Елена Логунова - Снегурка быстрой заморозки Страница 43

— Ме-е-е! — продолжая тему, заблеял Серенин сотовый.

— Мамуля звонила, — пояснил Сереня, трижды сказав в трубку решительное «нет!» и раздраженно отключив мобильник. — Спрашивала, не собираемся ли мы купаться в реке. Она полагает, что это опасно. Она по радио слышала, что имеется наводнение.

Тут Сереня с нехорошим интересом посмотрел на Гриню:

— Любопытно, с чего это мамуля взяла, будто мы на речку собираемся?

— А я че? Я просто плавки искал, — покраснев, признался Гриня. — Леня же говорил, что мы на озере сидеть будем! Я и подумал, может, искупаемся заодно. Жарко ведь! Скажи, Ленчик?

— Заткнитесь! — шепотом сказал Ленчик. — Баба уже близко! Гриня, приготовься! Как только она с нами поравняется, выпрыгивай, хватай ее и тащи глубже в камыши, чтобы с дорожки не видать было!

На желтый «Москвич», неотвязно следовавший за маршруткой номер сорок четыре, не обратил внимания даже замордованный жарой и усталостью водитель общественного транспорта. Тем более не заметила погони пассажирка, ради которой «Москвич» приклеился к маршрутке. Лимонно-желтый конвой сопроводил женщину до конечной остановки маршрутных такси, после чего «хвост» и объект разделились: проехать по узкой пешеходной тропинке через заросшее полынью и мятой кочковатое поле у «Москвича» шансов не было. Зато водитель этого транспортного средства догадывался, какова будет конечная точка пешеходного маршрута преследуемой особы. «Москвич» объехал просторное поле по проселку, вырулил в глубь квартала частных домов и припарковался под могучим дубом, с удобных ветвей которого открывался прекрасный вид на белокаменный особняк в конце улочки. Водитель автомобиля, яркий солнечный цвет которого посрамил бы знаменитые «Подсолнухи» Ван Гога, остался на месте, только открыл для вентиляции дверцы. Пассажир, рослый рыжий детина, похожий на пирата, выбрался из машины и привычно вскарабкался на удобную горизонтальную ветвь, скрывшись в густой листве. Из темной зелени листьев блестящими лаковыми желудями посверкивали его внимательные глаза.

— Пошел! — тонким голосом вскричал Сереня, который в самый последний момент передумал оставаться в тени и самовольно присвоил себе командные функции.

Пригнув голову, Гриня прыгнул, как олень, пробил своим могучим телом камышовую стену и вылетел на тропу перед приближающейся жертвой, но не успел затормозить и ускакал дальше в поле. Небольшой валун, коварно замаскированный травой и цветочками, подвернулся ему под ноги и поверг «оленя» наземь.

Овчарка, трусившая метрах в десяти позади хозяйки с высунутым языком и таким выражением морды, словно уже ничто в этой собачьей жизни не могло ее удивить и порадовать, поставила острые уши финским домиком и вопросительно гавкнула.

— С ней собака! — Леня слишком поздно заметил четвероногий эскорт бабы номер два.

— Дебил? — вспомнив предположительную собачью кличку, подал голос запутавшийся в траве Гриня.

— Гау! — обиженно гаркнула собака.

В обгон притормозившей хозяйки она с ускорением устремилась в овражек, из которого выглядывали соблазнительно шевелящиеся окорока стреноженного вьюнками Грини.

— Томка, назад! Стоять! — закричала я, увидев, как азартный пес пикирует в придорожную канавку, заполненную крупным телом ворочающегося незнакомого гражданина.

— Стоять! — закричал Леня.

— Стой, сука! — звонким подголоском взвизгнул Сереня.

— Это кобель, — машинально поправила я. — Томка, не кусай его! Фу!

— Да не собака, ты стой! — заверещал Сереня, сообразив, что баба его не поняла.

Я захлопнула рот, открытый для нового оклика непослушного пса, и внимательно посмотрела на мальца, осмелившегося назвать меня собакой женского рода.

— Че пялишься? Руки за голову, ноги на ширину плеч! — пискнул малявка, неубедительно играющий в полицейского.

«Писклявый и его банда!» — сообразила я.

— Томка, фас! — я моментально изменила Томкину инструкцию. — Быстренько порви того, который в канаве, и бегом ко мне!

Громкое собачье рычание и болезненный человеческий крик дали понять, что новая команда пришлась Томке больше по вкусу.

— Гриня! — закричал Леонид, которого сильно развитое родственное чувство заставило позабыть об основной цели операции и броситься на помощь брату. — Держись, я иду!

