Жозе Душ Сантуш - Кодекс 632 Страница 12

— Тогда он едва ли успел найти все, что хотел.

— У бедняги просто не было времени.

— Вы сказали, господин посол, что записи профессора нашлись…

— Хм…

— И что их отправили в Лиссабон.

— Именно так.

Атташе робко кашлянул, не решаясь встрять в разговор.

— Не совсем так, — проговорил Лоренсо де Мелло едва слышно.

— Что не совсем так? — удивился консул.

— С дипломатической почтой случилась заминка, и бумаги профессора Тошкану все еще здесь. Их отправят завтра.

— Вот оно что! — вскинул брови Алваро Сампайо. — Вот видите, бумаги все еще здесь.

— И я могу их посмотреть?

— Бумаги? Разумеется. Лоренсо, будь добр, разыщи их и принеси нам, — распорядился консул.

Атташе, не говоря ни слова, поднялся и выскользнул за порог.

— Вам понравились отбивные? — вежливо поинтересовался гостеприимный консул.

— Объеденье, — заверил его Томаш. — Особенно в сочетании с картошкой.

— Вы так считаете?

В столовую вернулся Лоренсо де Меллу с большой папкой в руках.

— Я предлагаю нам всем перейти в библиотеку, там будет удобнее, — распорядился посол.

Библиотека была также меблирована старинной мебелью, но книжных шкафов там было совсем немного. Рассевшись, они аккуратно разместили папку на большом столе, после чего атташе раскрыл ее, достав ровную стопку бумаг.

— Здесь в основном копии и разные заметки, — пояснил он.

Томаш принялся изучать документы. Сверху лежали ксерокопии книг, по большей части шестнадцатого века, как он определил на глазок. Страницы итальянских и латинских фолиантов были щедро украшены миниатюрами и изящными виньетками. Прочесть заметки, написанные немыслимым летящим почерком, почти не представлялось возможным; Томаш сумел разобрать лишь несколько знакомых слов: вот «Кантино», чуть ниже «Пинсон», потом «Кабрал»; речь, несомненно, шла об открытии Бразилии.

Среди этих чудовищных каракулей попался плотный белый лист, посреди которого заглавными буквами, пугающе ровным, безупречным каллиграфическим почерком, словно тот, кто выводил их, выполнял неведомый магический ритуал, были написаны всего несколько слов. Неожиданно для самого себя, подчиняясь инстинкту историка, безошибочной интуиции, свойственной тем, кто проводит жизнь в библиотеках над древними манускриптами, Томаш наклонился и понюхал листок. От него исходил загадочный терпкий аромат. Запах тайны, мистического откровения, в котором открывается не истина — но все новые и новые загадки.

— Странно, не правда ли? — задумчиво проговорил Лоренсо. — Мы нашли это в портфеле профессора. Ума не приложу, что это такое. Вы не знаете, что он хотел этим сказать?

Томаш хранил молчание, всматриваясь в таинственные строки.

— М-м-м, — пробормотал он, погруженный в размышления.

— Милостивый боже! — воскликнул посол. — Бессмыслица какая-то!

— Наверное, какой-нибудь древний язык… — высказал предположение Лоренсо.

Томаш продолжал изучать загадочные письмена.

— Возможно, — произнес он наконец, подняв глаза. — Но скорее всего, это зашифрованное послание.

Консул склонился над странным листком.

— Что же это за шифр? Ничего не понимаю.

— В Нью-Йорке меня предупредили, что у профессора Тошкану была привычка шифровать важные записи, — объяснил Томаш. — Судя по всему, он был помешан на секретах и ребусах. — Норонья вздохнул. — Как видите, это оказалось правдой.

— Дьявольская шарада, — покачал головой консул. — У вас есть какие-нибудь догадки?

— Да, кое-что есть, — проговорил Томаш. — Видите слово «молок»? Оно, по крайней мере, понятно. Правда, загадок от этого меньше не становится… Молок, как вы знаете, древнее божество. — Норонья почесал затылок. — В детстве я обожал книжки о Бернарде Принсе. Одна из них называлась «Суфле Молоха», там действие происходило на острове, которому угрожало извержение вулкана. Этот вулкан считался логовом злобного божества. Еще были комиксы о приключениях Алекса в древнем мире, там тоже фигурировал Молох. Кстати, так называется роман Генри Миллера.

— Но здесь написано молок, а не Молох.

— Молох, Молок или Мелех — не имеет значения. Правильнее всего Мелех, «царь» на семитских языках. У древних евреев он звался Молех, они соединили слова «мелех» и «бошех», «позор» на древнееврейском. Позже появился вариант «Молох» или более распространенный «Молок».

