Бу Бальдерсон - Министр и смерть Страница 41

Но каким образом осуществить план? Где и как могла увидеть Ева бесконечно опасную для нее тень убийцы? Беата редко покидала свой дом и никогда не выходила из него после наступления темноты. Значит, Ева сама должна была явиться к ней. Но они не общались между собой и знали друг друга только понаслышке. Кроме того, нельзя было допустить, чтобы следы инициативы этой встречи вели к тебе. Проблема была нешуточная. В конце концов, ты решил, что нужно пригласить Еву на дачу Беаты, хотя это, несомненно, вызвало бы немалое удивление у Евы, а впоследствии и у полиции. У Беаты на даче не стоял телефон, поэтому приглашение следовало послать по почте письмом. Но письмо должно было быть «подлинным» и написанным рукой самой Беаты, ведь оно обязательно попало бы в руки полицейских графологов. Письмо тоже оказалось крепким орешком, поскольку Беата и Ева не переписывались. Но тебя и тут выручили твоя извечная методичность и педантизм: ты хранил у себя дома практически всю свою корреспонденцию за долгие годы — я сам убедился в этом, побывав у тебя дома в твоей спальне в прошлое воскресенье. В горе старых писем ты нашел одно, написанное прошлым летом: в нем Беата просила тебя зайти и осмотреть ее. Выдержано было оно в несколько приказном, но вежливом тоне. Знатная пациентка обращалась к своему знакомому знаменитому доктору. На письме стояла дата: «Линдо, 16 августа», но в дате отсутствовал год. «Приветствую Вас и шлю Вам нижайший поклон! Не соблаговолите ли Вы зайти ко мне сегодня вечером? Мне жаль Вас беспокоить, но, надеюсь, моя просьба не покажется Вам слишком обременительной. Договоримся на половине девятого вечера, чтобы не торопиться за ужином. Ваша Беата Юлленстедт».

16 августа — старуха сама назначила день своей смерти. Теперь оставалось достать конверт с именем и адресом Евы, написанными рукой Беаты. Тут ты вспомнил о ее привычке посылать благодарственные письма всем, кто посещал ее в дни рождения. На следующий день после ее дня рождения в этом году ты посетил ее с врачебным визитом — ты сам об этом рассказывал — и обнаружил, что она написала благодарственные письма всем, приславшим ей букеты цветов. Ты предложил ей отнести их на почту. Письмо Евы ты взял домой, расклеил над паром конверт и поместил в него письмо годичной давности от той же Беаты, адресованное тебе. Теперь у тебя в руках было настоящее, написанное рукой Беаты письмо, адресованное Еве Идберг. А благодарственную открытку ты засунул в новый конверт того же типа, написал на нем, подражая почерку Беаты, адрес и имя Евы и послал все это вместе с остальными благодарственными письмами в тот же день.

16 августа ты отправил «приглашение Беаты» Еве, а на следующий день снова был на почте и проследил за тем, чтобы Ева получила письмо. Чего ты наверняка не предвидел, так это ее упрямого желания, чтобы ты пошел вместе с ней. И ты вынужден был согласиться, иначе она бы не пошла.

Мы уже знаем, как вечером, возможно, сразу после восьми, ты проник к Беате в дом, убил ее и потом без четверти девять вернулся туда же обратно в обществе Евы. Ева должна была «увидеть» убийцу в саду. Согласно твоему первоначальному плану Ева должна была увидеть, как ты сам в незнакомой ей одежде и, возможно, измененной походкой беззвучно скользнул бы от двери дома в темноту. Однако волей обстоятельств ты оказался теперь в непредвиденной роли свидетеля!

Ты решил прибегнуть к внушению. Ева так рассказывала о том, что случилось в саду: «Кристер схватил меня за руку и так крепко, что мне стало больно. «Тише!» — прошептал он, и я остановилась. — «Там кто-то есть! На пороге! Нет, его уже там нет... Кто-то проскользнул вдоль стены! Ты видела?!» Я прислушивалась и глядела во все глаза, но видела только шевелящиеся ветви деревьев. Потом вдруг я тоже увидела. Кто-то словно бы скользнул от двери. И Кристер едва не кричал, словно до этого не верил собственным глазам: «Бог мой! Ты видела? Там на самом деле кто-то был!»

Вы убедились? Что-то тут не сходится! Твоя выдуманная тень уже сошла с порога и скрылась за углом дома, когда живая фигура — та, которую вы оба, к своему удивлению, увидели несколькими секундами позже, скользнула со ступенек порога. Из этого можно сделать вывод: или из дома бежали два лица, или ты лгал, когда говорил о первой тени. И как бы ты ни старался, ты не смог скрыть своего удивления появлением «живой натуры»: «И Кристер едва не кричал, словно до этого не верил собственным глазам: «Бог мой! Ты видела? Там на самом деле кто-то был!» В среду мы узнали, что это, должно быть, бежала из дома Барбру, обнаружившая в нем мертвую тетю. Когда вы вошли в дом, нервы у тебя явно сдали, к тому же сильно болела рука, ты едва не потерял сознание. Вечер, что и говорить, выдался утомительный и драматичный. Конечно, в твоей тщательно отработанной программе произошли кое-какие непредвиденные изменения: Ева потребовала, чтобы ты сопровождал ее, Беата прострелила тебе руку, место преступления сразу после убийства посетило неизвестное третье лицо. Но ты мог записать в свой актив и, несомненно, положительный факт: Ева Идберг действительно, видела кого-то, кого условно можно было бы назвать убийцей, и ты в этот момент стоял рядом с ней!

