Михаил Серегин - Особенности национальной милиции Страница 39

Внутреннее убранство агентства мало чем отличалось от обшарпанного подъезда. Разве что, помимо пыли и пауков, в офисе, состоящем из единственной комнаты, находился старенький фотоаппарат на треноге, видимо переходивший по наследству из поколения в поколение как фамильная ценность.

– Ах, мадам, – мечтательно-поэтично, нараспев произнес толстый, – эта аппаратура заткнет за пояс любой суперчувствительный современный образец. Новая мода заставляет нас обращаться к старине.

Стиль ретро сейчас на пике своей славы. Знали бы вы, сколько денег нам пришлось отдать за нашего трехногого друга.

Решив, что шутка удалась, Афанасий Михайлович от души рассмеялся, отчего стекла в единственном окне тонко зазвенели.

– А где остальные модели? – осторожно спросил Дирол. Курсант, попав в логово зверя, решил время даром не терять и выведать обо всех членах преступной группировки.

– М-м-м, – недовольно протянул толстый, не желая говорить правду. – Они в очередном отпуске.

– Все?

– Абсолютно. Люблю, знаете ли, делать широкие жесты. Работа – так до умопомрачения, отпуска – так всем сразу. Верно, Никита?

– Чистая правда, – не моргнув глазом соврал маленький. – Однако время идет, – напомнил он. – Не мешало бы начать съемки.

В конце шестого часа у следивших за агентством курсантов и пятого, неизвестного, появились серьезные проблемы. Узкий, и без того раздолбанный асфальт к этому времени стал походить на барханы великой пустыни Сахара. Не осталось ни одного сантиметра, который можно было бы разворотить отбойным молотком. Мрачный дворник, вылизавший двор до головокружительной чистоты, разве что не помыл его с порошком.

Подметать, как ни крутись, больше нечего было. Тяжелее всего было смотреть на бича, третий час изучавшего немногочисленные закутки двора в поисках недостающих бутылок. Ну не было их здесь! Однако приходилось делать вид, что он, бомж, еще надеется что-то найти. В довершение картины выжатый как лимон любитель здорового образа жизни в зеленом трико медленно волочил ноги, хватаясь одною рукой за стены, а второй удерживая сердце в груди. И все-таки тренировок своих он не оставлял, словно готовясь к Олимпийским играм.

Кулапудов незаметно дал знак «внимание» своей команде и подошел к Утконесовым.

– Огонька не найдется? – спросил он курсантов, делая вид, что совершенно с ними не знаком.

– И мне, если можно, – вставил бомж.

Братья достали сигареты, и все задымили.

– Что-то давно нет Дирола, – выпуская клубы сизого дыма, заметил Венька. – Нехорошо это.

– Думаешь, они его раскусили? – спросил Антон.

– Не исключено.

– Давайте, я сбегаю в школу, Мочилова попрошу, чтобы подмогу прислал, – вызвался Пешкодралов.

– Не время, – отрезал Венька. – Попробуем выйти из положения своими силами.

– Произведем задержание, – догадался Андрей.

– Вот именно. Действуем быстро, слаженно, без шума и пыли. Все поняли?

– Да, – ответило три голоса.

– Задача такая: я захожу первый в подъезд, Антон меня прикрывает сзади, Андрей блокирует выход на крышу, Пешкодралов стоит на стреме. Далее действуем по обстоятельствам. Пленных не брать, раненых пристреливать на месте, не давать им уйти ни при каких обстоятельствах.

Все уяснили?

Посуровевшие курсанты молча кивнули.

– Можно вопрос? – серьезно спросил Пешкодралов.

– Валяй.

– Оружие дадите?

– Бог подаст.

– Понял.

– Отлично. Тогда расходимся по местам.

В мгновение ока двор опустел. Только подозрительный пенсионер, оставаясь на улице, рухнул в самом центре, меж навороченных Утконесовым барханов, лишившись последних сил, запекшимися губами глотнул воздуха, неверной рукой достал из кармана блокнот с ручкой и внес новую запись в него.

В это же время в агентстве разыгрывалась целая драма.

Наснимавши Зубоскалина во всех мыслимых и немыслимых позах, служители муз и творческие натуры стали приставать к модели с совершенно непотребной просьбой.

– Но я не могу, – жалась девица, стыдливо прикрывая декольте обеими руками.

– Как вы не понимаете, это же последнее слово в фотоискусстве, – распалялся толстый, нервничая все больше от глупого упрямства Дирола.

– Обнаженная натура со времен античности не была развратной и не воспринималась непотребно. В рамках великого искусства это нисколько не стыдно. Напротив, вы можете гордиться, что такие титаны благородного занятия, как мы, попросили у вас этакую малость. Детка, слава немыслима без возвышенной анатомии. Уясните это.

