, а я предпочитаю не связываться с замужними. Не хочу скандала с супругом.

– Что? – закричала я. – Полина? Замужем?

– Разве это удивительно? – вскинул брови Кирилл. – Молодая девочка, ей, по-моему, года двадцать три было?

– Да…

– Самый возраст для брака, хотя, насколько я помню, из документов следовало, будто она уже лет шесть, как семейная дама. Вроде в восемнадцать лет выскочила замуж.

– Невероятно!

– Почему? Бывает и такое.

Я молчала. Оснований не верить Кириллу у меня не было. Он-то не знает, как Поля старательно пыталась окрутить богатых мальчиков.