Дарья Донцова - Лебединое озеро Ихтиандра Страница 41

— Слушаю вас, — ответила я.

— Вы меня искали, я Лев, — представился психотерапевт.

Я изобразила бурную радость.

— Какое счастье! Мне крайне необходима ваша помощь! Очень сложная ситуация! Немыслимая! От отчаянья я готова броситься в реку.

— Всегда есть выбор, — тихо сказал Лев, — самоубийство — не выход. Оставьте эту мысль.

— Давайте встретимся, — затрещала я.

— Сегодня? — без особой радости осведомился Лев.

— О! Да! Да! — закричала я.

— Можете через два часа подъехать на станцию метро «Театральная»? — предложил Лев. — Встретимся на платформе у первого вагона, который идет от центра в сторону «Речного вокзала».

— Спасибо, — защебетала я, — вы спасли мне жизнь!

Из трубки послышался то ли смешок, то ли кашель.

— Все будет хорошо, — неожиданно заявил Лев, — ваша проблема станет моей.

Я продолжила путь к кассе. Несколько странное заявление для профессионального психотерапевта. Душеведам не свойственно вешать себе на шею чужие невзгоды, психолог не имеет права давать прямые советы. Вот я, например, узнав, что муж одной моей знакомой регулярно ее бьет, недолго думая заявила:

— Как ты можешь терпеть издевательства? Немедленно подавай на развод.

Психотерапевт не подруга, не соседка, не коллега по службе, он никогда не позволит себе такую реакцию. Будет до тех пор проводить сеансы, пока подопечная не воскликнет либо: «Все. Завтра ухожу от мужа!» — либо: «Не хочу перемен, останусь с ним».

Ни в первом, ни во втором случае психотерапевт не станет одобрять или осуждать клиентку. Для него главное, что она сумела разобраться в ситуации, самостоятельно приняла решение, выросла как личность, способна совершить поступок.

С улицы послышался крик, я поковыляла к машине, увидела около нее девушку в комбинезоне, пару мужчин, большую лужу на асфальте и спросила:

— Что случилось?

— Я не виноватая, — захныкала заправщица.

Один из водителей, стоявших около «Николая Ивановича», обернулся. Я с радостью узнала Шуру и закричала:

— Привет! Хочешь кофе? Пошли внутрь, там подают эспрессо и есть булочки!

Шура почесал затылок.

— У тебя ща аппетит надолго пропадет. Видишь?

Я проследила глазами за пальцем парня, которым он указывал то ли в короб, то ли в сундук, лежавший у задних колес моей тачки, и ответила:

— Ну и что? Это железка!

Шура запустил пятерню в кудри.

— У тебя бензобак оторвался!

Глава 24

Первым моим желанием было захихикать и сказать: «Где у женщины бензобак? У меня он никак отвалиться не мог».

Но через секунду до меня дошел смысл его слов.

— Как оторвался? — завопила я. — Зачем? Почему?

Шоферы засмеялись, а Шура вздохнул.

— Сегодня не твой день! Сначала руль, теперь вот… У этой марки такое случается от старости. Тама есть накладки, к ним крепятся полозья с гульками. Гули туда-сюда шморкают, пендель двигают, он в шрунделе застревает, бабах по пальчикам, хрясь, они ломаются, вентиль отскакивает, мордочки скособениваются, по пенделю хреначат, и бумс! Коллапс системы.

— Машина не поедет? — чуть не заплакала я.

— Кто сказал? — удивился Шура.

Из моих глаз закапали слезы.

— Может, я и блондинка, но не дура! Без бензина мотор не работает.

— Ох, бабы, — тоном умудренного, потрепанного жизнью отца семейства сказал Шура, — запомни. Все можно починить. Было бы желание. Хотя, конечно, твою тачку лучше пристрелить, чтоб не мучилась.

— Она не моя, — всхлипнула я, — взяла у приятеля покататься. Без колес никак не могу! Столько дел! И две собаки в салоне.

Шура поцокал языком.

— Твой друг на скрипке играет? Или в балете скачет?

Я вытерла кулаком слезы.

— Нет. Почему ты так решил?

Шура указал на бензобак.

— Нормальный мужик до такого состояния шарабан не доведет. А уж если катается на трупе, то никогда его бабе не даст. Лишь те, кому при танцах ничего не мешает, на такое способны. Эй, ребята, помогите мне.

Совместными усилиями водители откатили «Николая Ивановича» в сторону. Шура почесал нос.

— Имеем два пути решения. Ставим бак на крышу, отводим трубку… короче, не парься. Можно запихнуть топливную емкость в багажник, а можно наверх. Где тебе удобнее?

— Внизу, — выдохнула я.

— Не реви, — сурово сказал Шура, — какой в соплях смысл? Лучше скажи, веревки в багажнике есть?

— Понятия не имею, — ответила я, — чужая машина. Правда, я не в курсе и того, что в моей валяется.

— Ох, бабы, — неодобрительно заметил Шура и начал рыться в багажнике «Николая Ивановича».

