Лоуренс Блок - Вор с палитрой Мондриана Страница 42

— О, методом чистой дедукции. Придумывая себе новое имя, люди в таких делах неискушенные обычно сохраняют свои инициалы и очень часто сочиняют фамилию, модифицируя имя. Ну, к примеру, Джексон Ричардсон, Джонсон. Или же Питерс. Я догадался, что ваша настоящая фамилия начинается с буквы «П» и что она, возможно, имеет тот же корень, что и «Питерс». Нечто в ваших чертах подсказало мне, что по происхождению вы, очевидно, армянка. И вот я взял телефонный справочник и начал искать армянские фамилии, начинающиеся с «П-и-т» или «П-е-т», в сочетании с именем, начинающимся на «Э».

— Все это несколько странно и…

— Странное — это лишь продолжение обычного, мисс Петросян, с добавлением чуточки экстраординарного. Кстати, это не мои слова, так говорила наша учительница старших классов, Исабель Джонсон, и, насколько мне известно, то было ее настоящее имя.

— Но я всего на четверть армянка. И вообще все говорят, что я больше похожа на мать и…

— А на мой взгляд, в вашей внешности отчетливо выражены армянские черты. Возможно, я наделен даром внутреннего видения, такие люди время от времени попадаются. Впрочем, это не столь важно. Так вам нужна картина или нет?

— О да, конечно да!

— Тогда записывайте…

— Мистер Дэнфорд? Моя фамилия Роденбарр… Бернард Граймс Роденбарр. Простите за мой поздний звонок… нет, я уверен, что вы меня простите, как только услышите, что я хотел сообщить. А сообщить вам мне хотелось бы две вещи, а потом задать пару вопросов и пригласить вас.

Ох, уж эти телефонные разговоры! Ко времени, когда я с ними покончил, в голове у меня гудело, а уши болели — наверное, оттого что я слишком плотно прижимал к ним телефонную трубку. Знай покойный Гордон Ондердонк, в каких целях я использую его квартиру, он бы, бедняжка, наверное, в гробу перевернулся. Вернее, не в гробу, а в том ящике, в морге.

Покончив с разговорами, я сделал себе еще одну чашечку кофе, нашел в холодильнике батончик «Милки Уэй», а в кухонном буфете — пакетик хрустящих хлебцев и принялся за еду. Странное сочетание, но ничего, сойдет.

И я съел все это и запил кофе, а потом вернулся в гостиную и стал убивать время. Было уже поздно, но недостаточно поздно. И вот наконец стало уже совсем поздно, и я вышел из квартиры Ондердонка и дверь за собой запирать не стал. Вышел на лестницу и начал спускаться вниз, на пятый этаж. Улыбнулся, проходя мимо пятнадцатого, где спала Ева де Грасси, вздохнул, миновав Эпплингов на одиннадцатом, покачал головой, оставив Леону Тримейн на девятом. Открывая дверь, выходящую в коридор на пятом, неожиданно столкнулся с трудностями. Не знаю почему, замок там был в точности такой же, как и в остальных дверях, но, может, пальцы у меня онемели от бесконечного накручивания телефонного диска. Наконец я все же отпер эту упрямую дверь, вышел в коридор, приблизился к одной из дверей в квартиру, тщательно осмотрел ее, прислушался, а затем занялся делом.

Я старался действовать тихо как мышка. Ведь там, в квартире, спали люди, и мне вовсе не хотелось их будить. Там, в квартире, предстояло еще столько дел…

В конце концов все они были переделаны и я, двигаясь все так же осторожно и бесшумно, выбрался из квартиры на пятом этаже, запер за собой дверь и, выйдя на лестницу, снова отправился на шестнадцатый.

Знаете, это было худшее, с чем пришлось столкнуться за целый день. Подниматься вверх по ступеням всегда тяжело, но подняться сразу на десять этажей (слава богу, здесь тоже не было тринадцатого) жутко, просто невыносимо трудно. Ежегодно нью-йоркский клуб бегунов проводит соревнования: участники должны пешком подняться на восемьдесят шестой этаж высотного здания под названием Эмпайр-стейт-билдинг, и всякий раз там побеждает какой-то худосочный пижон на тонких ножках. Ну и пусть себе, туда ему и дорога. С меня лично достаточно и десяти этажей.

Я снова вошел в квартиру Ондердонка, закрыл дверь, запер ее и с трудом перевел дух.

Глава 23

— О, потрясающе, — сказал я. — Я смотрю, все в сборе.

