Дарья Донцова - Спят усталые игрушки Страница 49

Но господь наделил ее счастливым, жизнерадостным характером, и, несмотря на все получаемые от жизни зуботычины, баба не унывала. Даже ухитрялась находить во всем определенные положительные стороны. Вечно пьяный муж превратился в стойкого импотента. Прекрасно, радовалась Люся, больше детей не будет. Таская грязные ведра по поликлинике, весело улыбалась: детям стоматолог бесплатно поставил пломбы, да и ей самой устроил отличный протез как сотруднице. Опуская в воду тарелки на кухне ресторана, просто светилась от счастья. Кабак принадлежал нежадной тетке, грузинке Нане, и после смены Люсю поджидала большая картонная коробка. Чего только не лежало внутри: котлеты, жареная картошка, салаты, пирожные. Иногда надкушенные и слегка помятые, но это, право, такая ерунда! А недопитую фанту или кока-колу Люся сливала из бокалов в пластиковые бутылочки. Так что дети хорошо питались, иногда даже воротили нос от осетрины фри…

Люся старалась не замечать стойкого холода в доме зимой, пьяных криков родни и вечно ноющей спины. «Все кругом пьют, – утешалась женщина, – еще, слава богу, сама не алкоголичка…»

Но иногда перед сном накатывалась тоска, и Люся начинала мечтать. Вот бы всевидящий господь послал ей хоть немного счастья, прибрал бы к себе и мать и Саньку!

Но бог, очевидно, забыл про стрелочницу, и ее мучители даже не болели.

«Хорошо бы найти на улице миллион, – думала изредка женщина, прислушиваясь по ночам к пьяному храпу, – купить комнатенку да съехать от этих кровопийц!»

Мечта была столь сильной, что иногда баба покупала газетку «Квартиры и дачи». Глаза бегали по объявлениям. Не нужны ей хоромы, подойдет маленькая, однокомнатная, на краю света, подальше от любимой родни. Но где взять денег?

И тут произошло чудо. Бог увидал Люсины муки и послал избавление.

Сумочку она заметила, когда шла домой. Даже странно, что никто ее не обнаружил до нее. Люся сползла вниз по откосу, подцепила ридикюльчик. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей – в руках богатство.

Спрятавшись от греха в туалет, стрелочница открыла «планшетик». Внутри обнаружился пухлый конверт. Дрожащими руками женщина разодрала бумагу и онемела – на колени посыпались стодолларовые банкноты. Там же лежали и два письма. Одно, полное угроз, написано какому-то Николаю, другое – ласковое, нежное, адресовалось Балабановой Марье Сергеевне, живущей в Нагорье. Деньги предназначались тоже ей.

Люся просидела в сортире почти до вечера, уговаривая бунтующую совесть. Потом припомнила, какой красивый норковый полушубок красовался на самоубийце, и успокоилась: небось это не последние доллары, спрятана еще у тетки копеечка.

Приняв решение, Люся разодрала на мелкие клочки конверт и письмо для Балабановой. Обрывки полетели в вонючую яму. Деньги стрелочница спрятала на себе, а сумку с оставшейся запиской отдала мне.

– Зачем? – удивилась я. – Отчего не выбросила?

Люся вздохнула.

– Так ведь как рассудила. Небось родственники придут, муж, мать, скажут, сумочка была, начнут искать, сразу подумают, что я взяла! Вот и решила – нашла и отдала вам.

Ну не дура ли!

– Люся, а вдруг бы родственники про деньги спросили?

– Ну и отперлась бы, – заявила Люся, – сумочку-то вы в милицию понесли, вам и отвечать!

От такой наглости у меня чуть не пропал голос.

– Неужели думали, что не скажу, от кого сумочку получила?

Люся, окончательно придя в себя, пошла в наступление:

– А я бы сказала, что врете, сами на деньги позарились, богатые жуть какие жадные!

– Письмо к Николаю зачем оставили?

– Самоубивцы завсегда записочки пишут. И потом, может, про деньги никто и не знал, прочтут цидульку и успокоятся, ментам много не надо…

Я молча глядела в ее простоватое лицо с красным носом. Просто потрясающе – крестьянская хитрость вкупе с полной беспринципностью и пещерной глупостью. Решила перехитрить всех, и ведь почти удалось! Следователю Николаю Васильевичу не пришло в голову спросить: а почему письмишко без адреса? Решили для себя, что Шабанова сумасшедшая, и успокоились.

– Сколько там было денег?

– Запамятовала, – откровенно соврала Люся.

– Ладно, адрес Николая помните?

Стрелочница помотала головой.

– Люся, – пристрожила я, – если будешь врать, пойду в милицию.

Но женщина уже успокоилась, поняв, что от меня не исходит опасность. На щеки Люси вернулся здоровый румянец, губы покраснели, глаза засияли.

