Инесса Ципоркина - Убийственные именины Страница 37

— Ага, а твоя кузина потом посадила бы меня за убийство, которого я не совершал? — возмутился Алексис, — Убийство просто образцовое, Лариска-то организаторша… ну просто гениальная. И актриса. Мало этого, она еще и эротоманка, не хуже мамаши.

— А мне кажется, — ехидно ответил Ося, разглядывая сгорбленную помятую фигуру Алексиса, притулившуюся на диване, — что ты слегка переборщил, дорогуша. Вообразил себя художником из гринуэевского "Контракта рисовальщика"? Помнишь паренька, которого все бабы хотели до беспамятства и добивались его услуг банальным вымогательством? Думаешь, с тобой та же история? Так мы ведь не в Европе живем, а в стране разбитых фонарей, здесь все гораздо прозаичнее. У нас маловато придти в милицию и сказать: он гадкий тип, арестуйте его за убийство, пожалуйста. Этого мало, чтобы хватать и вести в КПЗ. И какая, однако, странная у тебя боязнь сексуального принуждения: ведь ты сам Ларку поволок… в садовую беседку. Это все от боязни секса, да? Видимо, вы уединились для невинного общения? — и он вопросительно посмотрел на дамского любимца Алексиса.

Тот набычился и заиграл желваками, стараясь произвести впечатление на обоих скептиков.

— Это была только первая часть моего плана! Я не потерпел бы новых посягательств… Я тоже могу спланировать… И ничего не выдумываю! Если такой бабе отказать, она тебе устроит… на войне, как на войне!

— Что ж ты с ней в беседке под пенье соловья делал — стихи читал? — перебил бессвязные выкрики Алексиса Ося, — Если ее "посягательства" так тебе противны, зачем ты сам с Лариской полез в ее любимые кусты? И кто тогда из вас эротоман?

— Я ничего эротического к Варвариной дочурке не испытывал! — взвился папа Карло, собрав последние силы для возражений безжалостному противнику, — Говорю, у меня был план! Сперва спровоцировать семейный скандал, а потом списать все на самоубийство. Поначалу хотел, чтобы все в спальне произошло, но Ларка воспротивилась: ей, дескать, неловко, неудобно. Деликатность, видишь ли, показывала! Пошли в сад, в беседку. Она там все лето сидела, читала что-то лирическое, в своей белой шляпе, как дура. Ну, я и подумал: Руслан сюда заглянет, если жены в доме не найдет. Заглянет, а мы ему: "Сюрпри-из!"

— А Лариса прямо так и выслушала предложения твои нехитрые насчет того, чтобы по-быстрому… — Иосиф запнулся от отвращения, но продолжил, — удовлетворить вашу страсть? Или ты ее давно начал обрабатывать?

— Ну, я не помню…

— А вспомнить придется! — продолжал Ося трепать нервы "подследственному", — Когда ты заметил, что Зина дает таблетки Ларисе и Зое, и решил их стащить? Когда этот план в твоей тупой башке сложился?

— Да зачем вам подробности, — хныкал расплющенный по подлокотнику дивана Алексис, — Я же сознался, чего еще надо?!

— Словом, — перехватил эстафету следователя Даня. Ему был уже ясен подход душегуба-неудачника к "изничтожению" Ларисы, по крайней мере в общих чертах, — ты, скотина, считаешь, что моя кузина страдает паранойей. На почве непреодолимого сексуального влечения к твоей особе. Чтобы тебе, мужчине свободному, жить не мешала, решил ее убить. Для начала завел в беседку и подождал, пока на вас напорется Ларкин муж. Ты думал: увидит эротическую сцену с участием собственной жены и отреагирует, как все нормальные люди — оглушительной руганью, которую все и услышат?

— Правильно излагаешь, Дэник, так оно все и было! — расправил плечи Алексис, — И получилось по-моему. Был жуткий скандал, и повод появился. Я ее напоил — этим, как бишь его… ну, в общем, Зинкиным лекарством. Таблетки я заранее взял, у Лариски и у Зойки, пока она на кухне шуршала. Когда я их развел, на это смотреть было невозможно, не то что пить. Но Ларка выпила как миленькая. А раз вы приехали сюда, значит, все прошло путем… — и он выжидательно и торжественно замолчал.

— Логик из тебя, как из дерьма пуля! — резюмировал Данила с ядом в голосе, — Думай головой, откуда бы мы узнали, кто отравитель, из спиритического сеанса, что ли? И неужели думаешь: вот умерла Лариса, моя сестра, двух малолетних сирот оставила. Мы проведали: виноват в этом некий патлатый альфонс с самомнением Сальвадора Дали, герой лирический, ядрена вошь! — Даня брезгливо скривился, — И сидим тут себе, спокойненько слушаем? Да я бы то, из чего ты весь состоишь, в лепешку расплющил! Нет, Лариса жива. И чувствует себя хорошо как никогда: абсолютно здорова, вполне счастлива, избавилась от имиджа роковой бабенки. А твои пакостные кунштюки ее прозрению даже помогли. Только поэтому, — Даня назидательно помахал пальцем перед подозрительно покрасневшим носом Алексиса, — мы так с тобой обходительны. И прими-ка напоследок совет: хочешь драку спровоцировать, объект выбирай посубтильнее, чем Лариска наша. Когда изо дня в день приходится справляться с такими прелестными, гм, отвязными детками, кого хошь скамейкой зашибешь, хоть самого Тайсона. А снотворное ей вообще — слону дробина. Что же касается твоей… неумной версии, что Лариса убийца — доказывай, раз обещал! — Данила сграбастал опешившего папу Карло за грудки и притянул к себе.

