Ольга Степнова - Совершенная crazy Страница 46

– Есть что расставлять?

– Ешть! Я рашледовал, расспрашивал, пугал, шантажыровал…

– Ага! – Ида отпустила его нос и вытерла о халат руку. – Значит, ты знаешь, кто сделал так, чтобы ты свернул себе шею?!

– Если ответите на пару вопросов…

– Я?!

– Есть вопросы, на которые ответить сможете только вы!

– Я отвечу, Пашка, отвечу. Но пообещай одну вещь.

– Для вас, мой дорогой спонсор, могу обещать всё, что угодно!

– Если найдёшь неоспоримые доказательства чьей-то вины… пожалуйста, передай их белобрысому пацану, который рядится в женские тряпки.

– Зачем? Насколько я знаю, тот, кто назовёт имя убийцы, может рассчитывать на все ваши деньги!

– Ты сделаешь то, о чём я прошу?

– Странная просьба.

– Сделаешь?!!

– Хорошо. В конце концов, я вам всем обязан. Даже своей героической и загадочной смертью.

– Задавай свои вопросы, стервец. – Ида Григорьевна легла на кровать, закинула ногу на ногу и безмятежно и завораживающе стала трясти сухой, костлявой ступнёй.

Пашка переместился на люстру, подтянул к подбородку колени и с трудом вспомнил первый вопрос.

– Кто вас украл?

– Понятия не имею. Я очень крепко сплю, ты же знаешь. Меня можно в Африку увезти, если я заснула на сытый желудок! – Ида так выразительно посмотрела на люстру, что Пашка засомневался в своей невидимости. Он вдруг плохо себя почувствовал и чуть не свалился вниз, его удержало лишь то обстоятельство, что в случае падения, он оказался бы со старухой в одной кровати.

Впрочем, ему и при жизни с ней становилось плохо, и при жизни он боялся загреметь к ней в постель, тем более что пресса издевательски долго муссировала слух, будто Пашка расплачивается с престарелым спонсором, продюсером и другом – натурой.

– Зачем вы устроили свои похороны?

– Разве это не весело?

Вот в этом была вся она! «Разве это не весело?!»

Пашке так захотелось вылить недоеденный суп ей на голову! И растереть по лицу морскую капусту с песком!

– Что вас связывает с Башкой?

– Только рыбалка! Он возит меня на какую-то реку и насаживает на крючок моего спиннинга огромных осетров. Я делаю вид, что верю, будто в мелких речушках водятся осетры, а он безумно счастлив, что ему удаётся меня провести!

– Вы знаете, что у Фёдора есть двойник?

– Что такое – двойник?

– Человек, как две капли воды похожий на Фёдора.

– И это не Фёдор?!

– Да нет же!

Иногда Ида становилась непроходимо тупа.

– А кто?

– Я у вас хотел спросить – кто!

– Фёдор мой давний приятель, который раз в год нанизывает осетров на мою удочку. Ты непроходимый тупица, Пашка! – Ида Григорьевна даже сделала попытку повысить голос, но перешла на длинный зевок. – Последний раз осётр был нафарширован зеленью и грибами! Милейший человек этот Фёдор! Эх, была бы я помоложе, я бы этого осетра с грибами… – Она опять подавилась зевком. Глаза у старухи слипались, язык заплетался.

Нужно было успеть спросить главное.

– Кто порекомендовал вам Милу Брагину?

– Никто. Она сама откликнулась на объявление в газете «Требуется преподаватель французского языка».

– Как?! Вы взяли на работу человека без рекомендации?!

– Какую работу, Паша?! – Ида всё же приподнялась на локте и огляделась по сторонам, пытаясь рассмотреть, хотя бы контуры Горазона. – Какую работу? Нет, я, конечно, платила Брагиной, но французский мне на фиг не нужен! Вижу – девчонка молоденькая, скромная, бедная, дай, думаю, помогу в жизни устроиться. Лучше бы, конечно, чтобы это был молодой, скромный и бедный парень, но… уж что бог послал.

– То есть, вы пригласили к себе репетитора просто, чтобы облагодетельствовать его?! – взбесился Пашка.

– Её, – поправила Ида. – Но лучше б его.

– Мама, – схватился за голову Горазон. – Ма-ма! Вы ходячая катастрофа, Ида Григорьевна!

– Где твои носки, вонючка? – без малейшего почтения к потустороннему статусу Пашки, спросила старуха. – Почему ты шляешься, в чём мать родила?

– Тут не нужны носки. Тут ничего не нужно, кроме спокойствия, умиротворения и знания, для чего ты жил и ради чего умер, – пробормотал Горазон.

– И для чего ты жил, Пашка?

– Для радости! К сожалению, только для собственной…

– А для чего помер?

– Чтобы понять, что неправильно жил.

– Зануда ты, Пашка, голожопая. Я знаю, для чего ты жил, но пока не скажу.

– Так уж и знаете! – захохотал Пашка. – Так уж и не скажете! У-у-у-у! – Он вихрем пронёсся по комнате, приводя в движение занавески и наделав сквозняк.

