Александра Романова - Таланты и покойники Страница 5

— А я — никто, — без тени обиды докончила фразу Марина и неожиданно продолжила: — У меня к вам просьба. Я бы хотела поприсутствовать на репетициях. Я не собираюсь вмешиваться в их процесс, но, если что-то покажется мне слишком противоречащим тому, что я написала, я бы хотела иметь право вето.

Виктория Павловна даже опешила от подобной наглости. Право вето, видите ли! А на вид — такая скромница, такая простофиля. Знает свое место, не скрывает заинтересованности в постановке, даже не попыталась получить деньги! А раз заинтересована, нечего с нею церемониться, все стерпит!

Вика снова заглянула в спокойные глаза и поняла, что Марина стерпит не все. В ответ на отказ она кивнет, извинится и заберет пьесу назад. Загадочные существа, эти авторы! Какая ей разница, кто кого играет? Впрочем, потребуй она гонорар, было бы еще хуже. Ладно, пускай посидит — она выглядит довольно безобидной. Конечно, в этом случае от нее не скроешь вероятные переделки, но, возможно, оно и к лучшему? Смирится и переделает сама, лишь бы увидеть свое творение на сцене.

* * *

На следующий же день Виктория Павловна вручила текст Таше с Дашенькой. Девочки прочтут, раскатают губу на лакомые роли, и лишь после этого можно будет подсунуть опус Евгению Борисовичу. Он его оплюет по-страшному, но две подружки объединенными усилиями постараются уговорить капризного премьера хотя бы выбрать, какой из образов ему ближе, а сама Вика объяснит, что этот образ будет перестроен под его индивидуальность. Актеру подобное всегда приятно.

Все развивалось по плану. Таша с Дашенькой пришли от пьесы в восторг, а Преображенский милостиво дал согласие посетить студию, дабы изложить автору свой взгляд на его бездарное творение.

— Вы только не обижайтесь! — в десятый раз нервно предупреждала Виктория Павловна Марину по дороге в Дом культуры. — У него очень сложный характер, но тут ничего не поделаешь. Он — талант. Не обращайте внимания на то, что он говорит, я сама вам после все объясню. У вас замечательная пьеса, просто гениальная, что бы он там ни наплел!

Автору тоже не мешает иной раз польстить, особенно работающему даром. А то вдруг передумает, заберет текст и попытается кому-нибудь продать?

Марина засмеялась, потом остановилась и серьезно сказала:

— Вика, если вы волнуетесь из-за меня, то совершенно зря. Я не обидчива, к тому же очень хочу, чтобы пьесу увидели люди. Да и вообще, надо сильно постараться, чтобы заставить меня изменить своему обещанию. Или я почему-то кажусь вам ненадежной? Настолько, что вы вынуждены называть пьесу гениальной?

Вика секунду помялась, затем решилась.

— Понимаете, — призналась она, — получается, что вы работаете бесплатно.

— Но ведь и вы фактически тоже, — пожала плечами Марина. — То есть зарплата зарплатой, но за то, что будете возиться с моей пьесой, вам вряд ли что-нибудь добавят. И все-таки вы собираетесь это делать!

— Ну так мне это интересно и нужно, — пояснила удивленная Виктория Павловна.

— Мне тоже. Думаю, что и вы не возражали бы получать за свою работу большие деньги, однако из-за их отсутствия не идете торговать овощами с лотка. Почему я должна быть более алчной? Вот если б вы имели возможность мне заплатить и отказывались, тогда другое дело, а на нет и суда нет.

Слова звучали легко, иронично и чуть-чуть отстраненно, словно о ком-то постороннем. Вика сосредоточенно размышляла. А действительно, ведь она сама тоже в некотором роде вкалывает даром, просто никогда не смотрела на себя со стороны! Похоже, эта Марина кое-что смыслит в жизни, и на репетиции от нее будет больше пользы, чем вреда. Только бы не сорвалась из-за Преображенского! Хоть она вроде бы человек и спокойный, да ведь он доконает любого.

В студии царило радостное оживление.

— Ой, — пискнула Даша, — эту пьесу действительно написали вы? Я думала, вы старая, а вы совсем молодая, почти как мы с Ташей! — Тут она смутилась от собственной бестактности и, запинаясь, пояснила: — Я имею в виду… ну, чтобы столько про людей понимать, нужен большой опыт… вот и удивилась, что вы…

— Не знаю, как в смысле опыта, — весело сообщила Марина, — а возраст мой, к сожалению, существенно больше вашего. Мне уже тридцать три.

В тот же миг идеально поставленный бархатный голос негромко, однако так, что услышали все присутствующие, произнес:

— Никогда нельзя верить женщине, которая не скрывает своих лет. От нее можно ожидать чего угодно.

Воцарившаяся тишина длилась мгновение. Прервала ее Марина, вежливо прокомментировав:

— Оскар Уайльд, «Женщина, не стоящая внимания». Вы играли лорда Иллингворта, Евгений Борисович?

— Один-ноль, — шепнула подруге на ухо Таша.

— Я играл Уайльда, я играл Шекспира! — Преображенский эффектно появился из темноты зала и встал в позу. — Так что, теперь прикажете играть Лазареву?

