Клод Изнер - Леопард из Батиньоля Страница 49

— Две смерти, одно исчезновение, — покачал головой Виктор. — Дело слишком серьезное. Почему вы не обратились в полицию?

— Учитывая мое прошлое, это было бы неблагоразумно: флики тут же бросили бы меня в каменный мешок, заявив, что я морочу им голову, чтобы отвести от себя подозрения, а на самом деле сам сплел всю эту паутину. Флики — они все ж таки люди, а профессия обязывает их повсюду видеть дурной умысел. Так что не со зла меня в тюрягу упекут, а потому что искренне усомнятся в моей честности. К тому же вы забываете, что Корколь — один из них. За решеткой я, конечно, буду в относительной безопасности, но предпочитаю видеть горизонт на все четыре стороны света. И вы — моя последняя надежда, месье Легри.

— Чего же вы от меня ждете?

— Что вы всем откроете очевидные факты. В самом начале были четверо. Теперь остался один Корколь.

— Вы не посчитали себя. К тому же неизвестно, что случилось с Полем Тэнеем и где он сейчас. У вас есть что еще мне сказать?

Фредерик Даглан не ответил. Он вдруг попятился, глядя куда-то вниз, на подножие пригорка. Виктор обернулся и увидел там двоих полицейских, неспешно шагавших по скверу.

— Баста, месье Легри, разговор окончен, а то что-то жареным запахло. Я предоставил вам достаточно улик, чтобы прижать злодея, только не ошибитесь с целью, — посоветовал Фредерик Даглан и направился к водопаду.

Виктор и Жозеф медленно шли по металлическому мосту над железнодорожным полотном. Слева зияли три разверстые пасти туннелей. Пронзительные свистки и облачка пара через небольшие промежутки извещали об отправлении или прибытии составов из двух десятков вагонов. Справа оседлал рельсы вокзал Батиньоль. Внушительные паровозы из Нормандии им брезговали, так что здесь останавливались только пригородные поезда. Виктор и Жозеф встали у перил, глядя на черную толпу, заполнявшую перроны и лестницу, ведущую к залу ожидания.

— Патрон, вы заметили, что Даглан даже не пикнул про пожар в мастерской месье Андрези? По-вашему, он это нарочно или правда не знает о нем?

— Трудно сказать. Странный человек этот Даглан, внушает одновременно симпатию и подозрение. Собственно, одного его маскарада достаточно, чтобы понять, что он темнит, — нам ведь так и не удалось разглядеть его лицо под слоем грима. Хотя вы с Айрис вроде бы видели его настоящий облик… Опять же голос Даглана звучал вполне искренне… Однако я доверяю ему не больше, чем Корколю.

— Значит, у нас двое подозреваемых.

— Трое, Жозеф. Поль Тэней мог исчезнуть по собственной воле, и если он отступил в тень, стало быть, это и есть режиссер мрачного фарса. Предлагаю зайти к нему в гости.

— Мы же не знаем, где он живет…

— Жозеф, по-моему, вам пора в отпуск — что-то происходит с вашим вниманием. Даглан дал нам адрес: у Поля Тэнея типография на Фермопильском проезде. Завтра я занят, пойдем туда в четверг утром.

— Ага, пойдем, если вы в очередной раз не бросите меня в лавке!

— Вы же помирились с Айрис, вот и оставите ее на хозяйстве.

— А если месье Мори меня не отпустит?

— Скажете ему, что я поручил вам срочную доставку.

В этот момент обоих накрыло облаком пара от прошедшего внизу состава. А когда оно рассеялось, Жозеф сделал шаг и вдруг замер.

— Какие же мы с вами растяпы, патрон! Не только мне нужно в отпуск. Мы забыли спросить Даглана про Сакровира!

…Непроницаемо-вежливое выражение лица Кэндзи Мори порой производило на людей убийственное впечатление. Таким выражением лица можно было стену пробить, не то что сломить волю любого человека. Вот и Адольф Белкинш в конце концов не выдержал:

— Вы что, весь день собираетесь здесь проторчать? Так и будете стоять и молча на меня таращиться? Ну что еще вам от меня надо?! Я уже и так все сказал! — возопил он, и беличья мордочка смялась сердитыми морщинками.

— Всё, да не всё. Не хватает одной существенной детали — адреса человека, который продал вам манускрипт без титульного листа.

— Он не оставил мне адреса, на каком еще языке вам это повторить?!

— На латыни, на греческом, на яванском — пожалуйста, не ограничивайте себя ни в чем, у меня уйма времени. Займитесь пока клиентами, торговля — это святое, ничто не должно нарушать ход продаж, — невозмутимо проговорил Кэндзи, разглядывая собственные ногти.

