Инна Штейн - Библиотечный детектив Страница 9

Анна Эразмовна не любила ментов. Конечно, в нежном детстве ей нравился дядя Степа, но на этом ее положительное отношение к представителям органов правопорядка заканчивалось. Она не верила, что милиция ее бережет, и, когда видела на улице людей в форме, отличной от военной (хотя в последнее время разобраться было сложно), на всякий случай переходила на другую сторону. Истинные причины взаимной неприязни милиции и интеллигенции кроются в отечественной истории и коренном различии в менталитете сторон, обусловленном… Ладно, что тут рассусоливать, и так все понятно. Лично Анна Эразмовна с ментами никогда не сталкивалась. Она сорок лет прожила в своем доме, но участкового не видела ни разу. Когда дочке исполнился годик, ее коляску украли прямо от детской поликлиники. Отец ходил в отделение, там над ним только посмеялись.

Правда, этой весной произошла крайне неприятная история. Миша занимался настольным теннисом, тренировки заканчивались поздно, иногда он приходил сам, но чаще Леонид Владимирович ездил за ним на машине. В тот вечер Анна Эразмовна попросила его купить по дороге маме лекарство. На обратном пути он остановился у аптеки Гаевского (она работает круглосуточно), несколько минут простоял в очереди у окошка, а когда вернулся, обнаружил, что заднее правое колесо спущено. Пока он менял колесо, из машины исчезла барсетка с документами на машину и деньгами. Миша врубил радио на полную громкость, ничего не видел и не слышал. Самое смешное, что точно таким же способом у младшего брата дражайшего супруга среди бела дня сперли из машины куртку с бумажником. Леонид Владимирович так убивался, так корил себя за то, что не закрыл машину, что Анна Эразмовна его особо не пилила. «Лох – это судьба», – только и сказала она. Все же было решено обратиться в милицию, и Леонид Владимирович часов в 11 ночи отправился в Центральный райотдел. Вернувшись, он рассказал, что дежурный опер произвел на него очень благоприятное впечатление. Оказалось, что и с ним произошла точно такая же история, что за бандой этой охотятся давно, только поймать никак не могут. Он посоветовал заявления не писать, а ждать, когда документы вернут, за деньги, конечно. Вечером следующего дня муж продемонстрировал заточенный обрезок металлической трубы и сказал, что на вулканизации за последний месяц извлекли еще восемь точно таких же. «Неужели нельзя их поймать? – удивлялась Анна Эразмовна. – Устроили бы засаду у аптеки Гаевского». Муж выразительно покрутил пальцем у виска, и она замолчала, лучше было его не трогать, и так человек весь на нервах. Все это случилось в среду, а документы принесли только в субботу вечером. Два здоровенных амбала, лица кавказской национальности, потребовали за «найденные» документы сто пятьдесят долларов. Сошлись на ста и то, только потому, что Леонид Владимирович психанул и заявил, что договорился за эти же деньги документы восстановить (что было неправдой, в ГАИ брали дороже).

Симпатичный опер дал Леониду Владимировичу свои координаты, но тот, опасаясь за семью, так ему и не позвонил.

Муженек имел обыкновение записывать телефоны на разных обрывках и клочках, найти их в нужный момент было невозможно.

Весь вечер, стараясь не привлекать внимания, Анна Эразмовна искала телефон следователя, но маму провести не удалось.

– Нюсик, ты что-то ищешь? Может, я знаю, где лежит?

– Ничего я не ищу, что ты от меня хочешь? -раздраженно отвечала она.

Беба Иосифовна сразу обиделась и замолчала.

– Не могу найти квитанцию за телефонные переговоры, – соврала Анна Эразмовна.

– Ну, я же вижу, что ты что-то ищешь. Все квитанции сложены у меня в шкатулке.

Пришлось для вида открыть подаренную когда-то учениками деревянную шкатулку с парой мчащихся лошадей на крышке. И, о чудо!, среди квитанций за последние лет десять лежал аккуратный прямоугольник плотной бумаги с фамилией мента, его рабочим и мобильным телефонами. Имени-отчества не было, и Анна Эразмовна минут десять гадала, как к нему обратиться: «товарищ»? «гражданин»? «господин»? «пан»? Махнув на эти глупости рукой, она решительно набрала рабочий телефон и услышала в трубке: «Дежурный Литовченко слушает». Нет, ей определенно везло.

– Добрый вечер, товарищ Литовченко, извините, что так поздно. («Товарищ» выскочил изо рта совершенно автоматически. И почему она извинялась, он-то на работе?)

– А кто говорит и по какому делу?

– Меня зовут Анна Эразмовна. Помните, несколько месяцев назад мой муж (она назвала фамилию) обращался к вам насчет барсетки, которую из машины украли. Вы еще сказали, что документы принесут.

