Галина Куликова - Рукопашная с Мендельсоном Страница 60

– Это все игра, блеф, – возразил Тагиров. – Они разыгрывали вражду для того, чтобы проворачивать свои делишки и не попасть под подозрение. Кузяева – приятельница Белова и его бывшая любовница. Лет десять назад Белов возглавлял охрану мужа Кузяевой, известного в городе бизнесмена. Но тот узнал об этой связи и со скандалом Белова выгнал. Тогда Кузяева взяла опального охранника на работу к себе в институт. А муж вскоре погиб при неясных обстоятельствах. Кстати, милиция сейчас снова подняла это дело. Здесь, вероятно, тоже не обошлось без Белова.

– Так почему же они убили Полянского? Чем он им мешал? – нетерпеливо воскликнула Лайма.

Тагиров развел руками.

– Карьера. Причина страшного преступления до ужаса банальна. Кузяева все эти годы мечтала возглавить институт. Она вообще женщина амбициозная. К тому же Кузяеву поддерживал ее давний покровитель, крупный чиновник чисторецкой администрации. К слову, это ему она написала то злополучное письмо, но Полянскому отправила по ошибке. Фамилия адресата – Поляков. Такое случается, все знают. Открыла список адресов и случайно ткнула в строчку выше – вот и улика, правда, косвенная.

Так вот, относительно мотивов. Когда институт начал возрождаться в новом качестве и появились очень хорошие перспективы, Кузяева решила, что настал ее звездный час. Но тут как снег на голову свалились эти московские ученые, и Полянский стал исполняющим обязанности директора. И судя по всему, именно его должны были окончательно утвердить в должности. Чисторецкий благодетель Кузяевой боролся за ее назначение, но одолеть московских чиновников оказался не в силах. Для Зои Борисовны в силу возраста это была последняя возможность возглавить большую серьезную организацию. Других возможностей могло уже не представиться, тем более Чисторецк – не Москва, здесь число руководящих кресел весьма незначительно. И она решила биться насмерть. В прямом смысле этого слова. Тем более ее покровитель сетовал, что если бы не Полянский, то он бы все легко решил в ее пользу.

Белову Кузяева доверяла безоговорочно. Дело обставили следующим образом. Полянский допоздна задержался на работе. Как исполняющий обязанности директора он курировал строительство нового корпуса. Под каким-то предлогом Белов заманил Полянского на десятый этаж. С ключами, как вы понимаете, у него проблем не было. Он отпер дверь, ведущую в переход, и подозвал ученого к оконному проему, куда была подведена труба для строительного мусора. Тут он, вероятно, напал на него, нокаутировал и засунул в трубу. Он, конечно, не рассчитывал, что Полянский во время борьбы схватит его за руку, – закончил свой рассказ Тагиров.

– И что, Кузяева во всем призналась? – поинтересовался Корнеев.

– Пока что нет. Но это – лишь дело времени. Рассчитывает на помощь своего покровителя. Но у того сейчас проблемы: если докажут, что он был в курсе подготовки убийства, ему придется очень несладко. Белов – тот вовсю дает показания. Еще вопросы будут?

– Один вопрос! – как на уроке в школе подняла руку Лайма. – Что здесь делает Афиноген Беседкин, и как он вообще сюда попал?

– Знаете, это удивительное стечение обстоятельств, – понизил голос Тагиров и даже оглянулся, как будто Беседкин мог притаиться сзади. – Меня всегда поражают такие совпадения. После того как возле Дворца бракосочетаний его задержали за злостное хулиганство, его родители примчались в милицию со справками, что ребенок невменяем и за свои поступки не отвечает. Разумеется, Беседкина отпустили. На следующий же день его дедушка, у которого большие связи, договорился, чтобы внука срочно услали в командировку подальше от Москвы и на срок не меньше недели. Хотели, чтобы мальчик немного пришел в себя, подышал чистым провинциальным воздухом и одумался. И Беседкина отправили инспектировать строительство нового корпуса института прикладных нанотехнологий в славный город Чисторецк. Где он ночью наткнулся на террористов и даже сфотографировал их, с перепугу нажав на кнопку автоматической съемки. Правда, виден там один Герлоф Схейл, да и то не очень четко.

– Но Беседкин при встрече его узнал! Поэтому он кричал во время драки: «Я тебе покажу, как по стройкам шляться!» – припомнил Корнеев.

– Именно. Кроме того, он имел поручение осмотреть новое здание Летнего театра и дать свое заключение о качестве строительства. Но здесь он вдруг увидел Лайму. И бегал следом за ней до тех пор, пока не ввязался в операцию по освобождению Мельченко.

– А где он сейчас? – осторожно поинтересовалась Лайма.

– В больнице.

– Господи ты боже, что с ним?!

– Пока лишь температура и насморк, но он напугал врачей рассказами о своем слабом здоровье, и они держат его под наблюдением – на всякий случай. Еще вопросы, или будем расходиться?

– У меня вопрос напоследок, – раздался голос Корнеева. – А чем закончился наш любимый фестиваль? Мы в этой горячке совсем про него забыли.

– Фестиваль? – удивился Тагиров. – Нормально закончился. Люди были потрясены зрелищем рухнувшего театра, но поскольку никто не пострадал, все быстро успокоились. Вообще-то веселье продолжалось всю ночь, и в конце гостям уже как-то не до театра было. А назавтра большинство разъехалось по домам, увозя самые приятные воспоминания. К тому же кто-то пустил слух, что теперь это будет на каждом фестивале – сначала строят театр, потом его взрывают. И так ежегодно. Многие верили. Ну что, пора заканчивать наше совещание?

– Пора, – согласилась Лайма, вставая и направляясь к выходу. За ней потянулись и Медведь с Корнеевым.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, Лайма хмуро заметила:

– Надеюсь, Беседкина еще не выпустили из больницы, и он не подкарауливает меня внизу с цветами и угрозами. Хотя, – неожиданно вздохнула она, – может быть, Беседкин поднял бы мне настроение. Так хочется, чтобы кто-то думал о тебе, ждал тебя…

– Почему – кто-то? – сердито спросил Корнеев. – Ты же говорила, что все еще любишь Шаталова! Разве Беседкиным можно заменить настоящую любовь?

– Нельзя, – печально ответила Лайма. – Но Шаталов – это уже из области фантастики.

– Еще не все потеряно, – возразил Корнеев. – Возьми и позвони ему.

Они вышли на улицу и остановились на верхней площадке лестницы, спускавшейся к тротуару, возле одной из мраморных колонн. Солнце било в глаза, мешая смотреть на мир широко раскрытыми глазами.

– Не буду я звонить, – пробурчала Лайма. – Он наверняка уже нашел себе другую.

– Не нашел, – покачал головой Корнеев. – На спор? Если я выиграю, тогда ты нас с Иваном пригласишь на свою новую свадьбу. И не станешь говорить, что мы тебя дискредитируем. Я могу доказать, что прав.

– Ну как ты можешь доказать? – вспылила Лайма. – Вечно у тебя какие-то безумные идеи!

– У меня умные идеи, – возразил Корнеев и, взяв ее руками за плечи, развернул в сторону лестницы. – Посмотри внимательно вниз.

Лайма посмотрела, сощурилась, потерла глаза кулаками, снова посмотрела и охнула. Внизу стоял Геннадий Шаталов и, задрав подбородок, смотрел прямо на нее. Подбородок у него был упрямым, глаза жесткими и внимательными, а губы твердыми на вид, но на самом деле такими нежными…

Лайма внезапно всхлипнула и, посмотрев по очереди на своих друзей, прошептала:

– Это он!

– Конечно, это он, – ворчливо сказал Корнеев. – Не понимаю, почему ты стоишь тут, а не летишь к нему сломя голову?

Лайма раскинула руки и помчалась по ступенькам, чувствуя, как сердце колотится о ребра – от восторга и безумной надежды на счастье. Шаталов ждал ее внизу, сгорая от нетерпения.

– Я опять ничего не понял, – сказал Медведь и даже головой потряс. – Как этот парень здесь очутился? Этого просто не может быть. Волшебство какое-то.

– Когда рядом с тобой женщина с разбитым сердцем, поневоле хочется ненадолго стать волшебником, – усмехнулся Корнеев. – В конце концов, что такое чудо? Порой всего лишь один телефонный звонок.