Елена Логунова - Рука и сердце Кинг-Конга Страница 6

– А где же обещанное телевидение? – через головы дегустаторов нервно поинтересовался Баринов. – Осталось всего пять бутылок, это минут на десять, не больше!

Я тоже заволновалась и посмотрела на часы: телевидение опаздывало. Съемочная группа, которую обещал прислать мой друг и давний поклонник Максим Смеловский, застряла в пробке, которую мы же сами и устроили.

– Идем пешком в полной амуниции, будем минут через пятнадцать! – задыхаясь, доложил срочно вызванный Максим в телефонную трубку. – Тяните время!

– Время – деньги! – вспомнила я и крикнула секретарше: – Кать, пиастры на наше на пропитание у тебя?

Катерина кивнула: выполняя функции кадровика, она поутру выбила из шефа пятьсот рублей на прокорм сотрудников, занятых ответственной рекламной работой на выезде.

– Было нам на прокорм, станет им на пропой! – вздохнул Полонский, с лету уловив мою мысль.

Он быстро пересчитал пятьсот рэ на водочные поллитры, обнадежил нас сообщением, что денег должно хватить на семь бутылок, а семи бутылок – еще на пятнадцать минут, и умчался на поиски продовольственного магазина, в ассортименте которого имеется стремительно набирающая популярность водка «Екатериновка».

Толпа прибывала, как паводок. За первым троллейбусом остановился второй, и из его открывшихся дверей водопадами хлынули потоки пассажиров, на лицах которых без труда читалось радостное оживление. Активного недовольства внеплановой остановкой никто не выражал. Я заподозрила, что городское троллейбусное управление пустило машины по спецмаршруту к нашей бесплатной водочной точке. Утомленная Катька, сделав свое дело, передвинулась с середины запруженной улицы на тротуар, но и там не нашла тихого местечка. Какая-то целеустремленная тетка с пухлыми хозяйственными сумками наступила ей на ногу и вместо извинения нахамила:

– Посторонись, шалава!

– Сама шалава! – мгновенно окрысилась Катерина. – Корова!

Я кашлянула: слышать про коров мне было неприятно. К тому же невысокая коренастая тетка в мышином пальто больше походила на ослицу, чем на буренку. Но острослов Баринов со своего места поддержала Катькину версию, громко продекламировав:

– Организованной толпой коровы шли на водопой!

– Алкоголики и тунеядцы! – обругала организованную нами же толпу обиженная Катерина. – Что делается, а? Будний день, рабочее время, а они водку глушат без зазрения совести! Никакой культуры у людей!

Тут я вспомнила, что культурную часть программы поручено обеспечивать мне, и быстренько еще разок озвучила в мегафон рекламно-информационный текст про героическую роль сорокоградусной в борьбе за сохранение многострадального озонового слоя Земли.

Прибежал взмокший Полонский, приволок в большом пакете с иезуитской надписью «Пейте на здоровье!» еще семь бутылок «Екатериновки» и с ходу заорал Баринову, плотно занятому на розливе:

– Сашка, суши весла! Пока тивишники не подойдут, никому ни капли, ни-ни!

Я окончательно наплевала на правила приличия, влезла на подножие афишной тумбы и, эротично обнимая ее одной рукой, из-под ладошки второй оглядела окрестности. В направлении «на двенадцать часов» уже видна была просека, шириной аккурат совпадающая с длиной съемочного штатива, возложенного на плечи дюжего оператора на манер коромысла.

– Идут, родимые! – обрадованно закричала я и от полноты чувств залихватски свистнула в два пальца.

Дисциплинированно отреагировав на свист, затормозили еще две легковушки.

– Дорогая, я уже здесь! – К основанию моей тумбы картинно пал на одно колено обольстительно улыбающийся Максим Смеловский.

Телевизионный принц с недвусмысленным приглашением открыл мне свои объятия, но я не обрушилась в них, а только капризно брыкнула ножкой и потребовала:

– Сначала победи дракона!

– В смысле вашего зеленого змея? Это мы запросто! – Максим поднялся, отряхнул колено и буром ввинтился в толпу у барной стойки, бойко покрикивая:

– Граждане, расступаемся, расступаемся, пропускаем телевидение, популярная программа «Их ждет вытрезвитель», кто не хочет засветиться в кадре с рюмкой, отступаем в сторону!

Действительно, светиться в кадре хотели далеко не все. Хитромудрый Смеловский словом и делом (тычками микрофона под ребра) живо расчистил подступы к барной стойке, и освободившийся пятачок мгновенно оккупировал оператор с камерой на треноге.

– Ну слава богу! – смахнув пот со лба, с облегчением сказал Полонский. – Успели!

