Георгий Персиков - Дело о Чертовом зеркале Страница 11

– И Стрыльников… Ведь даже не посовестился прийти на мою выставку! Подошел ко мне, перегаром дышит, портмоне свое показывает, карту сует, подмигивает, кривляется – мол, договоримся! Слава богу, тут пресса была, коллеги, гости… А то бы ведь он и не побоялся опять побить меня палкой. И все равно – мол, давай приходи после своего сабантуя в ресторан «Монмартр», там и обсудим все по-деловому!

На этих словах несчастного Смородинова передернуло.

– Я бы ни секунды не усомнился. что это именно Стрыльников придушил мистера Хью, пытался погубить лорда Эндрю и похитил «Золотого витязя»… Только я лично видел в окно, как он сел в коляску и укатил к «Монмартру», благо ресторан тут в двух шагах… Ничего, ничего не понимаю… Вот возьмите, кстати, нашу брошюрку, изданную в честь открытия нового экспоната. Мы вместе с Ванюшей Гусевым издали… Там подробно написано и про «Витязя», которого мы потеряли…

Родин сунул книжечку в карман, подошел к окну и распахнул его.

– Успокойтесь, профессор. Кстати, где Иван?

– Ушел домой, я сам его отпустил… – Смородинов жадно вдохнул свежий воздух. – Слава богу, он не видел этого позора, иначе обязательно ввязался бы в драку. Ох, как бы этого не хотелось… Сегодня и так пролилось много крови…

И тут, словно в подтверждение этих слов, с улицы раздался дикий крик, сопровождаемый собачьим воем.

Ресторан «Монмартр» был одним из лучших в Старокузнецке, а может, и самым лучшим. Тут отдыхала самая богатая публика, яства и вина были самые роскошные, а девицы – самые свежие и красивые. Садик там тоже был разбит самый что ни на есть аристократический: с фонтанчиками, скамеечками и плевательницами, и старый покосившийся заборчик с мусорной кучей был совсем не виден.

Уже под вечер углежог Архип Кукин по прозвищу Шишка по своему обыкновению выкатил старую скрипучую тележку на двор и направился к дровешнице. Псы чего-то развылись. Не к добру. Архип поежился, протяжно зевнул, перекрестив рот, и не спеша, с достоинством двинулся в сторону хозяйственных построек, расположенных на заднем дворе «Монмартра». Каждую ночь он доверху нагружал свою таратайку дровами (выходило пудов шесть) и шел на кочегарку, где в течение нескольких часов жег угли для кухонь ресторана, чтобы к утру были «с пылу с жару». Сегодня надо было поторапливаться: в ресторане гулял главный клиент – фабрикант Стрыльников, и на кухне требовали «жара ста преисподен». Значится, дров и углей побольше, это повара так шуткуют.

А Стрыльников гулял который вечер уже. Прикатил на извозчике с какого-то музея – говорит, дурацкого, – угрюмый, как всегда, и уже слегка выпимши, тоже дело обычное.

Первым делом заказал пять фунтов паюсной, да ведро водки, да блинов, да расстегаев (потребовал не каких-нибудь, а от Филиппова), да индейку с гречневой кашей. Потом велел подать устриц, кролика, фаршированного лисичками, копченую стерлядь и рябчиков.

Потом начал уж чудесить, по своему обыкновению. Заказал «Вдовы Клико», непременно в серебряном ведерке. Старшой смены послал за шампанским молодого Женьшу к Филистратову, да еще дал три целковых, чтобы на лихаче домчал, а не плелся на унылом ресторанном мерине Поручике. За быстроту Стрыльников швырнул на пол скомканный колобок червонцев и принялся с шумным хлюпаньем пить шампанское из кружки богемского стекла.

Потом Федосею зарядил огромным кулачищем в глаз, отчего тот слева стал похож на желтокожего китайца: упал с потолка клоп, да и куснул миллионщика в бычью шею. Дело-то пустяшное, но не такой Никанор Андреич человек, чтобы подобное обхождение спускать, пусть бы даже и букашке. Жука-то он с размаху прихлопнул, так что и мокрого места не осталось, а Федосею с такой же силой и беспощадностью дал в глаз за недостаточное рвение и «чтоб впредь неповадно было».

Потом начал требовать, чтобы спела Жюли, словно забыл, что сам вчера лишил ее трудоспособности: еще полнедели, как минимум, бедной певичке придется ждать, когда заживут губы, разбитые огромной ладонью. Потом наорал на какого-то трясущегося приказчика, вытолкал его взашей из ресторана и потребовал еще жаркого.

Официанты с ним умаялись. Всю ночь, а потом и весь день сновали туда-сюда, подменяя друг друга. Совсем с ног сбились. А как иначе-то? Промышленник Стрыльников – миллионщик, самый главный клиент.