Не знаю, тогда ли у тебя зародилась идея при удачном стечении обстоятельств использовать ранение руки, чтобы придать «теории опасного свидетеля» еще большую достоверность? Скорее всего уже тогда. Ты знал, что традиционная стрельба по бутылкам состоится в понедельник через два дня. Ты не пошел на стрельбу, был уверен, что охочий до всякого соревнования и желающий взять реванш Хюго Маттсон обязательно позвонит и будет уговаривать тебя прийти. И даже если бы он не позвонил, ты все равно в любой момент мог бы появиться на своей моторке, заявив потом, что, к великому своему удивлению, услышал выстрелы и решил соревнования посетить.

Поговорив по телефону с Хюго, ты снял с руки повязку - после убийства, скрывая ее, ты все время ходил в куртке — и наложил на рану пластырь. Потом, сев в моторку, ты прибыл на ней к месту стрельбы и стал ожидать сбоку от сектора обстрела. Когда выстрелы в одном случае плотно последовали один за другим, ты притворился, что ранен. Ты схватился за левую руку — имитировать боль не было необходимости — и бросился под бак, словно искал там укрытия. Примерно за двадцать секунд ты успел порвать рукав и содрать пластырь: рана открылась и стала сильно кровоточить. Боль, должно быть, ты испытывал адскую, и, когда снова появился у всех на виду, страдание на твоем лице было непритворным. Но трудности на этом не закончились. Ты не мог отправиться в больницу или в клинику, где, как я полагаю, сразу поняли бы, что твоя стреляная рана получена сорок часов назад. Поэтому ты попросил вызвать местного участкового врача, который наверняка в это время дня находился где-нибудь в отдаленном месте участка. И, поскольку врач, как ты и рассчитывал, все не приезжал, за дело взялась сама знаменитость. Ассистировала прославленному хирургу только Сигне, прошедшая краткосрочные курсы сестры милосердия при организации Красного Креста. Естественно, она не умела отличить свежей раны от старой, вскрытой.

Слов нет, день выдался для тебя утомительный, зато мы все видели, как убийца хотел убрать тебя со своей дороги. Твоя «теория опасного свидетеля» получила, таким образом, всеобщее одобрение, и Стеллан Линден, философствовавший на лужайке, выражал в целом нашу общую точку зрения.

Дело оставалось за малым. Осталось убить Еву Идберг, ради чего все это и затевалось. Ее убийство ты подготовил столь же тщательно. Тут на передний план наконец-то выдвигается пресловутый туалет Хюго Маттсона. Мы и раньше интуитивно связывали его поджоги с убийствами, но определить эту связь все не удавалось. Все внимание мы уделяли мелкой, незначительной детали — тому, что туалет был построен в виде собора. В то время как рассматривать туалет надо было не как архитектурное излишество, а всего лишь как строение. И еще заодно выяснить, зачем понадобилось убийце дважды уничтожать его? Ответ прост — затем, что он ему мешал. Ты, Кристер, наверное, понял, что, как только все примут твою «теорию опасного свидетеля», Еву станут усиленно охранять. И вот, чтобы обмануть охрану и одновременно обеспечить себе неопровержимое алиби, ты разработал совершенно фантастический план убийства — ты решил совершить его, не выходя за порог собственного дома. И убил ее выстрелом из окна своей спальни! Расстояние между окнами — твоим и ее составляет примерно 300 метров. И искусством стрельбы и необходимым снаряжением ты располагаешь: ты ведь — довольно известный ранее стрелок-спортсмен международного класса. Оставалось только устранить помехи между окнами, чтобы все пространство между ними просматривалось от окна до окна.

Я проследил направление твоего выстрела и обнаружил, что на пути следования пули ты спилил пять или шесть деревьев и удалил отдельные ветви еще, по крайней мере, с тридцати! Адъюнкт Перссон рассказал мне, как старик Янссон наткнулся на тебя ранней весной, когда ты удалял эти ветви, но ты довольно ловко убедил старика, что спиливаешь ветки вокруг скворечников, чтобы обезопасить птенцов. Более всего мешала сквозной видимости от окна до окна большая яблоня, стоявшая прямо под окном спальни Евы, и «собор» Хюго Маттсона, перекрывавший своим массивным куполом воображаемый «коридор» полета пули. С яблоней ты расправился легко, спилив ей вершинку, — Ева, когда она приехала в сентябре, поверила, как ты и рассчитывал, что яблоню поломала буря. Однако, согласно вполне надежному свидетельству рыбака Янссона, штормовая погода началась здесь не раньше октября месяца. «Собор» ты сжег на Пасху. Правда, хозяин с величайшим благоговением воссоздал его в тех же размерах и на том же месте. Поэтому ночью, сразу же после разыгранной на берегу драмы с «покушением на твою жизнь», ты снова поджег его. «Коридор» полета пули проходит примерно в шести метрах над землей, и обнаружить его со стороны практически невозможно: он просматривается только из конца в конец, когда в противоположном от наблюдателя окне горит свет. Ты весьма предусмотрительно никогда не зажигал свет в своей спальне, не зашторив предварительно окна; впрочем, насколько я знаю, шторы там опущены даже днем.