Однако несмотря на все усилия служителей муз, юная леди ни в какую не соглашалась на лестное предложение, проявляя, с точки зрения Афанасия Михайловича и Никиты Поликарповича, непростительную глупость.

– Вы лишаете современный мир и грядущие поколения одного из лучших и возвышеннейших шедевров, – увещевал толстый. – Верно я говорю, Никита?

Никита считал, что верно, однако упрямство модели этим не пересиливалось.

– Поймите, милочка, вы от этого только выиграете.

Афанасий Михайлович заметно раздражался и нервничал. Голос его становился громче, слюна возмущения брызгала, оседая на потомственном дворянине, очень терпимо относящемся к этакому поруганию его величественной персоны.

– Нет, дорогая моя, вы у меня сниметесь в первозданном обличье Евы. Пусть мне придется вас силой принудить к позированию.

Бог видит, это только из добрых побуждений, – приближаясь к Саньку, говорил толстый, одновременно закатывая рукава белого, с двумя жирными пятнами пиджака. – Вы меня сами благодарить будете.

Потом, когда осознаете, какое благо я для вас сделал. Сбросьте эту недостойную гибкого стана хламиду. Откройте миру очарование вечной красоты.

С этими словами пухлые, крепкие руки обхватили Дирола за место, в котором предполагалось нахождение талии, и пальцы-сардельки, быстро перебирая ткань, бесстыдно стали поднимать юбку. Санек попробовал вырваться, но не тут-то было. Словно очутившись в крепких тисках, парень не мог просто пошевелить рукой, не говоря уже о полнейшем отсутствии возможности размахнуться и ударить слишком ревностного фотохудожника.

Излюбленный женский прием – удар ногой в пах – опять же не мог сработать, поскольку в такой груде мяса сложно было обнаружить нужный закоулок, в который стоило целиться. Казалось, схватка проиграна, еще не начавшись. Финита ля комедия. Сейчас все покровы падут и на обнаженном теле Зубоскалина преступники обнаружат передатчик. А затем последует мучительная смерть. Эх, Дирол, классным ты был парнем!

Страшный грохот озадачил участников наметившейся трагедии.

Дверь слетела с петель, рухнув на давно не мытый пол, подняв в воздух клубы серой пыли. Она взвилась вверх, застилая глаза и мешая видеть происходящее. Прошли долгие секунды. Пыль стала оседать, открывая за собой грозного Кулапудова, принявшего угрожающую стойку с поднятыми на уровень груди ладонями ребром вперед. Уголок рта его страшно подергивался.

Толстый сразу же выпустил Дирола из своих объятий и стал медленно оседать на пол.

В этот момент с громким криком «Ки-я» через развороченный дверной проем и открытое окно одновременно влетели Утконесовы, не менее угрожающе выставив вперед кулаки.

– Милиция, ни с места, – тоном супермена, освободившего мир от гения-параноика, выкрикнул Венька. – Вы имеете право хранить молчание...

– Да заплатим, заплатим мы за аренду этого здания, – умоляюще-утвердительным голосом простонал Афанасий Михайлович, сложив руки в области сердца, словно клянясь. – Просим, подождите еще немного. Нетерпение ваше меня удивляет. Мы задолжали всего за три года, но дело еще не раскручено. Потерпите хотя бы месяц-два, и тогда мы с лихвой возместим вам все ваши убытки. Слово дворянина. Никита, подтверди.

Никита, покрывшийся густой аристократической бледностью, что-то неопределенно промычал.

– Где похищенные вами сумки? – со всей строгостью приступил к допросу Венька, справедливо предполагая, что раскалывать преступников нужно прямо сейчас, когда они не опомнились от шокового состояния.

– Не надо, начальник, катить на нас телегу и вешать то, что мы не совершали. Фотоаппарат готовы отдать Тараканову, в этом сознаемся. Да и то, мы взяли его во временное пользование, пока не раскрутимся. То, что не предупредили хозяина, так это для его же блага.

Чтобы порадовать потом, когда вернем. А сумки ты нам не шей.

Бледный потомок то ли от режущих слух непотребных, вульгарных слов, то ли просто от перенапряга коротко икнул, закатил глазки к потолку и, издав тонкий свист, свалился в глубокий обморок.

– Кто же крадет сумки? – осведомился Кулапудов.

– Хоть режь меня, начальник, не знаю, – побожился Афанасий Михайлович. – Чистая правда, зуб даю.

– Хорошо, – поверил Венька, – отпустите девушку, и чтоб завтра же вернули аппаратуру ее законному владельцу.