Я во все глаза смотрела на предметы, которые он вынимал наружу. Инструменты, запаска, тряпки, бутыль с чем-то желто‑коричневым, трос, оранжевая куртка, черно-красные стринги, кружевной лифчик, лыжная палка, моток проволоки, покореженный термос, плед, надувной матрас, домкрат, насос…

— Хозяйственный мужик, — крякнул Шура, добывая из недр «Николая Ивановича» гору веревок, — че он за тачкой не следит? Значит, так. Я полез внутрь, а ты на заднее сиденье. Как подам веревку, тяни.

Водитель нырнул в багажник, а я чихнула. Крышка вздрогнула и упала. Шура застучал изнутри и заорал:

— Открой!

Я попыталась поднять крышку багажника, не смогла сдвинуть ее с места и побежала к очереди, которая ждала заправки. Водители, что помогли откатить «Николая Ивановича», уехали, я бросилась к дальнобойщику на фуре и заголосила:

— Шура… багажник… бак… умирает. Убил… ключ!

— Не голоси, — велел мужик. — Ох, бабы!

Потом взял монтировку, закатал рукава клетчатой рубашки и, сдвинув брови, сказал:

— А ну, покажь, кто тебя обидел? Ща огребет! Развелось паразитов, с женщинами разбираются. Ишь, смелые. Пусть меня тронет!

Я потащила водителя к «Николаю Ивановичу». А еще говорят, что в России перевелись настоящие мужики. Недавно я услышала по радио, как один зубоскал спросил: «Знаете, почему наши мужчины не плачут? Они боятся, что у них тушь с ресниц потечет!» Жалко ведущего, ему не попались на жизненном пути ни молодой Шура, ни средних лет дальнобойщик, готовые бескорыстно прийти на помощь незнакомой женщине.

— Ну и где гад? — спросил водитель.

— Откройте! — застучал из багажника Шура.

Через час «Николай Иванович» оказался на ходу. В процессе привязывания бензобака Шура и дальнобойщик подружились, обменялись телефонами, договорились о совместной поездке на рыбалку и, реанимировав несчастного «Николая Ивановича», отправились в кафе, чтобы подкрепиться сосисками с горчицей.

— Ехай потихоньку, добрый путь, — пожелал мне Шура, — верни колымагу приятелю, а в другой раз к нему не обращайся.

— Ох, бабы, — покачал головой водитель фуры.

Шура махнул рукой.

— Бабы!

— Давайте угощу вас кофе, — робко предложила я.

— За бабский счет не жру, — возмутился дальнобойщик, — воспитание не позволяет. Я не из Альфредов.

— Альфонсов, — вздохнула я.

— Хоть как назови, лучше не станут, — усмехнулся шофер. — Адольф, Альфред или какой-нибудь Эдуард. Пошли, Шурка! Ох, бабы!

Я села в «Николая Ивановича» и повернула гаечный ключ. Человек — интересное существо: он легко ко всему приспосабливается. Теперь управлять автомобилем при помощи железки с дырочками показалось мне весьма удобным.

Без особых проблем я добралась до площади Маяковского, и тут случилась новая незадача. Правая нога не нащупала педаль газа, вместо ровной площадочки ступня уперлась в штырь. Кое-как я сумела запарковаться, нагнулась и застонала. Вы не поверите, педаль валялась на коврике, вместо нее торчало нечто непонятное.

Я постаралась не впасть в панику. Как говорил Шура: «Все можно починить». Вот только времени на очередную реанимацию у меня нет. Через пятнадцать минут мне надо быть на станции метро «Театральная», Лев не станет ждать клиентку. Я открыла дверь, Рип и Афина вскочили.

— Сидите, — приказала я, — скоро вернусь.

Но псы не послушались, похоже, им надоело раскатывать на заднем сиденье. Афина изо всей силы боднула головой дверь, та распахнулась. Я призадумалась: сейчас уйду, а Фина легко повторит этот маневр. Они с Рипом вывалятся на мостовую, испугаются, не дай бог попадут под колеса. Делать нечего, придется брать безобразников с собой, хорошо хоть, ехать всего одну остановку.

Схватив Рипа под мышку и намотав поводок Фины на кисть руки, я подошла к кассе и попросила:

— Дайте билет «Маяковская» — «Театральная», туда-обратно для человека и двух собак.

— Провоз животных разрешен в намордниках, — рявкнули из окна.

— Афина спокойная, а Рип у меня на руках — дайте билеты, — сказала я.

— На руках идите, а без намордника оставьте, — не сдалась тетка за стеклом.

Я потрясла головой. Сколько лет назад я постоянно ездила в метро? Пятнадцать? Может, десять? С тех пор цена проезда сильно увеличилась, вместо «пятачков» появились карточки, но вот тетеньки-кассирши! Их что, метрополитен клонирует? Или никогда не улыбающиеся, сердитые дамы владеют эликсиром бессмертия? Они, как Горец, живут тысячелетиями? Я вижу перед собой ту же кассиршу, что много лет назад меняла двадцатикопеечные монетки на пятаки, сидя за окошком у входа на станцию «ВДНХ». Ну нет, этого просто не может быть.