Ирина Дягилева - Бумажная клетка Страница 6

– Можешь не беспокоиться, Герман, я все уладил, – сказал он миролюбиво. – В твоем салоне три человека одновременно закажут «Порш Каррера». Гришенька успешно сдал сессию и перешел на другой курс. Я решил его немного побаловать.

– Извините, Александр Николаевич… – Пульхерия изобразила на лице фальшивую улыбку. – Герман, где в этом роскошном особняке ватерклозет? Я надеюсь, у вас удобства не во дворе?

На Германа было жалко смотреть. Она схватила его под руку и потащила прочь от папочки.

– Срочно покажи мне туалет! Быстрее, быстрее… – подгоняла она его.

Наконец они остались одни.

– Ты в состоянии соображать? – с тревогой спросила она.

– Нет.

– Ну еще бы! Такую тачку подарить этому лоботрясу! Пусть он на ней себе шею свернет!

– Ты с ума сошла! – Герман вышел из ступора. – Гришенька такой бесшабашный. Ему нельзя дарить скоростной автомобиль. Это очень опасно!

– Ты серьезно? – удивилась она. – Тебя совершенно не задело то, что сказал твой папочка?

– Ну, обидно немного. Гриша младший. Его всегда баловали больше, чем меня. Я уже привык.

– Мне кажется, к такому привыкнуть невозможно. Как хорошо, что я у мамы с папой одна.

– Это все зависть! Очень плохое чувство. Грех!

– Ты мне еще про десять заповедей расскажи. Сам-то чего после папиных слов побледнел?

– Тебе показалось. – Герман покачал головой. – Пуляша, я все понял: он перед тобой выпендривался! Хороший знак!

– Что же в нем хорошего?

– Это означает, что ты ему очень понравилась. Причем понравилась настолько, что он Гришке решил такую крутую тачку подарить. В виде компенсации.

– Он меня с машиной сравнил?

– Машина для него – символ высшего качества. Он тебя сравнил с символом высшего качества. Нет, ты ошибаешься, Пуляша! Один-ноль в нашу пользу! – торжествующе воскликнул Герман.

– Как все сложно! – тяжело вздохнула она.

– С моим папой всегда так. Привыкай.

Пульхерия скептически подняла брови:

– Я рада, что ты рад. Это главное.

Когда они вернулись в гостиную, к ней подошла Даша и с улыбкой триумфатора помахала стодолларовой купюрой.

– Мы с Гришкой поспорили, что папаша Гранде откажется помогать Герману. Я утверждала, что при тебе он ему не откажет. И выиграла.

– Да, изучила ты его хорошо.

– Всего лишь женская интуиция.

К ним подошел Гриша.

– Что вам подсказала женская интуиция? – с любопытством спросил он.

– Отвали, – пренебрежительно сказала Пуля.

Даша прищурила свои огромные глаза и с интересом взглянула на нее: даже она не позволяла себе грубить младшему сыну бизнесмена Гранидина. А Гриша лишь самодовольно ухмыльнулся.

– Предменструальный синдром? – проявил он свою осведомленность в женской физиологии.

– Климакс, – вяло огрызнулась Пульхерия.

– Что-то он у вас больно ранний, Пульхерия Афанасьевна.

– Спасибо за комплимент, хотя и весьма сомнительный. Забей. Будем считать, что у меня просто плохое настроение.

– Кто же вам его испортил?

– Твой папочка очень постарался.

– Неужели вас так легко вывести из равновесия?

– Вы с Александром Николаевичем способны вывести из равновесия даже бревно.

– Да, я весь в папочку, – снова самодовольно ухмыльнулся Гришенька, – тоже люблю экспериментировать.

– Смотри, однажды под это бревно попадешь и оно тебя раздавит.

– Лучше умереть под бревном, чем на бревне.

– Чем же лучше? Если исключить сексуальную составляющую, а эту сторону я с тобой принципиально не обсуждаю, ты мне в сыновья годишься, не вижу особой разницы, – усмехнулась Пульхерия.

– В нюансах, Пульхерия Афанасьевна, в нюансах. – Голос Гриши стал бархатным, а глазки как-то по-особенному заблестели. – Умереть под бревном означает стать жертвой обстоятельств, а на бревне… – Он запнулся, подыскивая подходящие случаю слова.

– Ну? Все? Словарный запас иссяк? – насмешливо спросила Пуля. – Малыш, в твоем возрасте надо книжки умные читать, а не глянец листать. Ты сам-то хоть понимаешь, что несешь околесицу?

– Понимаю, – неожиданно согласился Гриша и лучезарно улыбнулся. – Я больше не буду!

– Не зарекайся, – тяжело вздохнула Пульхерия, – будешь, еще как будешь.

Остаток вечера она провела в унынии. Пуля понимала, что если выйдет замуж за Германа, будет еще огромное количество таких вечеров, на которых ей придется чувствовать себя идиоткой. Это называется «ужин с придурком», придурку здесь отводится роль клоуна, над ним потешаются, без него всем скучно. Надо встать и уйти, пусть они сами друг над другом издеваются. Подошел Герман, взял руку и прижал к губам.

– Спасибо тебе, – с нежностью прошептал он, глядя ей в глаза.

Пульхерия не стала уточнять за что, но поняла – порвать с ним она не сможет. Из жалости. По крайней мере, сейчас. Подумала: «Что ж, посмотрим, на сколько меня хватит». Много раз потом, анализируя происходящее, она ругала себя за нерешительность: если бы тогда ушла, все сложилось бы иначе.

К счастью, Александр Николаевич рано ложился спать и вечер, показавшийся Пульхерии бесконечным, закончился в половине одиннадцатого. По дороге Герман держался молодцом. Даже виду не подал, что отец его обидел, фамильная гордость не позволила. Паша с Дашей собирались заехать к Герману, но Даша вдруг заявила, что у нее болит голова. Чтобы добиться своего, она была не слишком оригинальна. Зачем напрягать такую хорошенькую головку, придумывать что-то новое, если можно воспользоваться старым проверенным способом. Паша был с женой сама нежность.

– Бедняжка, надо срочно в постельку! Здоровье – дело святое.

– Павлик, не в этом дело. Папаша Гранде меня утомляет…

Высадив чету Медведевых, Герман с такой мольбой взглянул на Пулю, что у нее не осталось никакого сомнения в том, где ей предстоит провести ночь.

Глава 4

Шутка, которую неправильно поняли

Утром, поставив поднос с завтраком перед Пульхерией, Герман заявил:

– Как ты думаешь, тебе не пора перевезти вещи ко мне?

– Терпеть не могу туда-сюда с вещами мотаться, – недовольно пробурчала она и тут же пожалела. С лицом обиженного ребенка Герман, опустив плечи, вышел из комнаты.

Яростно намазывая джемом хрустящий тост, Пульхерия рассерженно думала: «Черт побери, ничего нельзя сказать, он тут же обижается. Мне что, теперь каждое слово фильтровать придется? Послал бог любовничка!»

Неожиданно Герман вернулся.

– Я забыл, что ты любишь кофе с молоком. – С лучезарной улыбкой он протянул молочник.

Но Пуля на него сердилась:

– Еще раз надуешься из-за пустяка, больше никогда меня не увидишь! Понятно?

Герман кивнул.

– Мне не шестнадцать лет. Хотелось бы напомнить, что у меня внуку уже три года. Отношения по схеме «горько поссорились – сладко помирились» мне сильно действуют на нервы. К тому же закатывание сцен – это прерогатива женщины, а не мужика.

– Я все понял, – смиренным тоном сказал Герман.

– Кстати, о маленьких детях. Даша вчера мне сказала то, что я должна была в первую очередь услышать от тебя. – Пульхерия оторвала глаза от тоста и в упор взглянула на Германа. Он отрешенно смотрел в окно и с ответом не спешил.

Пауза затягивалась.

– Ау, Герман! Ты где?

– Здесь.

– Я все еще жду ответа. Что это за тайны мадридского двора? Почему о том, что у тебя есть ребенок, я узнаю от посторонних людей?

– А что это меняет?

Пульхерия чуть тостом не подавилась.

– Не фига себе заявление! Про папашу бизнесмена ты мне в первый же день знакомства объявил, а в том, что у тебя есть ребенок, даже под пытками признаваться не хочешь! Где логика? – возмущенно проговорила она. Отставив поднос в сторону, вскочила с кровати и начала одеваться.

– Ты куда? – забеспокоился Герман. – Нам в салон еще рано.

– В какой салон?

– Я покажу тебе новое место работы.

– Работы?!

– Папа велел тебя взять главным бухгалтером…

– Насколько я поняла, это была всего лишь шутка.

– Папочка такими вещами не шутит.

– А мое мнение здесь кого-то интересует?

– От выгодных предложений не отказываются, – сказал Герман значительно.

– У меня уже есть работа, которая меня устраивает!

– Пуляша! Ты не понимаешь! Тебе сделано предложение, от которого нельзя отказываться!

Пульхерия остановилась, словно наткнулась на невидимое препятствие.

– Почему?

– Потому что его сделал мой папа, – терпеливо объяснил Герман. – Он не выносит отказов.

– Почему? – тупо переспросила она.

– Тебя приняли в нашу стаю, и жить теперь ты должна по ее законам.

– Не желаю жить ни в каких стаях, и я никому ничего не должна, – с мрачным упорством сопротивлялась Пуля.

– Ты все правильно говоришь, но мой папа…

– Что ты пристал ко мне со своим папой!

Пульхерия со злостью швырнула в Германа туфлю. Он увернулся, и она беспрепятственно вылетела в открытое окно. Пуля не тронулась с места, а Герман перегнулся через подоконник, пытаясь рассмотреть, куда она упала. Ей безумно захотелось двинуть ногой по его тощей заднице, чтобы он отправился следом за туфлей.