Дарья Донцова - Британец китайского производства. Народный детектив Страница 8

Я схватила телефон, набрала номер.

– Алло, – донесся сквозь треск голос Подаркниа.

– Игорь!

– Слушаю.

– Скажи мне адрес Дины!

– Деревня Воронкино, улица… – спокойно продиктовал он. Потом, спохватившись, воскликнул: – Зачем тебе?

Но я уже отсоединилась, ринулась к сумке, заглянула в кошелек. Денег нет совсем. На глаза навернулись слезы… И тут в душе снова окрепла решимость. Эка беда, да у меня никогда нет денег! Неужели столь пустяковое обстоятельство может стать помехой? В портмоне пусто? Значит, я поеду в это Воронкино зайцем, пойду пешком, поползу на животе, но непременно доберусь до Дины!

Воронкино оказалось богом забытым местечком, состоящим из пары покосившихся избушек. Дойдя до первого, завалившегося набок домика, я постучала в окошко.

– Входите, – донеслось изнутри, – открыто, собак нет!

Я дернула ручку, очутилась в сенях, забитых всякой всячиной, а потом прошла в просторную кухню. За длинным столом, накрытым красно-белой клеенкой, сидела симпатичная, слегка полноватая тетка в спортивном костюме. Увидев нежданную гостью, она улыбнулась и воскликнула:

– Если вы за творогом пришли, то, извините, сегодня ничего нет, переезд у нас, видите, на узлах сижу. Наконец-то дом построили! Столько времени, сил и денег потратили! Но, слава богу, мучениям конец. У детей теперь свои комнаты будут, представляете?

Радость изливалась из нее рекой. Несмотря на плохое настроение, я улыбнулась.

– Желаю вам счастья на новом месте.

– Да, да, спасибо!!! Только уж извините, творога нет, приходите через три дня. В Абашкино, теперь там жить станем!

– Воронкино, похоже, умирает, – осторожно продолжила я разговор.

– Вообще народу тут не осталось, – объяснила хозяйка, – две старушки да мы с мужем. Ну какая перспектива у наших детей? А в Абашкине и школа, и больница, и даже кинотеатр, замечательное место!

– Простите, пожалуйста, вообще-то, я не собиралась покупать творог. Ищу Дину.

– Кого? – удивилась женщина.

– Дину, – повторила я, – в девичестве Подаркину, а нынешней фамилии ее я не знаю. Одно время она была замужем за Михаилом Сергеевым, потом развелась, уехала в Воронкино с новым супругом…

– Это я! – воскликнула хозяйка. – Зачем вам понадобилась? Ведь мы совсем незнакомы, впервые видимся!

– Мы в некотором смысле родственники, – вздохнула я, – понимаю, конечно, нелепость происходящего, даже некоторую двусмысленность. Разрешите представиться: Таня Сергеева, вдова Миши.

Дина вскочила.

– Миша умер! Господи, отчего? В катастрофу попал? Он же совсем молодой! Да ты садись! Извини, угостить тебя нечем, кухню увезли.

– Мне совсем не хочется есть, – воскликнула я, – пить тоже. Понимаешь, попала я в идиотскую историю, и, похоже, без твоей помощи из нее не выпутаться.

Дина быстро закивала.

– Сделаю, что могу, только расскажи про Мишу.

– Ты на него в обиде?

– Нет, – затрясла головой хозяйка, – случается такое частенько, живут два хороших человека, а потом разбегаются. Впрочем, думаю, если бы не Этти… В общем, это долгая история.

– Умоляю, расскажи!

– Сначала твой черед, – проявила твердость Дина.

Я устроилась поудобней на колченогой табуретке и постаралась связно и последовательно изложить события. Дина слушала не прерывая. В конце концов, когда я замолчала, она нахмурилась.

– Ну, Игорь! Кто просил его языком молоть, вот болтун!

– Про чернокожего младенца вранье?

– Да нет, правда. И узнала я ее внезапно, настоящий удар был, – насупилась собеседница. – А причина развода не в невозможности иметь детей. Всему виной Этти.

– Этти?

– Да. Она меня ненавидела, изводила исподтишка, в лицо говорила комплименты, делала подарки, признавалась в любви, а за спиной… Мишке на меня жаловалась, всякую дурь плела, ну, типа, что у меня любовники есть.

– Господи, зачем?

Дина пожала плечами.

– Хотела сыночка в личном распоряжении иметь. Думаю, в отношении тебя та же политика велась. Этти очень ревнива, она просто умело маскируется, но я пару раз видела «мамулю», так сказать, в натуральном виде, без маски!

– Но Миша умер, а Этти по-прежнему моя лучшая подруга!