— Ну что вы, — скромно ответила Марина. — Я предупреждала Викторию Павловну, что ни один из героев не соответствует вашему амплуа.

Актер надменно поднял брови:

— Моему амплуа? Вы всерьез полагаете, у меня есть амплуа? Вы знаете мое имя? Ев-ге-ний Пре-об-ра-женс-кий! — весомо, по слогам прочеканил он. — А как меня называют поклонники? Гений преображения! Сама природа дала мне имя, отражающее мою внутреннюю суть!

— Не природа, а дедушка, — снова шепнула подруге Таша.

Между тем ее дядя продолжал монолог:

— Вы полагаете, я не смог бы сыграть любого из этих ваших блеклых героев так, что они засверкают всеми красками? Только кому интересен чистоплюй, который, даже влюбившись, думает о всякой ерунде вроде жены, детей и карьеры, а не о себе и своих чувствах!

— Хорошенькая ерунда! — вслух заметила Таша. — Просто он порядочный человек, а не эгоист. Порядочному тяжело бросить семью.

— Любовь выше предрассудков, — пророкотал Преображенский. — Дашенька, звезда моя, ты веришь, что ради тебя я бросил бы сорок тысяч жен и детей, не задумавшись ни на минуту?

— Евгений Борисович, — жалобно вставила Даша, — такая классная пьеса и такие хорошие роли! Пускай главный герой вам не нравится, есть еще второй, Владимир Владимирович, который женится на мне. Он так красиво говорит!

— Эта серость, эта посредственность! Да женитьба останется единственным его поступком за всю жизнь! А потом он погрязнет в быте!

— Все мы живем в быте, — удивилась Марина. — Вы на редкость строги к представителям собственного пола, Евгений Борисович.

Тот, вдруг убрав из голоса пафос, с искренним интересом спросил:

— А скажите, это ведь история из вашей собственной жизни? Если честно? Я, когда прочел, сразу понял.

Марина холодно процитировала:

Когда поэт, описывая даму,Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет», —Здесь «я» не понимай, конечно, прямо —Что, мол, под дамою скрывается поэт.Я истину тебе по-дружески открою:Поэт — мужчина. Даже с бородою.

— Обиделась, — обрадовался Преображенский. — Да не обижайся, дурочка, — он неожиданно улыбнулся. — Играл я кой-чего и похуже, и провалов пока не было. Только надоели мне эти ваши порядочные да рефлексирующие. Я буду играть убийцу. Всякие у меня роли были, а вот на убийц пока не везло. Разрешите представиться, Николай Иванович Зубков, убийца… — сладострастно просмаковал он, и Вика, как эхо, повторила:

— Убийца… Вы серьезно, Евгений Борисович?

— Как никогда!

Виктория Павловна ожидала чего угодно, только не этого, однако не растерялась. Главное, Преображенский согласился на роль, остальное неважно. Герои-любовники в труппе имелись. Вика заранее наметила обеим девочкам партнеров, поскольку было неизвестно, какая именно роль окажется свободна. Теперь следует быстренько, пока капризный премьер не передумал, начать репетицию, а там он втянется, и дело пойдет на лад.

Первая же сцена с участием Преображенского продемонстрировала, что его решение вовсе не было стихийным порывом. Он играл, почти не заглядывая в текст.

— Боже мой! — быстро и бессвязно произнесла Марина в перерыве, потрясенно глядя на актера. — Простите меня, Евгений Борисович! Я только теперь поняла, что вы имели в виду, говоря про моих блеклых героев. Вы совершенно правы. Я не написала и половины того, что вы играете. Я была бы счастлива, если бы то, что вы играете, написала я! Вы создали такой образ… я такого не писала, просто не сумела бы, а ведь надо именно так, и только так!

— Успокойся, деточка, — снисходительно махнул рукой собеседник. — Не суди себя слишком строго. Не каждому дано быть гением, посредственности тоже на что-нибудь нужны.

* * *

Ночью, на квартире Вики, возбужденная Марина, на щеках которой горели пятна, объясняла:

— Это какое-то чудо! Он неуловимо сдвинул акценты и, не меняя вроде бы ничего, изменил масштаб изображаемой личности и изображаемой проблемы. Вы, видимо, привыкли, а я теперь вряд ли засну! Господи, что написано у меня? Преступник — мелкий начальник, который хочет выбиться в крупные. Его шантажируют, он убивает шантажиста — вот и все. А когда играл Евгений Борисович… это трудно передать… я словно увидела Начальника, существо, возомнившее себя сверхчеловеком, а человеком-то быть переставшее! Они все прошли у меня перед глазами — сидящие в блещущих евроремонтом кабинетах, учащие нас жить, не зная нашей жизни, унижающие нас и богатеющие за наш счет. Все вот такие Начальники, каких я видела в жизни, их всех он показывает одним движением руки. Он показывает в сто раз больше! Он показывает путь от человека к нечеловеку. Его герой сперва почти не отличается от остальных, у него обычные человеческие чувства и мысли, но вот он начинает лезть вверх по головам и постепенно меняется, и ты не замечаешь, как, когда он превращается в убийцу, полностью потерявшего совесть и не ценящего ничью жизнь, кроме собственной! Он превращается в убийцу, еще не убив, а просто использовав другого как ступеньку в своей карьере! Это так глубоко, так…