Игорь Гречин - Тайна Тихого океана Страница 5

Стих вдали рев двигателей, унялась снежная круговерть; над Муринскими болотами вновь воцарились тишина и зимнее умиротворение. Вертикально падали крупнокалиберные снежинки, касались черных зеркал воды в тринадцати прорубях и таяли, не рождая кругов.

Генерал снял папаху, двумя хлопками ладони отряхнул ее от снега и вновь водрузил на голову. Пошел вдоль строя. В тиши после рева двигателя снег очень громко скрипел под его парадными ботинками.

Весьма не понравилось Евахнову, что старшина Кучин небрит. И уже готово было сорваться с языка Евахнова «Два наряда вне очереди», но вспомнил товарищ генерал о цели визита и решил на этот раз парня простить.

– Товарищи бойцы! – Он остановился и закачался с пятки на носок перед строем. Хрусть-хрусть, хрусть-хрусть. – От имени командования Вооруженных сил России поздравляю вас с Днем Рождества!

– Ура!!! – коротко рявкнула дюжина глоток – так, словно рявкала сотня, а то и тысяча бойцов.

– Однако не стоит забывать, товарищи воины, что международная обстановка… Доровских, я к кому обращаюсь?.. Продолжает оставаться крайне напряженной…

Генерал запнулся, шагнул к мичману Мильяну, крайнему слева, и похлопал того по груди. Вроде как поощрительный жест. Но на самом деле генералу просто показалось, что под шинелью у мичмана припрятана бутылка. Действительно – просто показалось.

– Не стоит забывать, что наше государство и с суши, и с моря окружают государства, которые не могут простить нам…

Тут генерал заметил, что рядовой Шикин его совершенно не слушает, что пялится рядовой куда-то за спину генерала и что лицо рядового вытягивается, вытягивается, вытягивается… Бац – и челюсть отвисла.

– Ладно, – снисходительно махнул рукой Евахнов. – Отставить лекцию о международном положении. Согласно приказа («Приказу», – дружно, но мысленно поправили мегатонники командира) верховного командования сегодняшний день объявляется праздничным. И в ознаменование праздника на территории вверенного мне объекта У-18-Б решено провести торжественный вечер. Вольно! Разойдись! Веселитесь, бес с вами.

И генерал повернулся лицом к пятерым фигурам, среди которых суетился и мешал полковник Авакумский.

А там, а там…

Одна из фигур, закончив подключать аппаратуру, устало откинула с лица капюшон, встряхнула головой – и по плечам рассыпалась грива иссиня-черных волос. Фигура оказалась девушкой. Девушкой? Девушкой! Одна, две, три, четыре, пять, расчет окончен – все девушки! И какие! Не красивые, нет – сногсшибательно красивые. Без всяких сомнений, хотя глаза у всех подруг были завязаны траурными ленточками – из соображений секретности. Пятеро высоких, стройных, большеротых, большезубых, наверное, большеглазых, смуглых жгучих брюнеток снизошли на территорию сверхсекретного военного объекта. Эдакие необъезженные кобылицы. В шеренге мегатонников кто-то гулко сглотнул.

– Отделение, разойдись! – Дневальный продублировал приказ вместо опешившего командира отделения сержанта Кудлатого, и только тогда столбняк отпустил тела бойцов. Бойцы нерешительно сломали строй, не отрывая взглядов от нежданных гостей.

Полковник Авакумский продолжал что-то строго втирать гостьям, но гостьи его не слушали. Наконец полковник раздраженно покачал головой и, оскальзываясь на льду, подбежал к Евахнову.

– Товарищ генерал, разрешите доложить! – Щеки его пылали багрянцем – то ли от морозца, то ли от служебного рвения. Опускающиеся на них снежинки испарялись, не коснувшись. – Участники праздничного концерта к выступлению готовы! Разрешите начинать?

– Начинайте. И, товарищ Авакумский, про посылки не забудьте.

– Есть не забыть про посылки! – Этот выдох принес гибель еще одному дивизиону снежинок.

Четко повернувшись через левое плечо и едва не упав на льду, полковник бегом вернулся к гостьям. Три девушки наощупь, с томной грацией надели на плечи расчехленные гитары, как невесты надевают подвенечный наряд, выстроились полукругом перед микрофонами. Четвертая встала за клавиши фоно в позе Ярославны, собирающейся оплакать князя. Пятая села за ударники, держа палочки, как кокотка сигарету. Приготовились. А какие широкие глаза были у одичавших на болоте воинов! Пропасти бездонные, а не глаза.

Стылый воздух вдруг прорезал кошачий визг зашкалившего микрофона, что-то противно затрещало, потом раздался стократно усиленный черными динамиками голос зам по тылу Авакумского – гулкий, как из цистерны:

– Начинаем праздничный концерт, посвященный Дню Рождества! Выступает вокально-инструментальная группа «Арабес…», тьфу, «Амазонки», город Рио-де-Жанейро, Бразилия. – Полковник громко зашуршал бумажкой-подсказкой. – «Шизгара», слова Робби ван… ван… ван Ле-у-вена, музыка народная. Песня исполняется на английском языке!