И действительно, все они были в сборе. Рей Кирчман явился первым в сопровождении троицы молодых людей в синих костюмах и с цветущими физиономиями. Он переговорил с кем-то внизу, и вот теперь пара работяг в комбинезонах занималась тем, что расставляла в гостиной Ондердонка принесенные откуда-то раскладные стулья, немного потеснив тем самым уже находившиеся здесь кресла в стиле Людовика Пятнадцатого. Тут же, поблизости, ошивались трое полицейских в штатском — один топтался на площадке перед дверью, двое других поджидали внизу, в вестибюле, готовые тут же эскортировать приглашенных наверх, а сам Рей даже вышел на улицу — встречать включенных в список гостей.

Пока вокруг шла эта суета, я отлеживался в дальней комнате, в спальне, с книжкой и термосом кофе. Я читал «Историю полковника Джека» Дефо — следует отметить, что этот гений умудрился прожить семьдесят лет, не написав ни единой скучной строчки, — но сосредоточиться на повествовании удавалось с трудом. Однако мне необходимо было протянуть время, чтобы обеспечить себе эффектный выход.

Что, собственно, я и сделал, заявив с порога: «О, потрясающе! Я смотрю, все в сборе». И к удовольствию своему заметил, как все головы повернулись ко мне, а глаза так и ловили каждое мое движение, пока я пробирался через расставленные полукругом кресла и стулья и усаживался в кожаное кресло с подлокотниками, поставленное так, чтоб видеть всех присутствующих. И я оглядел это море лиц — ну, не море, пусть будет маленькое озеро, — и все они, в свою очередь, смотрели на меня — ну, пусть не все, но большинство. А некоторые отвернулись к камину, и через секунду я сделал то же самое.

И на то имелись веские причины. Поскольку на стене, прямо над камином, на том же самом месте, что и во время первого моего визита в «Шарлемань», висела «Композиция в цвете» Мондриана, сверкая своими замечательными цветами основного спектра и щетинясь острыми горизонтальными и вертикальными линиями.

— Производит впечатление, верно? — Я откинулся на спинку кресла и скрестил ноги, устраиваясь поудобнее. — И разумеется, именно по этой причине все мы здесь. Нас объединяет интерес к живописи Мондриана.

И я снова оглядел всех присутствующих, но уже каждого в отдельности, всматриваясь в лица. В самом удобном на вид кресле восседал, ясное дело, Рей Кирчман, не сводивший глаз с меня, а заодно — и со всех остальных. Одним глазом он наблюдал за мной, а другим — за всеми остальными. От этого косоглазие недолго нажить, но его это, кажется, не пугало.

Неподалеку от него, на двух складных стульях разместились рядышком моя сообщница по преступлению и ее партнерша по любовным играм. На Кэролайн был ее знаменитый зеленый блейзер и серые фланелевые слаксы, на Элисон — хлопковые брюки и полосатый батник из «Брукс энд бразерс» с закатанными рукавами. Они составляли очень милую парочку.

Вблизи от них сидели бок о бок на небольшом диванчике мистер и миссис Дж. Маклендон Барлоу. Мистер Барлоу был стройным, щегольски одетым пожилым джентльменом с аккуратно причесанными седыми волосами и военной выправкой. Обладая такой выправкой, он вполне мог бы устроиться и на одном из складных стульев, уступив мягкий диван какому-нибудь другому, менее спортивному человеку. Супруга вполне могла сойти за его дочь — среднего роста хрупкое создание с большими глазами и длинными темными волосами, зачесанными вверх и собранными на макушке в виде шиньона. Кажется, эта нашлепка называется именно так, шиньоном, и сдается мне, именно он это и был. Впрочем, не знаю. Не важно.

Позади и немного правее Барлоу расположился коренастый плотного телосложения мужчина с лицом, которое бы непременно написал Мондриан, если б был портретистом. Оно состояло сплошь из одних прямых углов. У него была квадратная челюсть и тяжелые веки, и еще он носил усы, которые начали седеть, а вот мелко вьющиеся волосы на голове были иссиня-черными и без единой сединки. Звали его Мордухай Дэнфорд. Мужчине, сидевшему по соседству, было на первый взгляд лет восемнадцать, не больше, но стоило приглядеться повнимательней, как сразу становилось ясно, что эту цифру можно смело умножить на два. Он был очень бледен, носил очки без оправы и темный костюм с узким черным шелковым галстуком. Звали этого человека Ллойд Льюис.

Справа, в нескольких футах от него, сидела Элспет Петросян, сложив ручки на коленях, а губки — в тонкую плотную линию и слегка склонив головку набок с выражением едва сдерживаемой ярости. Она была очень аккуратно одета в полинялые джинсы фирмы «Фейдид глории» и блузку в тон, и еще на ней были простенькие лодочки с каблуком ниже, чем носок. Несколько лет тому назад подобный наряд был писком моды, а рекламные агентства утверждали, что стоит вам одеться таким образом, и в мире удастся победить голод и бубонную чуму. Одетые так люди встречаются сейчас не часто, зато чумы и голода хоть отбавляй.