— Да-да, это кровавый царь богов, — скромно заметил атташе, боясь показаться излишне осведомленным. — Его почитали на Востоке, особенно в Моаве, Ханаане, Тире. В Карфагене родители приносили ему в жертву своих первенцев…

— Нет ли здесь Библии? — неожиданно спросил Томаш.

— Сейчас принесу, — вызвался Лоренсо, легко срываясь с места.

— Зачем вам Библия? — поинтересовался консул.

— Хочу найти упоминание о Молоке в Ветхом Завете, — ответил Томаш. — Между прочим, культ Молока долгое время связывали с мифом о Минотавре, чудовище, которое жило в лабиринте под дворцом критского царя Миноса и которому каждый год скармливали по семь юношей и семь дев. Еще его отождествляли с Кроносом, сожравшим собственных детей, финикийским Мелькартом и аммонитянским Милькомом. И это еще далеко не все. Интересно было бы выяснить, в каком контексте Молок упоминается в Писании.

— Этот Молок, оказывается, жуткий тип, — покачал головой посол. — Хотел бы я знать, почему профессор Тошкану ссылается на столь малоприятного господина.

— Я тоже.

Лоренсо положил на стол увесистый том. Томаш раскрыл Библию и углубился в чтение. Он то поспешно пролистывал страницы, то застывал, впившись глазами в мелкие строчки. Через несколько минут он торжествующе вскинул руку.

— Вот, нашел! — Он сделал паузу. — Слушайте. «Ибо нет больше храма Молока, и нет у него власти… Преступивший запрет да будет побит камнями». — Томаш поднял голову. — Видите?

— Но что же это означает?

— Все очень просто, — ответил Томаш. — Закон Моисеев запрещает приносить младенцев в жертву Молоку и карает ослушников смертью. Однако, если верить все тому же Ветхому Завету, этот закон частенько нарушали.

— Это как-то связано с посланием профессора Тошкану?

— Пока не знаю. Я лишь ухватился за знакомое слово. Чтобы прочесть зашифрованное послание, нужно найти конец нити, которая позволит размотать клубок, взломать шифр или код.

— А разве это не одно и то же?

— Что именно?

— Шифр и код.

Томаш покачал головой.

— Не совсем. Кодировка предполагает замену слов, а шифровка — замену букв. Код — шифр высшего пилотажа, в известном смысле аристократ среди шифров.

— А это? — спросил консул, бросив недоверчивый взгляд на записку Тошкану. — Код или шифр?

— Пока трудно сказать, — признался Томаш, слегка поморщившись. — Слово «молок» определенно указывает на кодировку, но остальное… — Он замолчал, вдруг усомнившись в своем наблюдении. И через мгновение решительно заявил: — Нет, остальное тоже код. — Томаш провел пальцем по двум оставшимся словам. — Вы обратили внимание на сплетение слогов, на звуковой рисунок? Нинундия. Омастоос. Это слова, господин посол, вне всякого сомнения. Шифр устроен по-другому, в нем почти никогда не бывает гласных, и выглядит все иначе, хаотически, неорганизованно, запутанно. Как произвольная последовательность согласных. Здесь же есть гласные, а стало быть, это слова. — Норонья вглядывался в таинственные письмена, лелея слабую надежду, что ему сразу удастся ухватить кончик нити, и клубок загадок размотается сам собой. Через минуту он досадливо тряхнул головой. — Нет, не понимаю. — Он прикрыл глаза и сосредоточенно потер виски. — Пожалуй, мне придется поработать над посланием в более подходящей обстановке.

— Значит, эти слова ничего вам не говорят?

Жара усиливалась, солнце нещадно терзало город, а до вечера, сулившего спасительную прохладу, было еще далеко. По какой бы дороге ни пошел Томаш в тот час, любая привела бы его на пляж; а стоило португальцу вернуться в отель, тот самый, в котором жил и умер профессор Тошкану, как зов моря сделался неодолимым. Томаш надел плавки, накинул халат, спустился в холл, попросил полотенце и вышел из отеля. Пересек улицу Мария-Китерия и свернул на знаменитый проспект Виейра-Сото. Дождался зеленого светофора, прошагал по широкой набережной, спустился по ступенькам и оказался на пляже.

Под ногами португальца шуршал мягкий золотистый песок; заглянув в пляжную лавку при отеле, он попросил шезлонг и выбрал солнечные очки. Двое служащих, оба безупречно сложенные и угольно-черные, оба в белых рубашках и одинаковых кепках, установили шезлонг почти у самой кромки воды и раскрыли над ним бело-голубой зонт с логотипом гостиницы. Томаш отблагодарил их чаевыми. Ипанему наводнили тысячи любителей понежиться на солнышке, так что яблоку было негде упасть. «Мороженое! Итальянское мороженое!» — летели над пляжем призывы торговцев.