– Слава нам! – горделиво поправила я. – Какую рекламную акцию организовали, а? Загляденье просто!

– Теперь осталось красиво отчитаться о проделанной работе и срубить с клиента полновесный гонорар! – Полонский облизнулся и зажмурился, как сытый кот. – Между прочим, что ты делаешь сегодня вечером?

Я с неудовольствием взглянула в хищно распахнувшиеся зеленые глаза, вздохнула и напомнила:

– Всеволод, ты же обещал!

– Так это когда было! – Полонский нахмурился и угрюмо воззрился на афишную тумбу, украшенную плакатом, приглашающим детей и взрослых на спектакль «Он улетел, но обещал вернуться» в городском ТЮЗе.

– Видишь? – Я постучала пальцем по красной кнопке на животе нарисованного Карлсона. – Даже дети знают, что настоящие мужчины в полном расцвете сил всегда держат свое слово! Обещал вернуться – и вернулся!

– Обещал не клеиться – и засох на корню! – язвительно поддакнул обиженный Всеволод.

Две недели назад, когда в нашем процветающем рекламном агентстве открылся кастинг претендентов на должности копирайтера и креатора, я лично привела Полонского к шефу и дала ему самые лучшие рекомендации. Причем на тот момент продолжительность нашего с Севой знакомства исчислялась минутами. Всеволода мне торопливо представил и горячо расхвалил Зяма – мой родной брат, гениальный (как говорят) художник-дизайнер. Родственникам я привыкла верить. То, что Зямин протеже парень творческий, было видно с первого взгляда: черненые серебряные кольца на пальцах, в ушах и пупке, а также итальянские ботинки из желтой (!) лакированной кожи африканского крокодила говорили сами за себя.

Правда, я только позже узнала, что Зямина забота о карьерном росте Полонского имела под собой воистину шкурный интерес, так как эти два гениальных любителя выпендрежных шмоток познакомились на почве купли-продажи Зяминого дорогущего пальто из меха бенгальского тигра. Пижону Зямке приспичило от своей тигровой шкуры избавиться, а у модника Севы банально не нашлось наличных для совершения этой сделки каменного века. Поэтому мой гениальный братец сначала помог приятелю-покупателю с работой, а уже затем открыл ему кредитную линию под зарплату нашего штатного креатора! А свою родную сестрицу беззастенчиво использовал втемную! Но к чести Зямы надо сказать, что хотя бы в одном немаловажном вопросе он проявил похвальную принципиальность: Полонскому пришлось поклясться, что, работая в «МБС», он не будет клеиться к сестричке своего благодетеля – то есть ко мне.

Конечно, это не было проявлением братской заботы о моральной чистоте родной кровиночки – Зяма просто не хотел, чтобы к нему был в претензии капитан Кулебякин. Что до Всеволода, то поначалу поставленное Зямой условие не показалось ему трудно выполнимым. Но, по мере того как мы день за днем делили в офисе кров и стол (скуповатый Бронич не спешил раскошеливаться на персональную мебель для сотрудника, чей испытательный срок еще не закончился), Полонский все чаще засматривался на мои коленки с выражением лица, которое имел Смоктуновский в роли Гамлета, размышляющего: «Быть иль не быть?» Если бы он (не Смоктуновский) осмелился спросить мое мнение, я бы сразу сказала: «Не быть!» – Всеволод категорически не нравился мне как мужчина. Глаз у меня наметанный, претендентов я еще при первой встрече оцениваю с точностью до восьмого знака после запятой. Вердикт, вынесенный Полонскому, однозначно гласил: «Герой не моего романа!»

– Потому что все твои романы динамичные и остросюжетные, в оригинальном стиле «лав-триллер», – прокомментировала моя лучшая подруга Алка Трошкина, специально зайдя к нам в офис, чтобы посмотреть на Полонского. – Тебе нужен мужчина головокружительный и крепкий, как ямайский ром, а этот милый молодой человек больше смахивает на обезжиренную простоквашу в неадекватно яркой упаковке!

Я согласилась с Алкой целиком и полностью. Несмотря на неординарную внешность и профессиональную креативность Полонского, в нем не чувствовалось ни малейшей готовности к самоотверженному безумству в личной жизни. Я находила Всеволода нервным, истеричным, трусоватым и, что хуже всего, откровенно скучным. А посему носитель экстравагантных крокодиловых башмаков вызывал у меня гораздо меньше интереса и сочувствия, чем тот желтушный аллигатор, который стал невинной жертвой итальянской обувной промышленности, посмертно обеспечив претенциозному Полонскому обманчивый шарм.