Анна Барт - Венец Государя Страница 10

Отец Сергий кивков головы дал понять, что одобряет решение своего духовного сына. Князь Георгий помолчал немного.

– А с испанскими посланцами делать что будем? Что князь Московский велит? – спросил один из воинов, высокий, черноглазый, красивый.

– Некогда нам дожидаться приказов из Московии, Горреро. Вот вам мой наказ – держите нейтралитет как можно дольше, избегайте кровопролитий. Может, и успокоится все через время. Попробуем откупиться, как делали прежде. Если начнем военные действия – пожар вспыхнет, остановим ли? Мы пережили нашествие Колумба, переживем и Кортеса. Что о нем известно тебе, отец Сергий?

– Никто раньше не слышал о нем или его семье. Называет себя испанским грандом, но сомнительно. Поговаривают, что он незаконнорожденный сын мавританки из Гранады.

– Негусто… Что же, у его величества Карла больше не нашлось никого для столь «почетной» миссии?

– Кто же из настоящих грандов согласится на столь пакостную авантюру? – грустно заметил Горреро. Он говорил правильно на русском языке, но чувствовался в нем легкий акцент, почти неуловимый, как летний ветерок.

– К Мотекухсоме поеду сам, – решил князь. – Недосуг ждать его приглашения. Не до гордости сейчас. Может, и сумею склонить его в нашу сторону – тогда выкинем испанских собак совместными усилиями. А со жрецами после разберемся. Только уж в этот раз поблажки им от меня не дождаться, не-е-е-т, все пирамиды сравняю с землей! Вместе со жрецами. Слишком долго мы потакали им.

Князь недобро прищурился:

– Ежели же не склоню Мотекухсому к действиям, то начнем действовать сами.

Все воины внимали князю молча, но с немым одобрением. Это тоже была их родина, вторая после Руси, но родина. Здесь они жили, строили дома, воспитывали детей, и им было небезразлично, что оставят они своим внукам в наследство.

– Какой приказ отдашь ты, князь, о ритуальных играх? – осторожно спросил отец Сергий.

Князь провел ладонью по глазам. Кровавые ритуальные игры, которые развращали молодежь, жуткое наследие, оставленное богами покоренных племен! Верили крепко в князя его соратники, терпеливо ждали ответа, а его-то у князя не было. Не было!

– Не разрешаем, и не запрещаем, а там как Бог даст, – наконец сказал он. – Пусть жрецы порадуются немного, – он мрачно усмехнулся. – А то ведь запретный плод всегда сладок. Если строго запретим жертвоприношения – бунт вспыхнет. Ведь Мотекухсома разрешил их у себя в столице Теночтитлане. Подождем. Может, и успокоится все через время – добавил он, глядя на отца Сергия.

Тот незаметно кивнул, соглашаясь.

– Горреро, тебе, друг мой, придется ехать на остров Козумель, – обратился князь к черноглазому красавцу. – И доставить туда наше главное сокровище, ты знаешь, о чем я говорю. Никому больше не могу доверить эту миссию, только тебя знает в лицо настоятельница монастыря. Ей я передам письмецо. А о жене своей, Фотиме, не волнуйся, она будет жить в моем доме до твоего приезда. Я о ней позабочусь, как о родной дочери. Главное – береги себя…

Князь тяжело поднялся, давая понять, что аудиенция закончена. Отец Сергий прочел краткую молитву, и все мужчины, поклонившись, вышли из тесного помещения. Князь остался один. Тяжелы были его раздумья. Как достучаться до разума единственной дочери? Ничего не слышит – любовь у нее. И на все один ответ – мама тоже последовала влечению сердца. Да, было. Но ведь и времена были другие! Жена князя, София-старшая, и в молодости отличалась разумностью, разве сравнить можно мать и дочь: дочь по уму ребенок совсем, ей еще в куклы играть, а она замуж собирается, за Балама. Или Ягуара. Так имя «Балам» переводится на славянский – ягуар. Стало быть, и дети у Софьи-младшей будут Баламовны. Или Ягуаровичи.

Князь плюнул от души, встал, решительно затушил светильники и вышел из залы. Постоял, глубоко вздыхая чистый осенний воздух. Стража – двое молодых людей – молча дожидались его, сидя около двери. Увидев князя, они тут же поднялись.

– Домой теперь, – сказал он им негромко, сходя медленно вниз по скользким ступеням.

Дождь еще накрапывал, но ветер стих. Между разорванными тучами выступил кусок уходящего солнца. Кроваво-красное, оно ласкало бок уносящейся ввысь пирамиды.

Более чем за тридцать лет наместничества, Юкатан превратился или почти превратился в его родину. Князь женился на местной красавице и жил с ней душа в душу. Его жена пошла наперекор семье, вышла за него замуж, в крещении православном приняла имя София, что означает «мудрая». Мать Софии прокляла ее за отступничество от веры предков, а теперь, выходит, его собственная дочь идет по стопам родной матери, только наоборот.

Ох, дети, дети, не ведаете что творите, как жестоко раните родителей своим неповиновением!

Князь Георгий был дальним родственником первой жены Великого Московского князя Ивана III, почившего вот уже как 14 лет. Мария Борисовна Тверская приходилась ему троюродной тетей – родство не близкое. Но Тверские всегда держались крепким кланом, ее стараниями отец князя Георгия перебрался в Москву и получил хороший удел. Родня долго шепталась после кончины Марии, что ее-де отравили. Иван III хоть и верил им – Марию он любил безмерно – да только никаких подтверждений не нашел. Князь Георгий совсем не помнил Марию, умерла она рано, а вот разговоры своей родни в Твери о «византийской ведьме» – Софии Фоминичне, второй жене Ивана III, помнил хорошо.

Князь Георгий был подростком, когда впервые увидел «византийскую ведьму». Он сразу и по-мальчишески горячо влюбился в нее. И что бы ни шипели враги, для князя она так и осталась молоденькой, худенькой как тростиночка девушкой, но уже сияющая победоносной женской красотой. Во время венчания ее с Великим Московским князем Иваном III глаз не мог Георгий оторвать от Зои… Нет, теперь уже от Великой Московской княгини Софии Фоминичны…

Венчались князь Иван и царевна Зоя в ноябре – снег уже лежал в Кремле. В Соборе Успенском не пропихнуться было. Бояре шубы нацепили. Жарко мерцали свечи. Сладко пел хор. Князь Георгий стоял, не сводя глаз с красавицы-невесты. И ревновал ее к великому князю Ивану – тот тоже хорош был: высокий, кудрявый, темноволосый.

Не все бояре остались довольны выбором Ивана III, хоть долго он откладывал переговоры о венчании, все раздумывал, советовался с матерью своей, инокиней Марфой, митрополитом да и с ними, с боярами. Он – повелитель огромного независимого государства Русская Орда со множеством далеких и богатых колоний. Она – дочь изгнанника Фомы Палеолога, племянница бывшего Византийского императора, вассала Руси-Орды. Понятно, что Зоя была ему не ровня.

Это был политический брак. На свадьбе присутствовали европейские послы, римские кардиналы и дипломаты. Помнил князь и злой шепот бояр за спинами венчающихся.

– Католики-то всюду пролезут, неймется им: не мытьем, так катаньем возьмут. Пытаются проникнуть в Русь всеми доступными способами.

– А царевна-то замужем за итальянским князем Карраччиоло была ранее. Пристало ли Великому князю Московскому жениться на вдове? Да и муж-то ее как вовремя скончался…

– Римский папа Павел II все позорный Флорентийский Собор забыть не может. Откололась Русская православная церковь от католической, они тут же закричали: наглые ордынцы совсем обнаглели! А как пал Константинополь под ударом «наглых ордынцев», да стала Византия провинцией Руси, так и языки прикусили.

– Римский папа Сикст IV дал Софии богатое приданое…

– И венец Венецианский, взятку для русских ортодоксов на Соборе. А сейчас взятка на голове княгини переливается… Тьфу, позорище!

– Дочь Фомы Палеолога в изгнании жила с десятилетнего возраста… Разве ровня она нашему Великому князю?…

В 1503 году София умерла. Остался на память от нее князю тот самый алмазный венец, «позорище», который сиял на ее прелестной юной головке во время венчания. Венец тот Римская церковь преподнесла Руси перед Флорентийским Собором, где решался вопрос о единой религии для католиков, византийцев-греков и православных – римской католической для всех народов. Русь венец приняла, а на Соборе решительно отказалась поддержать римлян и откололась от их веры. Католики оскорбились и потребовали вернуть венец, а София Фоминична ответила им: «Мне венец был обещан как часть приданого, поэтому и распоряжусь им я сама». И отдала его с одобрения мужа своего Великого князя Ивана русскому наместнику в Юкатане – князю Георгию Тверскому. Изредка во время официальных церемоний князь надевал венец этот, и напоминал он ему о юности и о прелестной молоденькой женщине – византийской царевне Зое…

Князь не заметил, как в думах дошел до белеющего в сумерках дома. Его дом отличался от других только размером. Дверь немедленно распахнулась, и князя встретила стоящую на пороге жена. Как всегда, она ждала его. Георгий не помнил дня, когда бы у дверей не встречала его верная подруга. И в здравии, и в болезни, в хорошие времена и во времена скорби она всегда стояла на пороге дома, как нерушимый и неизменный атрибут вечности семьи.