– Ну и чего будет? – фыркнула стрелочница. – Да идите себе куда хотите!

– Пойду не в районное отделение, – «утешила» я, – а в налоговую полицию, вот тогда попрыгаешь. Если купила квартиру на честно полученные денежки, то, значит, налоги утаила, а если не заработала, то где взяла?

Люся вновь начала спадать с лица. Испугавшись, что она опять устроит истерику, я поспешно добавила:

– Впрочем, мне не будет дела до этих денег, если напряжешься и припомнишь адрес.

Люся шмыгнула носом и сообщила:

– Город называется – Нагорье, фамилиё женщины той – Балабанова, а вот улицу не припомню.

– Мне нужен адрес мужчины, Николая.

– А его там не было, – абсолютно искренне сообщила воровка. – Оба письма вместе с баксами в одном конверте лежали. Там еще завещание было, с печатями.

– Какое?

– Ну, дескать, оставляю все свое имущество и деньги Балабановой…

– Где оно?

Люся потупилась.

– Выбросила.

– Это все, что нашлось в конверте? Деньги, завещание и два письма?

– Еще записочка: «Бабушка, если Колька придет за Верочкой, отдайте ему письмо, а не явится в течение года, разорвите».

В этот момент щелкнул замок, и в комнату вошли двое детей – мальчик и девочка. Оба тащили набитые портфели. Девочка – возраста Маши, но ниже ее на голову, вполовину тоньше, с редкими волосами и плохими зубами. У мальчика довольно низкий лоб, маленькие щелеобразные глазки и несуразно толстые щеки. Не даун, но что-то подобное.

Увидав постороннего человека, дети робко встали у порога.

– Здравствуйте, – прошептала девочка.

– Добрый день, тетенька, – добавил мальчик.

– Идите мойте руки, – велела мать, – потом пообедаете.

Ребята мигом испарились. Люся с тоской поглядела в мою сторону. В моей душе бушевали противоречивые чувства. Конечно, она воровка, беззастенчиво присвоившая себе чужие деньги. Но, с другой стороны, эти несчастные, явно больные дети.

Мой взгляд упал на потрескавшиеся, красные руки стрелочницы. Тяжелый труд превратил ладони в лопаты, шишковатые суставы без слов рассказывали об артрите.

Неожиданно в кухню ворвался луч света. Он заиграл на дешевых красных пластмассовых чашках и эмалированном чайнике. Я вздохнула. Ну и как поступить? Сообщить о краже в милицию? Итог ясен – Люся в СИЗО, дети в интернате, или, что еще хуже, отданы под опеку бабки и отца, алкоголиков… Верочка пока не найдена…

Понимая, какие колебания происходят в моей душе, Люся тихо предложила:

– Давайте буду ездить к вам убираться. Просто так, без денег.

На душе стало отчего-то гадко. И тут в кухне снова появились дети. Девочка несла маленького щеночка, месяца полтора, не больше. Собачонок разевал пасть с мелкими, молочными зубками и тихо пищал.

– Это еще чего? – удивилась Люся, на миг забыв обо мне.

– Вот, – тихо сказала дочь, – в овраге сидел, небось выкинули, давай возьмем, подохнет ведь, маленький больно.

– Пожалуйста, – добавил сынишка.

– А, да пес с ним, – легко согласилась мать, – пусть живет, где трое, там и четвертый прокормится. Только вымыть надо, чтобы блох не было. Вона, налейте ему молока…

В моей душе лопнула какая-то туго натянутая струнка.

– Ладно, Люся, мне пора ехать, рада, что вы начинаете новую жизнь.

Из глаз хозяйки опять потекли слезы, но сейчас она не забилась в истерике, а спокойно ответила:

– Спаси вас господь за доброту, больше никогда в жизни…

Я кивнула головой и ушла. Карабкаясь вверх по неудобным железным ступенькам, запыхалась и, добравшись наконец до шоссе, поглядела вниз, на помойку, среди которой терялся восемнадцатый дом. Счастливой можно быть везде, даже в таком месте… Интересно, а как бы поступила я, оказавшись на месте стрелочницы?

Понесла бы деньги в милицию? Постояв в раздумье, влезла в «Вольво». Если бы подобный вопрос задал мне посторонний человек, тут же пришла бы в негодование и сообщила: «Естественно». Но наедине с собой следовало признать: скорей всего – нет.

Глава 23

Дома первым делом пошла в комнату к Алиске. Несмотря на то, что часы показывали всего четыре часа дня, балерина валялась в кровати, укутавшись с головой одеялом.

– Плохо себя чувствуешь? – осведомилась я с порога.

Но гостья молчала.

– Алиса!

Ответа нет. Я подошла к постели и потянула за край пледа. На подушке лежала сморщенная мордочка Фредди. Все личико обезьянки покрывали гнойники, бедная мартышка дышала с присвистом, ей явно очень худо.