Сергей Гайдуков - Небо в алмазах Страница 41

— Обиделся?

— Я напомнил ему сказку про Золушку.

— Это как?

— Я сказал, что тыква может стать золоченой каретой, но, когда наступает полночь, карета снова становится тыквой. Он принял это на свой счет.

— А ты кого имел в виду?

— Я? Его я и имел.

— Значит, он правильно обиделся?

— Я не думал, что он обидится, — проговорил Шумов, поднимая ворот пальто. — Он не должен был обижаться. Оказалось, что он слегка поумнел за последнее время. Это мне в нем не понравилось. С идиотами всегда проще.

— Так что насчет Тамары?

— Все очень плохо...

— Как это?! — опешил я.

— Она ему нравится.

— Чего?!

— Как женщина, я имею в виду, — пояснил Шумов и ухмыльнулся.

3

Пытаясь осмыслить это неожиданное сообщение, я некоторое время бежал молча, тупо глядя перед собой. Потом меня схватили за воротник куртки, потащили назад и затолкали в такси.

— Ты что, не в себе? — спросил Шумов, вытирая краем тонкого белого шарфа мокрое лицо. — Как-то выглядишь ты...

— Я не понял, — сказал я, нервно почесывая спину. Кажется, Олег так часто тыкал мне стволом в позвоночник, что натер мозоль. — Я не понял про Тамару. Что это значит: «Она ему нравится»?

— То и значит. Она ему симпатична. Он испытывает к ней, как бы это сказать, чтобы ты мне в рожу не вцепился...

— Я не вцеплюсь, я врежу.

— ...испытывает влечение, — сказал Шумов и выжидательно посмотрел на меня. — Ну что, вцепишься? Или я был достаточно вежлив?

— Вежлив? — Я фыркнул. — Кто это тебе когда говорил, что ты вежлив?

— Были люди, — ответил Шумов. — Правда, давно. Я был молод, наивен и вежлив. Теперь все эти недостатки самоликвидировались.

— Мои поздравления. Так с чего ты взял, что Тыква неровно дышит к Тамаре?

— Он сам мне это сказал, — спокойно ответил Шумов, закидывая ногу на ногу. — Я выразил обеспокоенность судьбой Тамары. Ну, не только от своего имени, но еще и от имени Гиви Хромого... Припомнил слова насчет фарша и все такое. А Тыква мило улыбнулся и сказал, что все это бред, что у него никогда рука бы не поднялась на такую очаровательную женщину, как Тамара. «Такая очаровательная женщина» — это дословная цитата.

— Тыква был пьян, да? — с подозрением поинтересовался я.

— Не больше, чем обычно. Если ты хотел узнать, был ли это бред, то мой ответ будет: «Нет». Это не бред, он говорил совершенно серьезно.

— Она же хотела сбежать от него, она уже почти запрыгнула ко мне в машину...

— Это его и сразило. Ему впервые в жизни попалась смелая, решительная баба, которая может прыгнуть в машину на ходу. Пусть и не совсем удачно. Ну, еще она, видимо, не совсем дура...

— Не совсем, — согласился я.

— Ну так для Тыквы это большая экзотика. Он имеет дурную привычку жениться на семнадцатилетних манекенщицах, а там, сам понимаешь, умом не пахнет...

— То есть ей ничего теперь не угрожает, — сделал я слегка запоздалый вывод из слов Шумова. — Кроме тыквинской любви. На фарш ее не пустят. А значит, можно больше не считать часы и минуты, можно не искать мухинские деньги... Можно расслабиться? — Я произнес эти неожиданные слова и изумленно уставился на Шумова: неужели все? Неужели все это безумие кончилось? И кончилось только потому, что Тыкве раньше фатально не везло на баб? И Тамара, как действительно неглупая женщина, попудрит Тыкве мозги, а потом улизнет от него, чтобы больше никогда не встречаться...

— Ямщик, не гони лошадей, — сказал Шумов. Таксист удивленно обернулся, и Шумов добавил: — Это не тебе. Ты, Саша, большой оптимист, — это уже было явно сказано мне. Я только не понял, почему я и ямщик, и большой оптимист — в одном флаконе. Шумов мне объяснил: — С Тамарой все в порядке. Она живет в каком-то из тыквинских коттеджей, ей привозят еду из ресторана, а послезавтра они с Тыквой поедут на охоту. Если погода будет приличная. Так что у Тамары приличная культурная программа. С тобой, Саня, все немного сложнее.

— Со мной?

— С тобой, с тобой, — подтвердил Шумов. — Тамара интересует Тыкву, его к ней влечет. А к тебе его не влечет. К тебе у него нет больше пламенного чувства.

— Ну и слава богу, — с облегчением вздохнул я.

— С одной стороны, слава богу, — согласился Шумов. — А с другой стороны — многие лета дьяволу. Потому что про чемодан с деньгами и про чемодан с алмазами Тыква не забыл. Он по-прежнему хочет их получить назад. Тамару с крючка сняли за красивые глазки, ей повезло. Твои глаза, — Шумов внимательно посмотрел мне в лицо, — нет, они произведением искусства не являются. Тыква переложил на тебя всю ответственность за мухинскую аферу.

— Но я же... — у меня перехватило дыхание. — Я же тут никаким боком! Это Тамара меня с ним познакомила! Это у нее был интерес в Мухине, потому что он у нее квартиру хотел купить! А я?! А мне?! У меня-то никакого интереса в этом не было! Пятьсот баксов мне Мухин обещал! Всего-навсего!

— А в чемодане было двести пятьдесят тысяч, — зевнув, сообщил Шумов. — Что называется, ощутите разницу.

Таксист бросил на меня через плечо сочувственный взгляд. А я сидел и пытался осознать тот факт, что угроза быть пущенным на фарш плавно перешла с Тамары, черт бы ее побрал с ее глазами, умом и прочими достоинствами, на меня.

— Тыква умно сделал, — продолжал вещать Шумов. — У Гиви теперь нет никаких оснований лезть в тыквинские дела. А у тебя, Саня, есть три дня, чтобы вернуть тыквинские бабки.

Таксист то ли зарыдал, то ли злорадно захихикал. Я с ненавистью посмотрел на него.

— Я нашел им Мухина, — сказал я. — Пусть мертвого, но других в тот вечер не продавали. Все, больше я ничего сделать не смогу. Пусть хоть четвертуют меня, пусть распинают...

— Я передам Тыкве твои пожелания, — сочувственно кивнул Шумов. — Кстати о теле Мухина. Если помнишь, банда Треугольного упорно ищет это самое тело. Зачем?

— Понятия не имею, — буркнул я. Напоминание о том, что, кроме бандитов Тыквы, существуют еще и бандиты Треугольного, не добавило мне радости.

— Если они его ищут, значит, в нем есть какая-то ценность, — пояснил Шумов. С логикой у этого мужика все было в порядке, но только где тут практическая выгода для меня, несчастного? — И у меня была такая мысль, — сказал Шумов. — Узнать, куда Тыква девал мухинское тело, и предложить это тело Треугольному. За двести пятьдесят тысяч долларов. Только не надо смотреть на меня, как на психа!

— А как еще на тебя смотреть?

— Проблема не в сумме, мы бы сторговались по ходу дела. Проблема в том, что мухинского тела у Тыквы нет.

— Еще бы, — сказал я, слегка удивившись шумовской наивности. — На хрена ему труп? Да еще без красивых глазок? Он его уже давно где-нибудь закопал. Или просто сбросил в реку.

— Он утверждает, что вообще без понятия насчет трупа. Он помнит, что ты привез труп на «Форде», а потом вроде как вывалил его на асфальт. Но что куда делось потом — и Тыква, и его люди признавать отказываются...

— Сделка с Треугольным накрылась, — прокомментировал я.

— Выходит, что так. А Треугольный меня беспокоит побольше, чем Тыква. С Тыквой все понятно — ему нужны его бабки. Или алмазы. И еще Тамара. А вот что нужно этой треугольной твари? С чего она взбесилась и кидается на совершенно незнакомых людей вроде меня? На кой черт ей взрывать «Линкольн» Орловой? А все ведь с тебя началось, — Шумов ткнул в меня пальцем. — Ты столкнулся с ним в гостинице, когда искал Мухина. Что ты там такого сделал, что начался весь этот беспредел? Может, ты ему на ногу наступил? Может, ты его толкнул? Или косо посмотрел?

— Я в него кинул бумажкой, — признался я.

— Да тебя убить за это мало! — рассвирепел Шумов. — Ты думай, что ты делаешь! Ты видишь, сколько неприятностей из-за тебя! В бумажке что, булыжник был завернут?

— Не было там булыжника. Это просто записка была. Я ее в мухинском номере нашел. Она явно не мне предназначалась, так что я ее скомкал и кинул в Треугольного.

— Записка? Мухину? — Шумов стал как-то странно дышать. Я даже испугался — как бы не сердечный приступ.

— Совсем непонятная записка, — сказал я. — Чего-то там про какую-то Барыню. Типа, передавайте привет. Или нет — типа, пошла она к черту... Ой!

Шумов схватил меня обеими руками за горло и стал трясти, приговаривая:

— Тебя, дурака, учили в школе рассказывать ПОДРОБНО?! Тебя учили?! Или нет?! Или мне тебя научить?!

На заднем сиденье было тесновато, я не мог развернуться и нанести свой излюбленный удар в грызло. Так что я прослушал всю его краткую лекцию о важности подробного пересказа, а потом машина остановилась, и таксист объявил:

— Все, ребята, приехали, хватит там обниматься...

— Куда приехали? — прохрипел я.

— На Пушкинскую, — сказал Шумов, вытирая ладони об мою куртку. — Преступника всегда тянет на место преступления. Даже такого мелкого преступника, как ты.

4

За тонкой серой пеленой дождя Пушкинская улица выглядела еще более уныло и неприглядно, чем памятной ночью. Таксист остановил машину, чуть не доезжая пустыря, и объявил: