Ольга Степнова - Пляж острых ощущений Страница 52

Я рассказал ему о том, как конвоир подсадил по дороге своего друга. Барсук опять начал тереть свой затылок и вдруг внезапно заснул, захрапев так громко, как могут храпеть только одинокие, холостые майоры.

— Пошли, — я потянул Элку к двери.

— А… крыша? — она указала на звезды, светившие над нашими головами.

— Починит. Он нам моральный ущерб, мы ему — материальный. Кстати, как ты на крыше-то оказалась?

— Залезла. Там лестница есть. Веранда стеклянная, близко не подойдешь, а мне услышать все надо было. Вот я и… Крыша хлипкая оказалась, зато слышимость просто отличная.

— Ты все слышала? Про «Гарант», про старичков, про мизинец?

— Все. Только говорить об этом сейчас не хочу.

Я тоже сейчас не хотел говорить об этом. Мои желания так редко совпадали с Элкиными, что я тут же мысленно зачислил нам ничью.

Мы вышли на темную улицу и побрели по дороге, взявшись за руки.

История моего воскрешения взбудоражила город.

Известие о моей невиновности и чудесном спасении всколыхнуло скучную жизнь обывателей. Разговоры о Глебе Сазонове несколько дней подряд можно было услышать в очередях, на автобусных остановках, на базарах, на пляжах, на лавочках. Что там болтает пресса, я намеренно не читал и не смотрел. Я постарался вернуться к нормальной жизни и не вспоминать прошлого. Хотя, если честно, я могу с уверенностью сказать, что это прошлое меня очень многому научило. Мне кажется, что я даже дышать стал с особенным наслаждением и болезненной радостью. Те простые, повседневные вещи, которые я раньше делал, не замечая — ел, спал, купался, загорал, бездельничал или работал, — теперь доставляли мне физическое удовольствие. Впрочем, может быть, в этом были виноваты мои зажившие ушибы и ссадины? Может, у меня просто ребра срослись? К врачу я, кстати, так и не обратился. Что они понимают, эти врачи?!

Через несколько дней мне по почте пришло письменное уведомление из милиции о том, что дело, возбужденное против меня, прекращено «за изменением обстоятельств». Мне даже предлагалось обратиться в Федеральный суд для возмещения морального и материального ущерба. Мысль о том что за свои мытарства я могу потребовать у государства деньги, насмешила меня. Я порвал уведомление на мелкие кусочки и развеял их по двору, в котором вырос.

Выяснилось, что погибший парень, которого нашли в сгоревшем автозаке и которого приняли за меня, работал на рынке. У него не было ни семьи, ни родственников, поэтому никто его и не спохватился, кроме соседа по общежитию. Сазон распорядился переделать памятник на могиле и выбить на нем настоящее имя погибшего. Мы с Элкой сходили на кладбище и положили на могилу цветы. Кто бы он ни был, этот парень, мне было искренне его жаль.

Жизнь потихоньку налаживалась, входила в свое русло.

Мы с Элкой вернулись жить не в дом напротив банка «Морской», а в квартиру Сазона, в свою тесную, скудно обставленную комнатенку. Вернулись ночью, на цыпочках, стараясь никого не будить. Утром маман, увидев меня, пьющего на кухне чай, всплеснула руками, сказала «А-ах!» и… разумеется, плюхнулась в обморок. Упала она очень удачно, ничего не задев, красиво подломив колени и изящно раскинув руки. У меня даже закралось подозрение, что этот красивый обморок она просто изобразила.

На шум прибежала Кармен. Увидев маман, лежащую на полу, а потом меня — живого и невредимого, она тоже свалилась без чувств. Вот она-то упала искренне и со всего маха, порушив спиной много бьющихся мелочей — чашек, тарелок, стаканов. Пожалуй, платяной шкаф упал бы с меньшим грохотом и занял бы меньше места, чем эта испанка. Завтрак мой был испорчен. Я вскочил и заорал:

— Элка!!

Прибежала Беда и быстро решила проблему без помощи нашатыря. Она просто полила дам водой из чайника. Вода оказалась довольно горячей, маман с визгом подскочила, потирая обожженное плечо. Она бросилась ко мне и прижала мою голову к своей полуобнаженной груди. Увы, ничего кроме паники я не ощутил. Сыновние чувства никак не хотели во мне просыпаться.

— Деточка, вы моей смерти хотите? — обратилась маман к Беде.

— Что вы, что вы, Генриетта Владимировна, — затараторила Элка, — я хочу, чтобы вы жили долго и по возможности счастливо! Я все для этого делаю! — Она с сожалением заглянула в чайник, в котором не осталось горячей воды.

Кармен сидела на полу и что-то говорила нам по-испански, пальцем тыкая в свой живот. Наверное, она пыталась сказать, что очень проголодалась.

Семейного уюта я долго не вынес и на следующий день приступил к обязанностям спасателя. Как ни странно, мое отсутствие на пляже никто не заметил. Ленька-матрос принес мне зарплату, и даже премию за то, что за время моей работы «никто не утоп», как он выразился. В общем, жизнь потихоньку налаживалась. Только одно обстоятельство мешало в полной мере ей наслаждаться: молоточник оставался на свободе. Жертв для него не осталось, кроме Сериковой, а Серикова прочно засела в нашем новом доме напротив банка «Морской». Может, сбывался прогноз о плохом фэншуе этого дома?! Не зря же маман так ни разу и не побывала там, хотя хоромы были уже почти обставлены.

Зато Верка Серикова оккупировала их прочно. Она отказывалась выйти оттуда, пока не прочитает в газетах о том, что молоточника арестовали. Ее не подстегивали ни заканчивающиеся сроки гастролей, ни попусту, без пиара, уходящее время. Она сидела в «светелке» под куполом, ела, курила, пила, и… кажется, начала писать новую книгу. Под свою защиту звезду взял Елизар Мальцев. С ним на старости лет приключилось большое светлое чувство. Мы не могли относиться к этому чувству без уважения, поэтому Серикову терпели. Поскольку Мальцев был практически членом семьи, то получалось, что и Верка автоматически становилась членом семьи.

Это было печально, но это был факт. Мне показалось, что Верка только прикрывается своим страхом перед убийцей. На самом деле ей просто нравится жить в нашем доме, пользоваться вспыхнувшей страстью Мальцева и его не худым кошельком. Похоже, не сильно-то она торопилась в свой Голливуд.

— Я ее отравлю, — сказала однажды Элка. — Быстро, недорого и небольно.

Сазон со дня на день перекладывал переезд в новый дом, ссылаясь на занятость. По-моему, он просто боялся уезжать из квартиры, где прожил много лет. По-моему, новое жилище он приобрел исключительно «для понтов».

Элка больше не заговаривала ни о самостоятельном розыске молоточника, ни о скуке, ни о том, что она не прочь где-нибудь поработать. Она отключила мобильный, тупо провалялась несколько дней на пляже и загорела так, что татуировка на ее плече стала практически незаметна. Кажется, впервые за все время, которое я знал Беду, у нее внутри сдохли все батарейки. Я был этому рад. Я был очень этому рад. Это вписывалось в мои понятия «жить по-человечески». Но так продолжалось недолго.

Так продолжалось, пока не появился труп номер пять.

О том, что недалеко от Дикого пляжа обнаружен старенький джип, а в нем тело водителя с проломленной головой, рассказал нам Максим Максимович. Он шатался по пляжу со своей обезьяной и, заметив нас с Элкой, свистнул в два пальца.

— Не желаете сделать фото на память?! — Он захохотал, потряс Поляроидом, а мартышка, увидев меня, начала корчить гнусные рожи.

— Что, нашлась твоя Яна? — спросил я пацана.

— Нашлась! — Он потрепал ее по загривку. — Сама в мою пещеру прибежала и меня дождалась. А вы больше не скрываетесь, дядя Глеб?! Там вещи в пещере ваши остались — сумка, одеяла, лекарства. Продукты, правда, Янка все сожрала.

— Нет, Макс, я не скрываюсь больше. — Я размахнулся и плашмя бросил в воду плоский камешек. — Вещи оставь себе, некогда мне за ними таскаться.

— Ух ты! — восхитился Максим Максимович, считая, сколько раз камешек чиркнул по воде. — Ух ты! А вы слышали, дядя Глеб, что вчера вечером…

И тут он выложил историю про старый «Паджерик» и пожилого водителя с проломленным черепом. Машину обнаружил какой-то пацан и все бы смахивало на обычное нападение случайного попутчика на водителя, если бы… Если бы не красная цифра пять на ладони.

Убитым оказался пожилой дядька самой мирной и некрутой наружности. Ни его имени, ни рода занятий, Максим Максимович не знал.

— Черт! — Беда встала, отряхнула с себя песок и с тоской посмотрела на море. — Черт, что это значит?!

— Потом, — осадил я ее, кивнув на мальчишку. Элка плашмя повалилась в песок, давая понять, что сил у нее ни на что не осталось.

— Так как насчет фотки на память?! — спросил Максим Максимович, стараясь запустить плоский камешек в воду с таким же результатом, как у меня.

Я вытащил сотню и протянул деньги Максу.

— Держи. Это за то, чтобы ты поскорее увел отсюда свою обезьяну в красной жилетке. Видеть ее не могу.

— Понял, отстал, — пацан забрал деньги, схватил мартышку за лапу и поволок ее прочь. Но это резвая дрянь все же успела выхватить у меня из руки бинокль и зашвырнуть его в воду.