С лап охраяняемой «пасхальными» истуканами елки сошла миниатюрная лавина. Любопытная белка высунула мордочку из дупла возле сокрытого от генерала компьютера, повела носом и шмыгнула обратно.

А юркий полковник уже торопился обратно – с двумя фанерными ящиками под мышками.

– Чего встали, бойцы? Не тушуйтесь. Праздник сегодня. Можно расслабиться. – Отец-командир Евахнов огляделся. М-да. Ни камбуза, ни солдатской столовой. Как-то неуютно посреди поля Рождество справлять. Взор его наткнулся на ледяных исполинов.

Бойцы У-18-Б, не отрывая взоров от свалившихся с неба дам, проворно разложили и зажгли костерок. Секунд за пять. Как на учениях по выживаемости. Разумеется, не будь рядом начальства, наплевали бы они до поры и на посылки, и на костерок, а бросились бы обхаживать и охмурять музыкантш… Но начальство было некстати рядом. Ему не прикажешь.

А начальство в это время недоуменно разглядывало ледяных истуканов, окруживших чахлую елочку. Бред какой-то. Откуда они здесь, зачем? Стоят и демаскируют объект на всю Ивановскую. А еще ледяные болваны кого-то сильно напоминали Евахнову. Вон тот вроде отдаленно похож на самого Евахнова. Не очень, не очень. Этот – на нынешнего начальника Генерального штаба. Третий – уже явно шарж на министра обороны, четвертый – страшно подумать на кого… неужели на самого… Нет, это ж какое нахальство нужно иметь!

– Рокотов! – надрывался полковник. – Получить посылку!

Рядовой Рокотов не слышал. Глаза Рокотова, устремленные на дев, затянуло поволокой. Лицо приобрело такое выражение, будто вояка сейчас опустится до сочинения стихов. Полковнику пришлось чуть ли не силой заставить Рокотова взять в руки ящик.

– Зыкин! – отвлек полковник дневального от созерцания по-кошачьи безукоризненных движений солистки. И Зыкин вдруг почувствовал в руках тяжесть. Посмотрел на руки: оказывается, и ему посылка. Вскрытая, естественно. Мало ли родственники что неуставное выслали.

Отойдя немного в сторонку от тут же забывших о нем однополчан, Валера Зыкин бережно поставил посылку на сугробик, присел рядом на корточки и развернул. Спасибо, дедушка, один ты у меня на белом свете. Сверху, аккуратно завернутые в полиэтилен, лежали две сине-белые банки сгущенного молока. Производство заграничной Белоруссии. Зыкин проглотил слюнки. Под баночками угадывались несколько пар шерстяных носков и еще что-то, но что именно, Зыкин разглядеть не успел.

– О, сгущеночка! Люблю. – Кучин в распахнутом полушубке – он не стал переодеваться к построению – перегнулся через плечо Валеры и одной лапой по-хозяйски сцапал обе емкости.

А у артисток что-то не ладилось с аппаратурой. Солистка вдруг нагнулась над одним из черных ящиков, умопомрачительно оттопырив обтянутый белыми кожаными брючками зад в сторону воинов. Чудное мгновенье!

– Кучин, ну елки-палки! – возмутился Валера. – Это ж мне из дома прислали… – Слова застряли в горле, потому что юный воин краем глаза зацепил мимолетное видение.

– Цыц, салага! – беззлобно задвинул его старшина, разом охрипший от наблюдения за манипуляциями солистки, и зашуршал полиэтиленом. – Главком велел делиться с боевыми товарищами. И потом, я тебе уже объяснял, что не «Кучин», а «любимый дедушка Кучин». Когда ты поумнеешь? – в словах старослужащего не было ни капельки от обычной суровости. Да и смотрел старослужащий не на Зыкина.

– А ну тебя. – Зыкин в сердцах отвернулся от боевого товарища.

Стараясь сгладить заминку, Авакумский перехватил микрофон и заполнил паузу, пугая сонные снежинки:

– Эта песня о том, что на небе очень много звезд, но среди них одна моя!

– Колесов, не наглей! Потоньше намазывай! – донеслось со стороны костерка. Там вспомнили про посылку рядового Рокотова и принялись дружно потрошить ее, потому что глупый зам по тылу заслонил девиц широким торсом. – Паштет не для тебя одного прислали!

– Да ладно, я ж вам, оглоеды, весь бекон отдал! – вскинулся полумегатонник гвардии старшина Глеб Колесов, тишком намазавший бутерброд толстым-толстым слоем рокотовского паштета, пока однополчане отвлеклись на артисток. Сам Рокотов топтался поблизости – ему из присланных продуктов достался фиг, потому как молодой еще, а «дедушкам» калории необходимы. Глаза матроса метались туда-сюда – от певуней к быстро исчезающему содержимому посылки и обратно.