Старший Пушкин подхватил с земли загадочного происхождения корягу и порысил к канаве.

— Томка, держись, я тоже иду! — закричала я.

— Иди ты! — пискнул Сереня, подпрыгивая и бросаясь на собачью хозяйку, как маленькая злобная крыса.

Я волчком завертелась на месте, срочно разыскивая глазами какой-нибудь подходящий для нападения и обороны тяжелый предмет.

Легковесный Сереня, успевший уцепиться за женскую кофточку, закружился в воздухе, как лопасть пропеллера.

— Сереня! — взревел Леонид, краем глаза заметивший карусельное кружение младшенького и теперь не знающий, которого из братьев спасать первым.

— А-а-а! — со слезами в голосе возопил укушенный Гриня.

— О-о-о! — запищал Сереня, под воздействием непреодолимой центробежной силы отрываясь от трикотажной кофточки вместе с карманом.

— Е-о-о! — мучительно выдохнул Леонид, случайно поймавший слетевший с ноги Серени шлепанец тем самым местом, которое футбольные защитники прикрывают ладошками, а ваятели скульптурной обнаженки — фиговыми листочками.

Коряга выпала у него из рук и упала в канаву, оккупированную Гриней.

— Мать твою! — вскричал ушибленный Гриня, помянув недобрым словом общую пушкинскую маменьку.

— Р-р-р! — довольным голосом сказал Томка, показав в оскале великолепные зубы, количеством и качеством которых пес не был обязан никаким патентованным средствам.

— К ноге! — крикнула я, призывая собаку последовать моему примеру и уносить конечности подальше от гнездовья писклявой банды.

— Ой, нога! — эхом простонал Гриня, воздев из канавы прокушенную лодыжку. — И спина тоже, ой! Вашу мать!

— Ой, мама! — слезно пропищал Сереня.

Совершая вынужденную посадку в поле, он на бреющем полете зацепил терновый куст.

Я повернулась и, прижав к бокам локти, легким спортивным бегом полетела по тропинке в сторону дома, белеющего на приличном расстоянии в отдалении от места побоища.

— Гав! — крикнул мне в спину Томка.

— Ладно, только не задерживайся! — не оборачиваясь, ответила я, поняв желание пса порезвиться и одновременно закончить зачистку территории от бандитов.

Убегая на прогулку с собакой, я машинально прихватила с собой свою сумку-рюкзачок. Проходя через кухню, также машинально, сцапала со стола забытый кем-то пакетик с изюмом. Размер пакетика не позволял сунуть его в карман тесных джинсов или декоративно-прикладной кармашек на кофточке, поэтому я положила его в сумку, которую не стала закрывать. На бегу то и дело ныряла в нее рукой, мелкими порциями выгребая и поглощая вкусный изюм.

Расставшись с бандой Писклявого, я отбежала метров на пятьдесят, не меньше, и только тогда почувствовала слабость в коленках и легкую дурноту.

Надо признаться, в смысле реакции на неприятные неожиданности я тот еще тормоз! Всегда запаздываю с испугом.

Помнится, лет тринадцать назад, после окончания университета, работала я учителем, и светлым сентябрьским днем на пути из школы на меня у самого дома напал грабитель. В этот момент я мирно топала к подъезду, размышляя, как бы подоходчивее объяснить оболтусам из пятого «Г», что «парашют» и «параша» вовсе не однокоренные слова, а существительное «овчарка» нельзя проверить звукоподражанием «ав-ав». И тут на меня налетел сзади какой-то жутко энергичный юноша! Он ловко сдернул с моего плеча сумку, но я успела ухватить ее за короткие ручки, и некоторое время мы в молчании, нарушаемом только обоюдным сосредоточенным сопением, рвали друг у друга несчастную сумку. Почему-то в этот момент я напрочь забыла о том, что в сумке лежат кошелек с деньгами, мой паспорт и ключи от квартиры. Помнила только, что втиснула в торбу две пачки с ученическими тетрадями. На них пресловутые оболтусы из двух пятых классов излили поток бредового сознания, именуемого в календарно-тематическом плане занятий сочинением на тему «Как я провел лето». Не скажу, что мне очень интересно было знать, как маленькие разбойники развлекались на каникулах, но за сочинения я сражалась, как лев! Даже заорала прямо в морду грабителю:

— Отдай сумку, там тетрадки!

Нападающий понял это по-своему, как заверение, что в сумке нет ничего ценного. Пристально взглянул в мое честное лицо, понял, что я не вру, и выпустил ремень сумки. С высоко поднятой головой, гордой поступью победителя я вошла в подъезд и только у двери своей квартиры почувствовала, что меня накрывает мутная волна страха.