Варвара Клюева - Не прячьте ваши денежки Страница 45

— Вот именно! Обсуждаем, как бы навечно спихнуть на тебя мытье посуды, нашлась я.

— Я вам спихну! — оживился Прошка, но перехватил взгляд Марка и немедленно успокоился. — А если серьезно?

— Варвара думает, что к ней в квартиру влез убийца. За ключом от сейфа, — объяснил Леша.

Прошка не обманул моих ожиданий:

— За каким еще ключом? От какого еще сейфа?

— За стальным ключом от бронированного сейфа.

Мой исчерпывающий ответ его почему-то не удовлетворил.

— Кончай валять дурочку! — рассердился он. — Откуда у тебя ключ от бронированного сейфа? — Тут чело его прояснилось. — А-а, швейцарский сейф с миллионами Вероники! Постой! — Прошка снова нахмурился. — Ты хочешь сказать, что убийца его украл?

— Нет, не украл, потому что в квартире его не было. Но хотел украсть. А это значит, что теперь положение Вероники — хуже некуда.

— Почему «теперь»? По-твоему, начиная с субботы и до сегодняшнего дня она жила припеваючи?

— Нет, но она была в относительной безопасности. Убийца надеялся, что она сама отдаст ему ключ.

— Погоди, Варька, — остановил меня Леша. — Давай подождем Генриха, и ты объяснишь все еще раз и подробнее.

Генрих не заставил себя ждать. Мы расселись вокруг стола, налили себе по чашке кофе, и я приступила к объяснению.

— Знаете старинное народное средство для обретения мудрости? Удар по голове. Вот меня Полевичек и шандарахнул с утра пораньше. После его новости у меня в мозгах наступила полная ясность. Для полноты картины не хватает только имени второго, вернее — главного убийцы и кое-каких деталей. У меня получается, что автор и идеолог всего преступного замысла — кто-то из окружения Цыганкова.

Прошка, который, видимо, ждал бог знает каких откровений, был разочарован:

— Ну-у, это мы уже слышали!

— Слышали, — согласилась я. — Но раньше это была одна из версий, а теперь — единственная.

— Почему же?

— Потому что благодаря взломщику мы теперь точно знаем: мотив обоих убийств — деньги Вероники. Цыганков нацелился на них с самого начала, потому-то и увивался вокруг моей дурочки. Но потом Вероника сообщила своим приятелям, что отныне доступ к деньгам имею только я, и Роману стало ясно: добраться до них будет не так просто. Тогда он, вероятно, поделился с кем-то — для определенности назовем этого некто Макиавелли — поделился с Макиавелли своими трудностями. Тот сразу сообразил, что для достижения цели нужно устранить меня. Поначалу они испробовали простейший способ — несчастный случай. Убить меня открыто они не решались, потому что боялись спугнуть Веронику. Не было никакой гарантии, что после моего физического устранения она не убежит обратно в Америку.

— Она точно так же могла бы сбежать, если бы ты погибла в результате несчастного случая, — заметил Леша.

— Несчастный случай ее бы не напугал. Потряс, опечалил — да, но не напугал. Несчастный случай — дело житейское. Он может произойти где угодно, в том числе и в Америке. Роман наверняка знал о последней воле отца Вероники. Он нашел бы слова, чтобы убедить ее остаться. Утешил бы в горе, подставил плечо глядишь, и Вероника из благодарности доверила бы любезному другу свой капитал. А уж он поделился бы с Макиавелли. Но несчастный случай им дважды не удался, а потом до Романа, возможно, дошло, насколько важен ключ от швейцарского сейфа, ключ, который я прячу неизвестно где.

— А кстати, где ты его прячешь? — заинтересовался Прошка.

— А почему он важен? — одновременно спросил Леша.

— Потом объясню. Не перебивайте. Итак, Макиавелли придумал новый, более изощренный план. Причем, сообщнику — Цыганкову — он открыл только часть замысла, поскольку замысел в целом включал в себя смерть самого Романа, чего тот, вероятно, не одобрил бы. Суть интриги состоит в том, чтобы подорвать доверие Вероники ко мне. Причем подорвать основательно, так, чтобы она без колебаний отказалась от моей опеки, потребовала обратно ключ от сейфа и вообще порвала со мной отношения. Иными словами, я должна предстать перед ней чудовищем. Как можно этого добиться?

— Очень просто! — мгновенно отреагировал Прошка. — Никаких убийств для этого не требуется, достаточно на денек-другой запереть вас с Вероникой в одной комнате.

— Но Макиавелли-то с Варварой не знаком! — возразил ему Леша.

