Рита Мональди - Secretum Страница 12

Мы направились к дому, куда Атто хотел вызвать лекаря, чтобы тот обследовал опасную резаную рану.

– Сейчас рука болит не очень, будем надеяться, что состояние не ухудшится. Лучше бы я никогда не договаривался встретиться с переплетчиком у главных ворот! Но для меня слишком важна моя книжечка.

– Ах да, а что, собственно, вы отдали ему переплетать?

– Так, ничего особенного, – ответил аббат, поджав губы.

Мы дошли до дома, не обменявшись больше ни словом. Я был удивлен показной беспечностью, с какой аббат Мелани ответил, а точнее, не ответил на мой вопрос. Мои тысяча двести скудо обязывали меня в ближайшие дни во всем разделять судьбу аббата, чтобы я мог написать отчет о его пребывании на вилле Спада. И до сих пор я точно не знал, что меня ожидает.

Я попросил у аббата разрешения отлучиться под тем предлогом, что за это время у меня накопилось много важных дел. На самом деле у меня не было много работы в этот день: я не входил в состав постоянного домашнего персонала поместья, да и приготовления к началу праздника уже почти закончились. Мне просто хотелось побыть одному, чтобы обдумать последние события. Но аббат попросил меня составить ему компанию до прихода хирурга.

– Затяни бинты на руке покрепче: с бандажом, который наложили эти служанки, я истеку кровью, – с некоторым нетерпением попросил он меня.

Я оказал ему эту услугу и усилил повязку, добавив еще бинтов, которые нам принес заботливый камердинер.

– Это французская книжка, синьор Атто? – наконец-то осмелился уточнить я, намекая на его короткое замечание.

– И да, и нет, – односложно ответил он.

– Должно быть, она написана во Франции, но напечатана в Амстердаме, как это часто бывает, – предположил я, надеясь вытянуть из него какие-нибудь подробности.

– Да нет, – устало вздохнув, обронил Атто, – по правде говоря, это не совсем настоящая книга.

– Тогда это чья-то анонимная рукопись, – ухватился я за эту нить, с трудом скрывая возрастающее любопытство.

Мой вопрос был прерван появлением врача. Пока он занимался раненой рукой Атто и отдавал приказания камердинеру, у меня было время на размышления.

Без сомнения, не было ничего случайного в том, что Атто Мелани снова объявился после семнадцати лет молчания и попросил меня быть, так сказать, его летописцем, в том, что он попросил меня написать его биографию. Еще меньше случайности было в том, что он входил в число гостей, приглашенных на свадьбу племянника кардинала Фабрицио Спады. Кардинал был государственным секретарем Папы Иннокентия XII, родившимся в Неаполитанском королевстве, то есть был приверженцем Испании. Папа Иннокентий умирал, и весь Рим уже несколько месяцев готовился к конклаву. Мелани был французским агентом, образно говоря – волком в овечьей шкуре.

Я хорошо знал аббата, и мне не надо было долго размышлять, чтобы понять его намерения. Тут достаточно было следовать маленькому простому правилу – постоянно предполагать худшее, тогда ошибки не будет. Узнав из моих мемуаров, что я состою на службе у секретаря кардинала, Атто, как я полагал, специально сделал все возможное, чтобы его пригласили на семейный праздник Спады, использовав старое знакомство с кардиналом, о котором он мне рассказывал. А сейчас аббат рассчитывал использовать меня, очень довольный счастливой случайностью, переместившей меня туда, где я был ему нужнее всего. Может быть, аббат хотел от меня чего-то иного, а не просто исполнения роли летописца его великих деяний в преддверии конклава. Что было у него на уме в этот раз? Угадать было довольно сложно. Одно мне было совершенно ясно: в меру своих скромных сил я должен воспрепятствовать тому, чтобы происки аббата Мелани могли причинить вред кардиналу Спаде – моему господину. И с этой точки зрения, в том, что Атто дал мне задание, была хорошая сторона: я мог контролировать его.

Между тем хирург за кончил перевязывать аббату руку, конечно, не без того, чтобы вызвать у Атто пару вскриков и добиться кругленькой суммы денег в качестве гонорара за свои услуги, которую раненый вынужден был заплатить из своего кармана.

– Какое чудесное гостеприимство! – ворчал расстроенный Атто. – На гостей дома нападают с ножом, а затем заставляют самих расплачиваться с врачом.