Алексис, узнав, что его злодейство не удалось, расстроился и совершенно увял. Загадочный и хладнокровный убийца, в образ которого он не успел еще всласть наиграться, испарился, оставив на своем месте неудачника — из тех, кому не везет даже при счастливом стечении обстоятельств. Но папа Карло напрягся и принялся перечислять аргументы и факты:

— Во время именин я сам видел, как Лариса в спальне шурует, креслице на середину выдвигает. Я ее спрашиваю: "Помочь?", а она мне, с улыбочкой любезной людоедки: "Нет-нет!", и видно было — очень недовольна, что ее застали. Я прошел, и сразу дверь хлопнула. А до того заметил: когда мне Ларка прибор ставила, она графин с коньяком переместила — поближе к мамочке. Та от коньяка мигом кровью наливалась и вообще переставала реальность отображать. Только коньячок на Варвару не больно-то подействовал: то ли доза была не та, то ли закусывала слишком активно. А во время чаепития Лариска и спросила тихонечко так, шепотом: "Сделать тебе кофе с коньяком?", а Варька кивнула: давай, мол. Собственными ушами слышал, я же рядом сидел! И Лариска ей этот кофе принесла, в здоровенной чайной чашке. А потом еще горячительного соорудила. В тот момент я, разумеется, значения не придал: ну хочет Варька надраться до опупения — ее дело! А Варюха еле на ногах держалась: столько в тот день на грудь приняла, да еще сверху коньячком замариновала — на нее воробью чихнуть, она бы рухнула, как подпиленная. В таком состоянии ее всегда жажда деятельности обуревала. Захотела, чтоб я душой помягчел и был бы с ней поласковей. Ну так вот, заявила, что подыщет новых клиентов. И до сцены в спальне я Варвару не видал. А когда уходил, уже после нашей ссоры, Варька точно была жива, она еще мне вслед шипела что-то матерное! Варвара в злобе на театральный шепот переходила, получалось, как у кобры — сплошной шип. Потом Варьку нашли с проломленным черепом, и я мигом вспомнил: Лариска ей сперва все подливала, и потом еще просила Петровича за мамашей сходить. Еще вид невинный сделала: пусть мамочка спустится, пособит! Павлуша тоже был хорош — еле на ногах держался — но пошел, и вот, они же чуть друг дружку не укокошили! Кстати, вышел я из Вариной комнаты, и Ларка ко мне прямо приклеилась, а вроде в мамашину спальню направлялась. Конечно, Лариса потом в спальню без свидетелей пришла, тюкнула мамочку по голове шишкой от стула и вернулась на кухню, чашки-тарелки драить. И все тип-топ! А Лариска — вся в белом! Примерная дочурка, нечего сказать! — фыркнул Алексис и вновь припал к быстро пустеющей бутылке.

— А сам-то ты видел, как она потом к Варваре заходила? — поинтересовался Данила.

— Конечно! — рявкнул любимец дам, взбешенный тем, что ему упорно не хотят верить, — Меня вниз проводила, повертелась еще, потрепалась… ну, не больше получаса. Потом зашла в столовую, погремела там посудой и шасть наверх. Спустилась минут через десять, я смотрю — на ней лица нет. Взглянула на меня, а у самой глаза белые, остекленевшие, губы трясутся. Я к ней руку протянул, спрашиваю: что с тобой, а та вдруг как шарахнется! И движения все дерганые, будто столбняк у нее начинается. Это уж потом, к похоронам, она совсем оправилась, стала себя вести будто ни в чем не бывало. Но креслице Ларка все равно видеть не могла. На собственном горбу, надрываясь, до чердака его доперла, потом по всем лестницам собирала болты-гвоздики, детальки деревянные — оно же почти разваливалось. И постаралась, чтоб никто не заметил, что это она сделала, а не ее взгрустнувший папенька. Вот! — Алексис умолк.

Было видно: силы у бедного дровосека на исходе, и вряд ли он способен еще что-нибудь припомнить, не то что членораздельно изложить.

— Ясно! — спокойно подытожил Даня, — Больше ты нам ничем полезен быть не можешь. А на прощание скажу, — Данилин голос неожиданно переменился до неузнаваемости, из твердого и равнодушного стал вдруг низким и мягким — вылитый питон Каа, — если ты когда-нибудь появишься возле Лары, даже случайно… то…