Причем возразил на полном серьезе, даже не думая шутить. От возмущения я поперхнулась кофе и закашлялась. Генрих начал шлепать меня по спине, а Марк с подозрительно непроницаемой физиономией взял тряпку и вытер брызги.

— Ты… на что это… намекаешь?! — Я пыталась придать голосу зловещий оттенок, но попробуй зарычи, сражаясь с приступом кашля!

— Я? — искренне удивился Леша. — Ни на что. Просто, если Макиавелли не знал особенностей твоего характера, ему было сложно придумать бескровный способ опорочить тебя перед Вероникой.

— Ып! — сказал Марк.

Я метнула бешеный взгляд в его сторону, но увидела только спазматически дергающуюся спину. Это было последней каплей. Я с шумом втянула в себя воздух, зная, что глас мой будет подобен трубам Иерихонским. Не исключено, что стены дома рухнут и погребут нас под обломками. Или, если я не дам выхода возмущению, то просто взорвусь. С тем же результатом.

Но тут Прошка захихикал. За ним, как по сигналу, прыснул Генрих. И уж тогда не выдержал Марк! Они покатывались, гоготали, всхлипывали, и это мерзкое веселье спасло несчастным жизнь. Только последний дурак дает волю гневу, когда вокруг все надрываются от смеха, а я не собиралась выставлять себя на посмешище.

Потихоньку выпустив воздух из легких, я покосилась на Лешу, и тут комизм положения дошел, наконец, и до меня. На его лице было написано такое явное непонимание, такое хмурое и даже опасливое недоумение, что моя диафрагма сама собой заходила ходуном.

Минуты через две Марк провел основанием ладони по скулам и сказал:

— Ну ладно, хватит. Продолжай, Варвара.

— Не буду! — заупрямилась я. — Сначала дайте обещание не перебивать меня всякими дурацкими замечаниями.

Прошка, точно примерный ученик, сложил руки на столе перед собой и тут же поднял одну из них:

— А вопросы задавать можно?

— Перебьешься. Ладно, так и быть, слушайте. Макиавелли рассуждал примерно так: «Какой грех труднее всего простить? Убийство. Особенно если убивают близкого тебе человека. И уж совсем сложно, если пытаются лишить жизни тебя самого». Из этого он исходил. Для воплощения замысла ему, во-первых, была необходима жертва — близкий Веронике человек. На эту роль он выбрал Людмилу. Во-вторых, исполнитель — жадный, беспринципный, безвольный и глупый — пешка в руках самого Макиавелли. Немаловажно также, чтобы исполнитель был вхож в компанию Вероники. Этим требованиям идеально отвечал Роман. В-третьих, нужно было обеспечить, чтобы я и Вероника непременно оказались в числе свидетелей планируемого убийства. В-четвертых — массовка. Чем больше будет подозреваемых, тем менее вероятно, что следствие быстро вычислит Цыганкова. А потом уже будет поздно — Макиавелли снимет эту пешку со своей доски. И, наконец, в-пятых, необходимо некое обстоятельство, создающее неопределенность, некое указание на возможную ошибку в выборе жертвы. Пусть будет неясно, кого на самом деле хотел устранить убийца, — Людмилу или Веронику. В противном случае бросить на меня подозрение было бы сложно: зачем мне убивать Людмилу, с которой я практически незнакома?

— А Веронику зачем? — не утерпел Леша.

— Из-за денег, естественно. Людям свойственно мерить всех на свой аршин. Я старалась подорвать влияние Романа на Веронику, и Макиавелли решил, что мной движет примитивная жадность, страх потерять контроль над деньгами кузины. Во всяком случае, он рассчитывал убедить в этом Веронику.

— Но ведь в случае ее смерти ты не получила бы этих денег!

— А вот этого Роман и его сообщник знать не могли. Вероника называла меня сестрой, реже — кузиной, о других родственниках никогда не упоминала; откуда им было догадаться, что у нее есть тетка, которая гораздо ближе ей по степени родства? Возвращаясь к условиям, необходимым для успешной реализации этого затейливого плана, скажу, что задача перед Макиавелли стояла нелегкая. Почти невыполнимая, если учесть, что он намеревался остаться за кадром и не мог принять участие в организации первого убийства. Но ему повезло — обстоятельства были за него. Роман рассказал ему о театре Сурена, о пьесе, по ходу которой Вероника и Людмила менялись платьем, а главное — о том, что в театре идет ремонт и репетиции проходят на квартире Вероники. Не знаю, кому принадлежала мысль провести генеральную репетицию в камерной обстановке и кто подал Веронике идею пригласить туда меня, но она была очень настойчива. Не исключено, что предложение исходило от Романа, проинструктированного Макиавелли. Так или иначе, в субботу все необходимые условия оказались соблюдены.