Секретарь посольства виллы Спада, замещавший дворецкого – дона Паскатио, – поспешно явившийся к постели Мелани, распорядился, чтобы аббату тотчас подали обед. Он приставил к Мелани двух слуг для оказания любой помощи и приказал им выполнять все пожелания гостя. Он рассыпался в извинениях за случившееся, проклинал преступников и нищих, которые в этом святом году непременно превратят Рим в лазарет, в самых вежливых выражениях заверил Атто, что тому вскоре возместят причиненный ущерб вместе с достойными процентами за чудовищный афронт, который ему довелось пережить, что, на счастье, ими нанят сбир, который в эти праздничные дни должен следить за безопасностью на вилле, и сейчас управляющий, естественно, предъявит ему претензии за случившееся. В таком духе он продолжал говорить более четверти часа, не замечая того, что Атто сморил сон. Я воспользовался этой возможностью, чтобы незаметно удалиться.

Странное нападение, которому подвергся Атто, вызвало у меня страх, смешанный с любопытством. Под предлогом того, что нужно поправить несколько веток в живой изгороди со стороны входа на виллу, я вытащил садовые ножницы из своего рабочего халата и направился к воротам.

– Разве тебе мало того, что только что случилось, молодой человек?

Я обернулся, точнее, задрал голову к небу.

– В Лесу вокруг, наверное, полно разбойников. Тебе что, опять нужны неприятности?

Это был Сфасчиамонти, совершавший обход.

– А, вы сейчас несете караул?

– Караул, да, я несу караул. Эти черретаны[11] – настоящее бедствие, да хранит нас Господь, во имя всех кистеней! – сказал он, бросая вокруг себя настороженный взгляд.

Черретаны. Настойчивость, с какой он произнес это слово, точный смысл которого был мне неизвестен, показалась мне приглашением задать вопрос.

– Кто такие черретаны?

– Тише! О Господи! Ты хочешь, чтобы каждый тебя слышал? – прошептал Сфасчиамонти, больно схватив меня за руку и оттаскивая от живой изгороди, словно черретаны прятались за ней.

Он подталкивал меня к стене дома, бросая налево и направо преувеличенно встревоженные взгляды, как будто в любой момент могло произойти нападение.

– Черретаны – это… Как тебе сказать? Это висельники, нищие, босяки, прощелыги и негодяи… Одним словом, бродяги.

Издалека, со стороны парка, доносились звуки музыки приглашенного на свадьбу оркестра и удары молотков – это рабочие вколачивали последние гвозди в декорации для театральных представлений.

– Вы хотите сказать, что нищие – такие же, как цыгане?

– Да, точно. Нет, наоборот! – почти возмущенно воскликнул Сфасчиамонти. – Что за глупости ты заставляешь меня говорить? Черретаны – гораздо больше, или, скорее, гораздо меньше. Они заключили договор с дьяволом, – прошептал он, перекрестившись.

– С дьяволом? – недоверчиво переспросил я. – Их что, преследует святая инквизиция?

Сфасчиамонти отрицательно покачал головой и скорбно поднял глаза к небу, всем своим видом показывая ужас этой истории.

– Если бы ты только знал, мой мальчик, если бы ты только знал…

– А что плохого они творят?

– Они просят милостыню.

– И это все? – разочарованно протянул я. – Просить милостыню не грех. Разве они виноваты в своей нищете?

– Кто говорит тебе, что они бедны?

– Разве не вы сами сказали, что они просят милостыню?

– Да, но можно быть нищим и убогим добровольно, а не только из-за бедности.

– По доброй воле? – повторил я со смехом, и у меня начало закрадываться подозрение, что эта гора мускулов по фамилии Сфасчиамонти управляется мозгом весом не более пол-унции.

– Или, точнее, из жажды наживы. Веришь ты в это или нет, но просить милостыню – одно из самых прибыльных занятий на свете. Нищие получают за три часа больше, чем ты за месяц работы.

Я огорошено молчал.

– А их много?

– Разумеется. Они повсюду.

Меня поразила уверенность, с какой он ответил на мой последний вопрос. Я видел, как он оглядывался вокруг и внимательно наблюдал за аллеей, на которой было полно карет и деловито сновавших туда-сюда слуг.

– Я рассказал все это губернатору Рима, синьору Паллавичини, – продолжал он, – но никто не хочет об этом слышать. Они говорят: «Сфасчиамонти, успокойся, Сфасчиамонти, выпей стаканчик». Но я знаю: Рим кишит нищими, вот только никто этого не видит. Когда в городе происходит что-то плохое, то за этим всегда стоят они.

– Вы хотите сказать, что, когда преследовали того человека, ну, когда был ранен аббат Мелани…

– Ну да. Его ранил черретан.

– Откуда вы знаете, что он черретан?