Артур Кангин - Хроника гениального сыщика Страница 48

Художник с раздражением отвел дуло:

— Заставляет меня с маниакальным упрямством рисовать только эти сюжеты. А я же закончил Строгановку! С красным дипломом. Мнил себя вторым Глазуновым.

— Так рисуйте другое. Для себя. Для души, — посоветовал я.

— Не могу! Меня будто заклинило. Зарплата-то у меня с пятью, иногда даже с шестью нулями.

— Мы в курсе… — Рябов отдал продавцу «Узи», попеняв на излишнюю жесткость курка. — Я о зарплате.

— А может, меня заговорили. Есть подозрение, что Галина Алексеевна и Елена, не помню отчество, ведьмы. Причем ведьмы черные. Выполняют деликатные поручения Аркадия Владимировича.

— Это шутка? — оскалился Рябов.

— Пойду я, — громово высморкнулся в клетчатый платок Заруб. — Надо рисовать очередную блондинистую кобылу. У меня же семь своих детей и девять внебрачных.

Товарищ Магомедов на заплетающихся конечностях побрел, обернулся:

— На корпоратив он вас пригасил?

— Придем и без приглашения, — выпятил я подбородок.

— Не выдавайте меня. Я сам признался.

— Могила… — добродушно осклабился Рябов.

Прошли мост. Спустились к громадине ТД «Европейский».

— Сейчас скачаем в «Ютубе» выступления «Вертикали». Вертикальный же шкаф, скажу откровенно, меня напряг.

— Двойная игра… — прошептал я.

Дома мы с Рябовым по очередности приняли пенную ванну с лепестками лотоса. Просушили волосы китайским феном. Выпили по чашечке крепчайшего зеленого чая. И сразу же приникли к могучим сетям интернета.

Честно говоря, ролики ансамбля «Вертикаль» оказались, как говаривал Зощенко, маловысокохудожественными. Солисты, широко разевая ротовые пазухи, контрастно освещенные софитами, пели:

Вертикаль — ты отец нам и мать.Вертикаль — ты дала нам на хлеб и на соль.Вертикаль — славу тебе будем петьМно-о-о-ого лет!

— Тошнотворное зрелище… — поморщился сыщик. — И надо же так с потрохами продаться?!

— А мне голос Галины Алексеевны пришелся по душе, — возразил я. — Славный такой мальчишеский дисконт. А вот Елена явно дала петуха. Не попала ни в одну ноту. И я не въехал, поет ли сам дворянин Салямский или же только пасть разевает?

— Загадка…

Больше всего поразил ролик с солирующей Зоей Шнырь. Худющая, в черном платье до пят, она задорно пела:

— Эх, Зоя! Кому давала стоя?

— Начальнику конвоя…

За пачечку «Прибоя».

— Теперь я, кажется, понимаю, почему Зоя уволена, — смутился я. — Она же поет вне концепции.

— Напротив, — сощурился Рябов, — строго в русле концепции. Пачка «Прибоя» — это та же зарплата. Кстати, прибой рифмуется с офисным живописным корабликом в бурном море.

— Давайте-ка укладываться спать, — зевнул я. — Утро вечера мудренее.

Поутру нас разбудил телефонный звонок. На проводе Заруб Махмутович.

— Откачал я говно-то! — кричал он в трубку. — Я о своей деревенской уборной. В Перловке.

— Зачем вы нам это докладываете? — сонным голосом прошептал я.

— Так ведь нашел я треклятую ручку. Тщательно протер ее нашатырным спиртом.

— Аммиаком? — не мог я ни уточнить как доктор.

— Именно! Стала лучше, чем прежде. И пишет.

— Повинитесь перед Салямским? — выгнул бровь Рябов.

— Вы чего?! Он же меня сразу под зад коленом. Помогите выкрутиться. У вас же мозги аналитические.

— Лады, — потянулся сыскарь. — Как там ваша очередная белая кобыла или кораблик в бурном море?

— Не могу их писать. Как достал ручку в говне, будто заклинило.

— Это что-то фрейдистское, — сощурился я. — Анальный фактор.

— Наверно… Только не у меня, а у Салямского.

— А он-то тут причем? — ухмыльнулся Рябов.

— Галина Алексеевна с Еленой каждый день ему ставят клизмы. Из гречишного меда. Попросил он как-то Зою Шнырь клизму поставить, да она как увидала жопу босса, расхохоталась до колик. Не смогла сдержаться.

— Почему? — выгнул я бровь.

— Говорила, мол, жопа — бабья. Простонародная. Куда там ей до столбовой дворянской.

— Сколько же причин для увольнения Зои, — Рябов потянулся к раскладному саксофону, торчащему из кармана макинтоша на стенном гвозде.

— Диктуйте мне адрес, — продолжал Заруб. — Я вышлю курьером сраную ручку. А вы уж решите, как быть с ней.

