Жан д'Айон - Догадка Ферма Страница 37

Женщина лет тридцати с некрасивым лицом и толстым носом, в полотняном, заляпанном жиром фартуке, подошла к ним и спросила, что они хотят на обед. Гастон, который, подобно Луи, почувствовал аппетит от запаха жаркого, заказал фрикасе из голубей. Гофреди последовал его примеру, но Луи с Никола предпочли круглый пирог с начинкой из щуки, выловленной в Сене. К этим блюдам подали вино из Бона, к несчастью, кислое.

Пирог выглядел столь хрустящим и соблазнительным, что Гастон отчасти пожалел о своем выборе. Насытившись, они вытерли тарелки кусочком хлеба, а пальцы об одежду.

Гастон подозвал служанку.

— Желаете ли варенье? — спросила она, подперев бока руками, с доброй улыбкой, которая сделала ее почти красивой.

Гастон кивнул, а когда она двинулась на кухню, удержал за руку. Неверно истолковав этот жест, она смерила его гневным взглядом и резко вырвала руку.

— Вы знаете мсье Мансье, довольно элегантного человека, который живет на мосту Нотр-Дам? — все же спросил Гастон.

— Не знаю! — сердито ответила она. — К хозяину обратитесь.

Гастон вздохнул:

— Я полицейский комиссар на постоянной службе в Сен-Жермен-л'Оксеруа.

Она сразу перепугалась, и Луи поспешил успокоить ее:

— Мсье Мансье живет на мосту, — объяснил он. — У него скошенный подбородок, лоб с залысинами, завитые шатеновые волосы, желтоватые глаза. Он носит обычно рубашки с кружевными манжетами и воротником под черным камзолом с разрезами на рукавах.

— Я его и в самом деле знаю, — смягчившись, проговорила она. — Иногда он заходит ужинать. Очень любезный человек. Что вам от него нужно?

— Нам от него уже ничего не нужно, мадемуазель, — сказал Гастон, понизив голос, ибо соседи начали проявлять интерес к их разговору. — Вы не могли бы присесть на минутку?

Она подчинилась, но села на самый край скамьи, напротив Луи.

— Мсье Мансье был убит сегодня ночью, — объявил тот. Во взгляде ее отразился ужас, и она подавила крик, закрыв рот рукой.

— Он заходил сюда вчера вечером, — сказал Луи. — Вы его видели?

— Да, — выдавила она. — Он был с друзьями.

— Сколько было друзей?

— Двое.

— Вы можете их описать? — спросил Гастон.

В течение нескольких секунд она собиралась с мыслями, затем отрицательно покачала головой.

— Они были в широких плащах и не снимали шляп. Кажется, они потушили свечу на своем столе. Мне очень жаль, но я не разглядела их лиц. Мсье Мансье заказал вина, но они ничего не ели, просто разговаривали. Мсье Мансье был изрядно навеселе, когда они все вместе вышли. Наверное, они просидели целый час, может быть, больше.

— Ни одного лица не видели? Ничего не заметили? Усы, борода?

— Не помню. Возможно, у одного из них была короткая квадратная бородка. Но я не уверена. Знаете, за исключением постоянных клиентов, которых я хорошо знаю, все прочие посетители для меня на одно лицо. Особенно вечером, когда окна совсем не дают света.

Луи взглянул на соседа и убедился, что его черты действительно почти неразличимы. Служанка права. Вечером, если особо не приглядываться, когда посетители не снимают шляп и плащей, все похожи друг на друга.

Женщина встала и отправилась на кухню, вернувшись затем с вареньем для Гастона. Луи расплатился, сунув ей в руку несколько солей.

Когда Гастон завершил свое пиршество, Луи предложил другу отвезти его в Шатле. По дороге в карете они смогут спокойно поговорить, а лучники позаботятся о его экипаже.

Гастон согласился. Но по пути они сделали остановку у дома Мансье — забрали шкатулку и договора: комиссар решил хранить их в своем кабинете.

По его приказу лучники не впускали в дом никого, за исключением священника, который только что пришел. Служанка обряжала покойника для похорон. Гастон забрал то, что хотел, и они сразу уехали.

В карете Луи объяснил своему другу и Гофреди:

— Возможно, убийца — один из трех шифровальщиков или даже двое из них. Мансье знал тех, кто пригласил его в «Сосновую шишку», или хотя бы одного из них, иначе не пошел бы на эту встречу.

— Зачем они убили его именно таким образом? Неужели лишь для того, чтобы мы подумали, будто он и есть шпион?

— Но ты же не можешь отрицать, что его смерть связана с нашим расследованием.

— А если шпион на самом деле Мансье? Наниматель обнаружил, что за ним следят, и решил убить его, чтобы он не проговорился.