– Ты так считаешь? – удивилась Дина. – Нет, она просто что-то подлое задумала и сейчас делает все, чтобы подвести тебя под монастырь. Кстати, когда мы разводились, Миша опомнился и решил пойти на попятную. Пришел с цветами и давай о любви петь. Но я совершенно не хотела вновь плавать в той же реке и ответила: «Приговор окончательный, обжалованию не подлежит!» И тут он закричал: «Думаешь, я такой бедный? Вовсе нет! Я сумел разыскать своего отца, он на меня завещание оформил. Получу нехилую сумму. Блудный папашка богат и очень болен, скоро я обрету миллионы». Теперь дошло? – спросила она.

– Что?

Дина округлила глаза.

– Миша умер, его отец тоже. Этти знает о кончине Родригеса, деньги завещаны сыну. Кто наследник?

– Не знаю!

– Да ты! – подскочила Дина. – Первая на очереди супруга покойного, потом – родители. Если тебя в тюрьму посадят за убийство, чьи денежки будут? Скумекала?

– Нет, – ошарашенно ответила я, – не может быть! Этти лучшая… единственная! Она всегда…

– Бойся подруги, дары приносящей, – рявкнула Дина, я замолчала.

И тут в комнату вошел крепкий мужчина.

– Поехали, – велел он, хватая пару сумок.

Началась суета, в которую включили и меня. В конце концов Дина влезла в машину. Напоследок она сказала мне:

– Хочешь совет? Притворись дурой, поезжай к своей распрекрасной Этти и для начала спроси про брошенного младенца, затем обо мне… Увидишь ее реакцию и поймешь, что к чему. Ну, покедова, надумаешь, приезжай в гости.

В город я вернулась почти в предсмертном состоянии и, плохо понимая, что делаю, позвонила в квартиру Этти. Дверь моментально распахнулась, я упала свекрови на грудь и зарыдала.

– Танюшечка, – захлопотала та, которую я любила больше всех, – что произошло? Опять нелады с работой? Ей-богу, ерунда! Плюнь и разотри! В конце концов, мы можем жить вместе, я стану тебе вместо матери. Прекрати плакать. Господи, у меня сердце разрывается!

В голосе Этти звучало столько неподдельной любви и ласки, что мне стало совсем плохо. Боясь потерять сознание, я вцепилась в свекровь и стала выкрикивать нечленораздельные фразы:

– Миша умер… а где чернокожий малыш? Завещание от папы… Никита Дорофеев… Гри… Я не верю. Этти! Не верю! Скажи скорей, немедленно, прямо сейчас!

– Что? – тихо спросила свекровь. – Что я должна сказать?

– Что любишь меня!!! Все врут! Все!

Внезапно мои ноги подкосились, я села на пол, Этти опустилась рядом.

– Милая, – зашептала она, – после кончины Миши ты единственная, кто у меня остался. Успокойся. Я люблю тебя!

– Они все врали? – с надеждой спросила я.

– Нет, – помотала головой Этти.

– Был чернокожий младенец?

– Да.

– Ты оставила его в роддоме?

– Я отказалась от малыша, совершила по молодости и глупости подлый поступок, – ответила свекровь, – слабым оправданием мне служит страх, испытанный при известии о разноцветных близнецах. Второго, черного мальчика, моментально усыновила пара дипломатов из Конго, они хотели соблюсти полнейшую секретность, поэтому взяли ребенка в СССР, а не у себя на родине. Больше я ничего о нем не знаю. Как им удалось добиться разрешения на усыновление, не имею понятия, знаю лишь, что они уехали домой.

– Но почему ты не рассказала мне о предыдущих женах Миши?

Этти потерла ладонями щеки.

– Ладно, иди умойся, мы попьем чаю, съедим мой пирог, кстати, твой самый любимый, с творогом, и я объясню тебе все. Наверное, следовало сделать это раньше, но, увы, не слишком я люблю вспоминать те годы. А потом вместе подумаем, как быть. Иди, моя радость.

Я потрусила в ванную, воодушевленная. Конечно, Этти моя подруга, господи, кто же задумал этот спектакль? Зачем?

Тщательно ополоснув лицо и промокнув его полотенцем, я, забыв закрутить кран с водой и не закрыв за собой дверь в ванную, почапала по коридору. Ноги в мягких тапках ступали бесшумно. Внезапно тело пронзила боль, и я остановилась. Ну вот, стоит понервничать, как моя «любимая» болячка – межреберная невралгия – мигом дает о себе знать. Я не могу даже пошевелиться, надо позвать Этти, но от боли пропал голос.

Я привалилась к стене. Сейчас, наверное, отпустит. Через полуоткрытую дверь кухни было великолепно видно, как Этти готовит чай.

– Таня, – вдруг крикнула она, – ты моешься?

Я не сумела выдавить из груди ни звука.

– Вода шумит, – сама себе сообщила Этти, – следовательно, моя толстая рыбка принимает душ, мой зайчик, любимая дрянь, сволочь с поцелуями…

В голосе Этти послышалась неприкрытая ненависть, я вжалась в стену, наблюдая за свекровью. А та вытащила из кармана пузырек, сосредоточенно потрясла его над чашкой, потом ухмыльнулась и прошептала: