Дарья Донцова - Продюсер козьей морды Страница 49

Я очнулся и бросился к вагону.

Глава 30

– Ванечка! – с неподдельной радостью воскликнула старуха. – Вот радость! Не ждала тебя!

– Я очень надеялся, что найду вас на службе, – тоже честно признался я.

– Где же мне еще быть? – вздохнула Рязанова. – Сижу здесь, читателей караулю, и никого нет! То ли дело раньше!

– Ольга Ивановна, когда вы последний раз общались с моим отцом? – не церемонясь, задал я вопрос.

– Я уже говорила, дружочек, очень давно, на ярмарке!

– А потом вы не встречались?

– Нет, Ванечка, не довелось.

– Но в вашем музее есть книги с автографами разных лет!

– Верно, я прибегала на творческие встречи и просила сделать росчерк на титульном листе, но разве это считается общением? – ловко вывернулась она.

Я откашлялся.

– Дорогая Ольга Ивановна!

– Слушаю, голубчик!

– Мне очень неприятно, но все же придется уточнить.

– Не понимаю, деточка.

– Если вы в последний раз беседовали с отцом до моего появления на свет, то откуда знаете про тайник в печке? Мы с папенькой придумали его в год, когда мне исполнилось пять лет!

Ольга Ивановна застыла с приоткрытым ртом.

– Да ну? – выдавила она из себя. – В пять? Почему именно тогда?

– Отец хотел, чтобы я научился бойко читать, – пояснил я, – вот и решил применить то, что теперь называется игровым методом!

– Ага, – кивнула Ольга Ивановна, – Павел Иванович был очень умен.

– Согласен, – заулыбался я, – так как насчет ваших встреч?

Старушка покраснела.

– Ванечка, пойми, я очень любила твоего отца, но издали, не надеясь ни на какую взаимность. И только из добрых чувств, из лучших побуждений, руководствуясь исключительно здравым смыслом, не тая никаких планов, не имея расчетов…

Она остановилась, а я решил помочь пожилой даме:

– Очень хорошо понимаю вашу мотивацию: ни одного дурного помысла!

– Да, да, – закивала Ольга Ивановна.

– Вы решили предостеречь писателя и сообщили ему о ребенке Нюрочки?

Старушка столь густо покраснела, что я испугался.

– Вам плохо?

Ольга Ивановна помотала головой:

– Нет, Ванечка. Давай объясню все в подробностях. Очень не хочется, чтобы у тебя роились подозрения насчет отца. Мы никогда не состояли в любовной связи. Вернее, любовь была, и она до сих пор жива, но исключительно с моей стороны. Павлуша никогда ни о чем не догадывался. Я была его лучшим другом на протяжении многих лет. Мы понимали, что Николетта неправильно истолкует ситуацию и сделает жизнь мужа невыносимой. Видишь ли, Павлик был патологически порядочен, он очень любил тебя и боялся, что род Подушкиных прервется. Это ты скреплял их семью, Николетта великолепно знала, кто тут главный, и пользовалась положением матери сына Павла. Она ведь так и не родила второго ребенка, хотя, наверное, могла. Боялась, что если малышей станет двое, то Павел, как это ни парадоксально звучит, перестанет опасаться потери одного ребенка. Короче, я зря полезла в психологию. Тебе важно другое: отец никогда бы не развелся с твоей матерью, он терпел все истерики Николетты. Но было одно, чего Павлуша бы никогда не простил жене: измена. И Николетта знала об этом, она была безупречна в этом плане, во всяком случае, никаких слухов о ней не ходило.

Я постарался не измениться в лице; пару лет назад, совсем случайно, я узнал кое-что о личной жизни маменьки,[21] но сейчас нет необходимости вспоминать ту историю.

– У Павла был еще один пунктик, – продолжала Ольга Ивановна, – чистота рода Подушкиных. Он женился достаточно поздно и на непорочной девушке. В свое время твой дед рассказал Павлу, что в организме женщины сохраняется память о всех ее партнерах. Если ты ведешь под венец разведенку или гулящую особу, то потом получишь от нее ребенка с кривой генетикой. Вроде дитя твое, но в нем отпечатаются гены прежних любовников жены. Я понятно объясняю?

– Слышал подобную теорию, – кивнул я, – но она эфемерна, нет никаких научных данных, подтверждающих или опровергающих ее. Врачи-фашисты проводили эксперименты в концлагерях с заключенными женщинами, но так ничего и не выяснили.

– Павлик поверил своему отцу, – перебила меня Ольга Ивановна, – вот почему он женился на Николетте. Та была невинной девушкой!

– Помилуй бог! – не выдержал я. – Маменьке на момент замужества исполнилось немало лет!

– Она обманула Павлика, – прошептала Ольга Ивановна, – я ведь узнала совершенно все! Выяснила до ниточки!

– Сделайте одолжение, расскажите, – взмолился я, – вы же небось знаете и про моего брата!

Библиотекарша обхватила себя за плечи.