Белкинш бросил панический взгляд на двух авторитетных китаистов, дожидавшихся, когда их обслужат, и яростно выпалил:

— Его зовут Фурастье, он держит сапожную мастерскую на улице Байе рядом с Лувром. Вы добились своего — довольны? А теперь прочь отсюда!

Кэндзи неспешно достал из кармана карту Парижа, сверился с ней и, удовлетворенно пробормотав:

— Это в двух шагах, пешком дойду, — покинул книжную лавку Белкинша, напевая старинную японскую песенку, выученную в далеком детстве:

Нива-но санхё-но киНару судзу фукаки…

Спустя четверть часа он стоял у запертой двери сапожной мастерской. На дверной ручке висела картонка с надписью:

— Вы не знаете, скоро ли вернется месье Фурастье? — спросил Кэндзи у хорошенькой продавщицы табачного киоска.

— Это будет зависеть от того, как поведет себя его седалищный нерв, — вдумчиво ответила девушка. — Когда случаются приступы, он собирает вещички и едет к дочери. Бедняга ведь не молод, а здесь некому за ним присмотреть.

— Где живет его дочь?

— Где-то на Марне.

— На Марне красиво, — сообщил Кэндзи со вздохом, который означал, что он не прочь прогуляться по берегу реки, да и по всему департаменту в приятной компании.

— Больше ничего вам не могу сказать про старика Фурастье, он мне не муж, — кокетливо улыбнулась продавщица. — Впрочем, я вообще не замужем…

Кэндзи ответил ей улыбкой опытного соблазнителя. Девушка была немного похожа на Эдокси… И где-то она в этот час, бывшая королева канкана? Быть может, у себя, на улице Альжер? А не нагрянуть ли к ней с визитом?..

Он из благодарности купил сигару и зашагал прочь.

На втором этаже дома, над сапожной мастерской, качнулась занавеска, и два косящих глаза — один смотрел на запад, другой на восток, — сфокусировавшись, проводили долгим взглядом азиата в цилиндре и с тростью, увенчанной набалдашником в виде лошадиной головы.

…Гюстав Корколь пошарил в темноте по тумбочке в поисках спичек, нашел, и вскоре огонек свечи, вставленной в горлышко бутылки, осветил неистребимый бардак его спальни, пятна плесени на стенах. Он встал с кровати, и в стекле открытого окна мелькнуло отражение толстого голого человечка.

— Это я, — сказал он вслух.

Корколь терпеть не мог свое тело, слишком жирное при низеньком росте. Сам себе он казался омерзительно раскормленным гномом. Сейчас ему вдруг почудилось, что он выпал из реальности. Какое сегодня число? Который час? Где-то во мраке тикали ходики, ритмично отмеряя влажное течение ночи. Корколь поднес свечу к циферблату на стене — половина третьего. Карательная экспедиция на улицу Дам провалилась — Фредерик Даглан не появлялся у себя дома несколько недель, не было его и вчера. Злая насмешка судьбы — и не первая, не вторая. Гюстав Корколь никогда не получал того, к чему стремился; обиды копились, наслаивались, превращаясь в гнойники и отравляя кровь, и мало-помалу он приучился ненавидеть всех, кто его окружал. Жизнь обернулась сплошным разочарованием. Поступив на службу в полицию, Корколь рассчитывал на быстрое продвижение, он мечтал стать комиссаром, а то и возглавить Сюрте[106] — почему нет? Но прошло двадцать лет, а по вертикали он вскарабкался не высоко, почти и не сдвинулся с места, только перескакивал из одного полицейского участка в другой по прихоти вышестоящих жрецов административного спрута, простершего щупальца над судьбами всех и каждого.

Гюстав Корколь, единственный сын мелкого чиновника из Ратуши, в юности откупился от воинской повинности. Война с Пруссией, поражение, пленение Наполеона III, провозглашение Республики — все эти события оставили его равнодушным. Политикой он интересовался ровно настолько, чтобы точно знать, на чьей стороне держаться выгоднее. А держался Корколь всегда на стороне сильного — и во время Парижской коммуны не упустил свой шанс. Рвение, проявленное им при подавлении восстания, было замечено, и он тогда одолел одним махом сразу несколько ступенек карьерной лестницы. Полицейский агент в штатском с годовым жалованием тысяча двести франков стал помощником инспектора безопасности, а затем и инспектором с окладом тысяча восемьсот франков в год. Он живо научился держать нос по ветру — мгновенно вычислял слабые места вышестоящих и умел скрывать собственные недостатки от коллег и подчиненных. Но все его навыки и дарования вкупе с неуемной энергией не вознесли его до высот, о которых мечталось.