– Вонючка прозрачная! – Старуха забегала глазками по стенам, стараясь рассмотреть источник ветра и сквозняка.

– Старая выдумщица!

– Ой-ё-ёй, ветер северный, недоделанный! Хочешь, договорюсь, чтобы тебе дали роль дырки в носке? Или ветра в поле? Хочешь погонять в кадре жухлую листву?!

– Только если жухлой листвой будете вы, дорогая Ида Григорьевна! – Он всё-таки вылил на неё суп, и морскую капусту по физиономии размазал. Ида невозмутимо утёрла лицо рукавом и злорадно сказала:

– Это всё, на что ты способен, горазонина летучая?

Горазонина! От возмущения Пашка утратил ориентацию в пространстве и врезался в огромное зеркало на стене. Зеркало покачнулось и собралось сверзнуться с насиженного годами места, но Пашка – ох, не любил он, когда зеркала бились! – Пашка подхватил это зеркало, и, протаранив им разбившееся со звоном окно, целёхоньким вынес на улицу.

Как это было шикарно – летающее зеркало, в котором отражался дом, лес, солнце и небо! Зеркало пускало огромного зайчика, который скакал по лужайке как бешеный.

– Ты помнишь, что обещал мне, если найдёшь доказательства? – донёсся до Пашки голос старухи.

Горазон захохотал и пошёл нарезать круги вокруг дома.

Он ей покажет горазонину!!!

– Продам дом, сукин ты сын! Вместе с тобой!! Втридорога уйдёт с чудесами!!! – орала, высунувшись в разбитое окно, Ида Григорьевна, наблюдая, как её любимое зеркало в бронзовой раме со свистом проносится мимо. – Прекрати безобразие! Отдай раму хотя бы! Раму отдай, стервец, ей двести пятьдесят лет!!!

Славка смывал косметику, сдирал с себя женское платье, и было ощущение, что он смывает и сдирает всё это вместе с кожей. Он даже поймал себя на мысли, что ему очень жаль расставаться с этой бесшабашной блондинкой, которой он был в течение нескольких дней. Говорят же, что в каждой женщине есть немного мужского, а мужчине – немного женского. Славка так полюбил в себе это «женское», – эти ужимки, это кокетство, этот приглушённый, с придыханием голосок, эту мягкость и даже некоторую стыдливость, – так полюбил, что просто взять и содрать с себя всё это вместе с платьем оказалось немыслимо трудно.

Впрочем, именно благодаря тому, что побывал в женской шкуре, он почувствовал себя другим человеком. Более решительным, более волевым и даже в большей степени разбирающимся в людях. Такой человек не пошёл бы грабить коттедж, такой человек попробовал бы поступить в институт. Или сдать кровь в пункт переливания крови. Или спасти тонущего ребёнка, а лучше – сразу всю тонущую семью. На худой конец, такой человек помог бы бабушке перебежать дорогу на мигающий зелёный… В общем, другим человеком стал Славка Орлик.

– Прощай! – помахал он своему отражению в зеркале. – Стоило совсем недолго побыть бабой, чтобы полюбить всё человечество!

Чтобы вспомнить ощущение сильных мышц, Славка десять раз отжался от пола, пробежался на месте трусцой и…. вдруг понял, что одеть ему решительно нечего. Джинсы и майка остались в джипе.

Пришлось снова натягивать юбку. Без макияжа и хвостика выглядел Орлик как…

Плохо он выглядел! Ни мужик, ни баба. Таких принято бить и называть неуважительными словами. Ну ничего, ему бы только до гаража добежать, а там он снова станет стопроцентным Орликом, хоть и трансформировавшимся в благородно-романтическую натуру.

Чтобы не заморачиваться каблуками, Славка решил сбегать в подземный гараж босиком.

На улице светило яркое солнце.

По зелёной лужайке бежали братья Архангельские. Их розовощёкие лица были одинаково напряжены, а телодвижения синхронны, словно зеркальные отражения. На этот раз братцы разминались как-то очень уж интенсивно – не размеренно и спортивно, а немного панически. Они мчались, словно за ними неслась стая волков. Славка не сразу понял, что братья бегут к забору с явным намерением штурмовать его нешуточную высоту.

– Эй, парни! – крикнул им Славка. – Куда торопимся?! От кого бежим как Гитлер под Полтавой?!

На его окрик хоккеисты набрали скорость, безуспешно попытались открыть калитку, закрытую на кодовый замок, но, побившись, как рыбы об лёд, решили прыгать через забор.

– Стойте, гады! – закричал Орлик. – Крысы хоккейные!! Стойте! – Он бросился к братьям, но наступил на что-то острое и запрыгал на одной ноге, схватившись за глубокий порез на пятке, из которого хлынула кровь.

– Стойте! – закричал женский голос с крыльца. Обернувшись, Славка увидел на пороге дома бледную, с трясущимися губами, Милу Брагину. Брагина хаотично размахивала перед собой руками, словно отгоняла атакующий её рой мух. – Из-под земли достану!! Вы не можете так поступить! – истерично кричала она.