– Ты уверен, что хочешь это услышать? Иногда лучше не знать правду, остаться в неведении, так спокойнее и комфортнее душе.

– Говорите, – твердо сказал я.

Ольга Ивановна улыбнулась:

– В тебе много от Павла, думаю, он бы ответил так же. Прежде чем начать исповедь, хочу спросить, помнишь ли ты фамилию Севрюгов?

– Да, – удивился я. – Никита!

– Нет, Нестор.

– Точно! Друг отца, художник-инвалид, вроде он потерял во время Великой Отечественной войны ноги, сидел в коляске, практически не выходил из дома. Отец ездил к приятелю регулярно, а Николетта никогда, она вообще недолюбливала друзей отца и постаралась избавиться от них. Надо сказать, маменька в этом преуспела, насколько я помню, в нашей квартире постоянно толкались Кока, Мака, Люка, Зюка, Нюка, Пусик и иже с ними. К отцу приходила только редактор. Из близких у него остался один Севрюгов, думаю, потому, что он не покидал свой дом и никогда не заглядывал к нам.

– Это я, – прошептала Ольга Ивановна.

– Кто? – подскочил я.

– Севрюгов – это я, – повторила бабуля. – Мы с Павлушей придумали безногого инвалида!

В первую секунду я не понял, о чем толкует Ольга Ивановна, и переспросил:

– Нестор Севрюгов ваш муж?

Библиотекарша мягко улыбнулась:

– Я никогда не была в загсе. Человека по имени Нестор Севрюгов не существовало на свете, он был выдуман Павлом, чтобы иметь повод уйти на пару часов из дома!

Неожиданно в моей памяти всплыло воспоминание. Николетта готовит очередную вечеринку, в квартире дым стоит коромыслом. Тася и нанятые ею в помощь две бабы носятся на помеле, сдвигая столы и вытаскивая из буфетов сервизы. Я затаился в детской, ничего хорошего от прихода гостей я не ждал. Сейчас меня обрядят в неудобный костюм, застегнутую под горло рубашку и затянут на шее галстук. Как только в дверь начнут звонить первые гости, младшему Подушкину предписывается идти в прихожую, встречать друзей маменьки. Я обязан шаркать ножкой, целовать ручки дамам и, как обезумевший попугай, повторять:

– Маменька в гостиной, прошу налево.

– Ах, Вава, как ты вырос, – прозвучит в ответ, и очередная дама, ущипнув меня за щеку, поплывет по коридору в гостиную.

Затем мне предстоит несколько часов сидеть за столом, развлекая соседок справа и слева. Лишь после подачи десерта мне разрешат откланяться и ушмыгнуть к себе в комнату. Но костюм снять нельзя, нужно и далее маяться при полном параде, потому что в любую секунду в детскую без стука могут ворваться Мака, Кока, Люка, Зюка и запищать:

– Вава! Тебе не скучно одному? Ах уроки! Прости, милый.

Затем дверь с треском захлопнется и раздастся театрально-трагический шепот:

– У Николетты сын замечательно воспитан, он далеко пойдет.

Не могу сказать, что я ненавидел журфиксы. Маменька непременно устраивала их два раза в неделю, я привык и относился к этому как к неизбежному злу, вроде урагана или цунами. А вот отец норовил убежать. Нет, были дни, когда он садился со всеми за стол и щебетал с дамами: Новый год, Седьмое ноября, Первое и Девятое мая, день рождения Николетты. Но в самый обычный день, за час до появления первого гостя, папа шел в прихожую, громко объявляя:

– Севрюгов звонил! У него там что-то приключилось! Николетта, я ненадолго!

– Хорошо, милый, – с явной радостью откликалась маменька, которой муж во время суаре только мешал. – Долго не задерживайся!

Однажды я попросил отца:

– Возьми меня с собой!

Он слишком быстро ответил:

– Нестор живет в коммуналке, у него соседи-алкоголики, к тому же он инвалид с дурным характером, желчный и злой на язык, всегда подсмеивается над людьми, невзирая на их возраст. Тебе у Севрюгова будет некомфортно, и потом, нельзя оставить Николетту одну с гостями.

Я предпринял еще несколько попыток увидеть Севрюгова, но каждый раз отец находил достойный повод, чтобы отказать мне. И в конце концов я сообразил: каждый человек хочет изредка расслабиться и отдохнуть, очевидно, комната старинного приятеля единственное место, где отец может снять с себя маску популярного писателя, заботливого мужа и безупречно воспитанного джентльмена. Но мне никогда не приходило в голову, что Севрюгов – это женщина. Кстати, Николетта, раз в три дня непременно устраивавшая отцу скандалы, никогда не закатывала сцен ревности. Она упрекала мужа в жадности, в нежелании делать ей подарки, невнимании к ее капризам, но в прелюбодеянии – ни разу. Николетта не сомневалась, что Нестор – художник-инвалид. А оказывается, под его личиной скрывалась Олечка!!