— Тогда наниматель швырнул бы тело в реку. Он не стал бы устраивать эту инсценировку. Кроме того, это означало бы, что наниматель выследил Ла Гута, который шел за Мансье. Ты считаешь это возможным?

— Нет, — признал Гастон. — Ла Гут очень ловок.

— Убежден, что целью убийцы было уверить нас, будто наш шпион — именно Мансье. Тогда бы я прекратил расследование. Итак, убийца — тот, кто заметил слежку. Иными словами, это либо Гарнье, либо Шантлу, либо Абер.

— Либо один из тех, кому известна твоя роль, — дополнил список Гастон. — Россиньоль или даже — а почему нет? — этот субъект Кольбер.

Луи ответил не сразу. Он уже думал об этом.

— Может быть, — сказал он, наконец. — В таком случае «Азар» никак не связан с нашим расследованием. Но тогда почему эти Шемро захватили тебя и попытались проделать то же самое со мной?

Гастон на мгновение задумался.

— Быть может, у них на совести что-то другое. Мы разберемся. И очень скоро. Я сейчас же отправляюсь в «Азар» с моими лучниками. Арестую мадемуазель де Шемро. Допросив ее, я буду знать больше. Ты пойдешь со мной?

— Нет, я должен повидаться с Россиньолем, чтобы известить о смерти родственника. Заодно расспрошу о деятельности Мансье в качестве откупщика и о его состоянии. Кроме того, хочу повидаться с шифровальщиками. Посмотреть, как они отреагируют на смерть своего коллеги.

Гастон вышел из кареты в Шатле, а Луи с Гофреди продолжили свой путь в Пале-Рояль.

Луи отправился в кабинет Россиньоля один. Гофреди и Никола остались возле кареты. Глава шифровального бюро, похоже, удивился его приходу.

После обмена вежливыми приветствиями Фронсак по приглашению Россиньоля сел на стул.

— Мсье Россиньоль, — начал Луи, — должен сообщить вам очень печальную новость.

Глава шифровального бюро, слегка побледнев, спросил:

— Это связано с мсье Мансье?

— Да, откуда вы знаете?

— Он не пришел сегодня утром. Такого с ним никогда не случалось, и, признаюсь, я встревожен.

— Он умер. Покончил с собой.

— Это… это невозможно!

— Почему?

— Мсье Мансье не из тех людей, которые совершают самоубийство. — Россиньоль покачал головой. — Конечно, вы его не знали, но это был человек очень ловкий, а также очень упорный. Разумеется, красотой он не блистал, но ему все удавалось.

— Я знаю только, что он тратил много денег на одежду. И владел домом, который стоит не меньше ста тысяч ливров. И мы нашли у него крупную сумму наличными. Возможно, двадцать тысяч ливров, в луидорах. Какое у него было жалованье здесь?

— Как трое других служащих, он получал в год четыре тысячи ливров.

— Деньги неплохие, но их мало для покупки дома на мосту Нотр-Дам.

— Верно. Я не говорил вам, поскольку считал, что это не имеет отношения к вашему расследованию, но Мансье принимал участие в покупке договоров на торгах.

— Давно ли?

— Как я вам уже говорил, он был банковским клерком, прежде чем стал работать здесь. Несколько раз он разрешал друзьям воспользоваться своим именем, а потом сам начал покупать небольшие договора. Он был ловок и вместе с тем осмотрителен, ему удавалось получать хорошие комиссионные в Финансовом совете. Мало-помалу он скопил изрядную сумму.

Бывший нотариус Луи Фронсак прекрасно разбирался в этих делах. Государство наполняло казну посредством прямых и косвенных налогов. Из прямых налогов древнейшей была талья, подушная подать, собираемая со всех, кто обязан был выплачивать ее сообразно величине своего состояния. Изначально она являлась феодальной повинностью, и взимали ее сами сеньоры. В силу этого факта знать от уплаты тальи освобождалась.

Среди косвенных налогов самым важным был габель, пошлина на соль. Но существовали также городские ввозные сборы и всякого рода отчисления с продаж — такие, как наценка оптовикам, куртажный или комиссионный процент, выплаты за обмер или привилегию торговать мясом и спиртными напитками.

Слабым местом этой налоговой системы был сбор, который могла осуществить только сильная администрация. Чтобы упростить дело и сократить персонал, монархия ввела обычай передавать право взимания податей казначеям или финансовым контролерам. Эти должностные лица уплачивали предполагаемую сумму сбора, а затем сами взыскивали налоги, кладя разницу себе в карман.

Подобная практика мало-помалу распространилась на все налоги, и Финансовый совет регулярно доверял частным лицам — или объединениям частных лиц — свои фискальные обязательства, которые продавались на торгах. Обладателей этих прав называли «откупщиками».