Сыскарь достал саксофон, погладил раструб:

— Ручку вы нам тайно передадите при личной встрече. Придите к ресторану «Аллигатор» чуть загодя.

— Заметано… Я вот только не понимаю, какой лично ваш интерес дело копать дальше. Ведь все уже ясно?

— Тайна вертикального шкафа, — тихо произнес Рябов.

— Эх, ребятушки, лучше бы вам сюда не соваться, — вздохнул Заруб. — Это тайна самого Алексея Мюллера!

Операция с передачей ручки прошла успешно. Рябов сказал Салямскому, мол, ее подбросили нам в почтовый ящик.

— Но кто же ее украл? — понюхал находку Аркадий Владимирович. — Странный какой запашок. Будто говном? Вы не находите?

— Скорее аммиаком, — закусил я губу.

— Мазурика мы пока не вычислили… — пробормотал Рябов.

Грянула музыка. Причем в явном антагонизме с буржуйским заведением. Динамик орал на разрыв аорты:

Каховка, Каховка!

Родная винтовка.

За нами — святая земля.

— Обожаю революционные песни! — захлопала в ладошки Елена.

— Мурашки по спине! — подхватила Галина Алексеевна.

— Ты новый корабль изобразил? — хмуро повернулся к Зарубу Салямский.

— Нахожусь в творческом поиске. Чуток сошел с круга.

— Ты давай, брат, возвращайся на круг. Или я тебя сам с него вышибу.

— А где же остальные сотрудники? — попытался я перевести разговор на позитивные рельсы.

— Со мной только избранные, — посуровел Аркадий. Нанизал на серебряную вилку маринованный скользкий рыжик. Пригубил рюмку армянского коньяка. Смачно заел. — Каждую ночь мне непременно снится кораблик в бурном море и белая кобыла выскакивающая из чащи леса. Вот я этот сон и пытаюсь картинами Заруба смазать. Так сказать, клин клином.

— А мы-то думали что-то фрейдистское, — очистил я банан.

— Ни боже! Скорее по Карлу Юнгу. Все на тончайших ассоциациях.

Я оглянулся. Заведение пусто. Оно и понятно — цены, сука, кусаются. Как, верно, кусаются и живые аллигаторы, резвящиеся под хрустальным полом.

— Опасаетесь? — взяла меня под локоть брюнетка Галина Алексеевна. — Зря! Они, что овечки.

— Аллигаторы питаются только раз в месяц, — положила в тарелку крокодильего мяса блондинка Елена.

— Вдруг именно сегодня у них день кормежки? — волосы на моей голове зашевелились, одно земноводное глянуло мне прямо в глаза.

— Пол сделан из бронебойного хрусталя, — усмехнулся Салямский. — Его и танк не пробьет. По крайней мере, так уверяет администрация.

— В этом-то и вся фишка… — с треском жевал пупырчатый огурец живописец Заруб. — Чувство близкой смертельной опасности!

Загорелся экран огромного монитора. На нем появился хор Российской Армии. Грянула величавая песня. Понизу экрана пропечатывались субтитры.

Артиллеристы, Сталин дал приказ!Артиллеристы, зовет Отчизна нас.Из тысяч грозных батарей,За слезы наших матерей,За нашу Родину — огонь!Огонь!

Сподвижники Салямского запели с энтузиазмом. Громче всех голосил Заруб Махмутович. И если в бытовой речи он говорил явно с грузинским акцентом, то песню о сталинском воинстве распевал чисто по-русски.

Салямский пел шепотом. Из его уст нельзя было разобрать ни одного словечка. По толстым щекам Аркадия Владимировича струились скупые мужские слезы.

Я толкнул инспектора:

— Самое время его спросить о вертикальном шкафе. Глядите, как он расчувствовался.

— Подождем чуток. Я нужный миг чую интуитивно.

Песня закончилась.

Салямский вытер слезы ресторанной салфеткой.

— Какие люди были, блин?! — произнес тоненько.

— Предлагаю всем выпить стоя за моего земляка. За товарища Сталина! — поднял рюмку Заруб Махмутович.

— Нет, — нахмурился Салямский. — Мы лучше стоя выпьем за сегодняшнюю вертикаль.

— Как же здесь хорошо! — одернула короткую юбку Елена, ястребиным взглядом скользнув по ширинке Салямского.

С экрана же полилась новая песня:

Забота у нас такая,Забота у нас большая.Жила бы страна родная,И нету других забот.

Песню эту за столом исполнили вяло. О Сталине с яростью, а тут по инерции.

К моему уху склонился Салямский:

— Меня больше всего волнует этот шкаф. Как туда попадают бабки — выше моего разумения.

— Может, ночью подкладывает курьер из Газпрома? — предположил я.