Да что там! Глыба, а не человек. Росту огромного, почти три аршина, кулачищи – гири пудовые. А уж как засмеется или заругается – стены трясутся. И сейчас ясно: тоскует человек, носится со своими скалами, сокровищами, карту эту из рук не выпускает…

Когда таратайка Шишки неожиданно уперлась во что-то большое и тяжелое, чего возле дровешницы быть никак не должно, он даже не сразу и сообразил, в чем дело. Рогожа, что ли, какая? Подошел поближе. Сапожищи огромные, роскошной коричневой кожи с замшевой отделкой. Ах ты господи, святые угодники, неужели?..

Перевернул Архип лежащего с великой осторожностью. А как перевернул, так и сделалось у него помутнение внутрях. Прямо на него смотрели вытаращенные глаза фабриканта Стрыльникова, мертвый синегубый рот разинут до самых гланд, толстые пальцы впились в ладони, а все окровавленное лицо раскорячилось в гримасе невыразимого ужаса.

Тут-то и издал Шишка такой крик, что, казалось, всему городу было слышно, как дрожали и лопались жилы в его луженой глотке.

Глава четвертая

К сарайчику Шишки сразу сбежалась толпа любопытных – из редких вечерних прохожих, посетителей музея и самых проворных клиентов ресторана. На счастье, оказавшийся неподалеку околоточный был из числа старых служак, и он тотчас оценил обстановку и среагировал по обстоятельствам: пронзительно засвистел, призывая подмогу; огородил место происшествия; отогнал всех зевак подальше; приказал, чтобы швейцар закрыл дверь в ресторан и никого оттуда не выпускал, и послал ресторанного лихача в полицейское управление сказать, что зарезали самого Стрыльникова. Вскоре подоспели городовые и несколько дворников, которые неторопливо выстроились в полноценное оцепление и развели костры, чтобы ничего не проглядеть в темноте.

Полиция не заставила себя долго ждать. Несмотря на поздний час, уже скоро примчалась полная сыскная группа, возглавляемая дежурным полицейским надзирателем коллежским секретарем Чеботаревым: судебный фотограф, несколько полицейских и вольнонаемных сыщиков. Все сразу энергично принялись заниматься каждый своим делом: сыщики – опрашивать свидетелей, фотограф – делать снимки, ослепляя всех магниевой вспышкой, Чеботарев – деловито, но бестолково покрикивать и документировать осмотр (он был еще молод и неопытен и ждал, пока приедет начальство, чтобы поручить дело специалисту поопытнее).

– Дело серьезное, – сразу сказал Чеботарев, – нужен опытный судебный медик, наш штатный такое дело не потянет.

– Прикажете послать в медицинский институт? – осведомился околоточный.

– Там давно закрыто, на дворе ночь. Да и медики нужны сильные, у нас в городе их всего трое… Пошлите в губернскую больницу и просите, чтобы старший врач Юсупов приехал… И к Родину, это даже еще лучше, только до его практики далековато ехать…

– Вам повезло! – сказал историк Ласточкин из-за оцепления. – Доктор Родин находится в полверсте отсюда, в краеведческом музее. Скорее всего, он уже сам бежит на этот вопль, как сделали и мы.

– Если здесь появится Родин, на половину загадок мы найдем ответ, – пробормотал Чеботарев, вглядываясь в даль. Он прекрасно знал, что Родин часто консультировал полицейское управление в качестве судебного медика и это привело к раскрытию сложнейших и запутанных преступлений.

Вскоре, получив весть об убийстве столь важного человека, примчался и сам начальник губернского полицейского управления полковник Мамонтов, а вслед за ним и старший полицейский надзиратель капитан Гаврила Михайлович Торопков, которому и поручили руководить дознанием – вполне разумное решение. Гаврила Михайлович был уже не молод – пару лет до пенсиона, службу начал с младых ногтей с самых нижних чинов, учил хитрую полицейскую науку не по страницам учебников, а на городских улицах, и хоть звезд с неба не хватал, зато был очень терпеливым, исполнительным и дотошным.

Он был высокий, крепко сложенный, с длинными сильными руками. Лицо некрасивое: по-лошадиному вытянутое, с длинным грубым носом, седеющими усами и оттопыренными ушами, зато зеленые глаза смотрели всегда с добродушной искоркой даже на самого отъявленного бандита. Одевался он аккуратно и неприметно, как и положено по работе, в серое штатское платье.

Торопков проверил, как опрашивают свидетелей, и начал лично внимательно осматривать грязную площадку, ограниченную с двух сторон деревянным забором, с третьей – мусорной кучей и невысокой дровешницей, а с четвертой – сарайчиком, где проживал Шишка. Острый глаз сыщика сразу заметил болтающуюся доску в середине забора, освещенного одиноким фонарем, в двух саженях от которой и валялось в луже скорченное тело.