– Ну и что? – недовольно отозвался товарищ Литовченко. – Если документы не принесли, вряд ли мы вам сможем теперь чем-то помочь. Раньше обращаться надо было.

– Ой, нет, нет, я совсем по другому поводу. Я в библиотеке работаю, ну, где Люба Мишина работала…

– А, так вы по делу Мишиной? – совсем другим тоном, очень заинтересованно спросил опер.

– Да, я бы хотела с вами поговорить, только не по телефону.

– Конечно, не по телефону. Я дежурю до девяти утра, потом могу зайти к вам в библиотеку.

– Нет, знаете, мне в библиотеке не хотелось бы, я к вам лучше сама приду, часам к восьми. Только мне на работу опаздывать нельзя.

– Так я вас подвезу, я на машине. Подходит?

– Очень даже подходит, спасибо, и до завтра.

И в эту ночь Анна Эразмовна почти не сомкнула глаз. Она крутилась с боку на бок, переворачивала и взбивала подушку, считала до ста, слушала храп мужа, вставала и на цыпочках шла в другую комнату, проверяла, дышат ли мама и Миша. Сынок спал так тихо, что она даже руку к носу подносила.

Подруги дразнили ее «Эразмой Роттердамской», но такой глупой и неуверенной наша самоуверенная героиня давно себя не чувствовала. «Ой, Аня, Аня, какая же ты Эразма Роттердамская, – думала она. – Ты уже точно Анна Маразмовна». Так много лет назад назвал ее один ученик, она страшно обиделась, потом он долго перед ней извинялся.

Говорить или не говорить следователю про нож? Андрей, правда, несовершеннолетний, интересно, с какого возраста наступает уголовная ответственность? Говорить или не говорить про Георгия? Он же убийца, конечно, говорить. А вдруг это повредит Андрею? Имеет ли она право скрывать такие вещи?

Заснула Анна Эразмовна, когда было совсем светло.

Глава девятая, которая знакомит со вторым сном Анны Эразмовны

И приснился Анне Эразмовне второй сон. Если вы думаете, что между первым и вторым сном ей ничего не снилось, так вы ошибаетесь. Наука утверждает, что человек не может не видеть сны. Можно их не помнить совсем, можно проснуться утром и помнить все замечательно, а к обеду забыть начисто. Иногда снятся сны, которые помнишь всю жизнь, в которых ищешь глубокий смысл, намек, подсказку, объяснение, предсказание, ну, а кто ищет, тот всегда найдет.

Она стоит на площади небольшого города, явно не советского, досоветского или постсоветского. Посреди площади бьет фонтан, она подходит, опускает руку в сверкающую воду и смачивает лоб и затылок. Площадь образована каменными двухэтажными домами, рамы на окнах не распахиваются, а поднимаются, на уровне второго этажа висят горшки с ярко-красными некрупными цветами. Бывает тысячелетняя грязь – это когда тысячу лет не убирают, это знакомо, а здесь царит тысячелетняя чистота – это когда тысячу лет скребут, драят, чистят и моют, это раньше только во сне и можно было увидеть.

Часы на башне бьют четыре пополудни, а ведь опаздывать нельзя. Она торопливо идет по совершенно безлюдным узким улочкам, успевая на ходу читать вывески и заглядывать в витрины. Между магазином компьютеров и туристическим агентством приютилась антикварная лавка, из которой доносятся вполне явственные всхлипывания. В окне аптеки виднеются разноцветные стеклянные пузырьки, наводящие на мысль о ядах и коварстве, а в лавку букиниста очень хочется зайти и полистать старые толстые книги, несомненно, волшебные. Витрина одного из магазинов привлекает ее внимание, и она останавливается. На черном бархате разложены кинжалы, стилеты, кортики, финки и обыкновенные кухонные ножи. Все это холодное оружие снабжено фанерными бирками, на которых чернильным карандашом выведены цифры. Большинство цифр ей ничего не говорит, некоторые смутно знакомы. Два кинжала лежат рядом, надписи у них разные: 15.3.44 ВС, и 13.7.1793. «Ну, это я, пожалуй, знаю», – думает она. В центре витрины блестит хирургический скальпель, цифры выстроились в столбик из четырех строчек:

6.08.1888

8.09.1888

30.09.1888(2)

30.11.1888

Еще секунда и удастся сообразить, что это обозначает, но картина меняется.

Под дождем в густом тумане бредет она по улицам другого города, огромного, грязного, зловонного (о какой это тысячелетней чистоте она бредила?), мокрый подол бьет по ногам, высокие башмаки невыносимо жмут, шерстяной платок прилип к спине. Она выходит к реке, которая в тумане не видна, но ошибиться невозможно: в ноздри бьет свежий и, в то же время, тошнотворный речной запах.