Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ Страница 15

Обиды господина Хомейко Ванзарова не интересовали. Он вернулся к приказчику.

– Чем ваш хозяин занимался вчера вечером в магазине?

Лавандова передернуло от страха или холода, доподлинно неизвестно.

– Не имею представления… В девять я запер дверь.

– Перед закрытием вымыли пол?

– Как полагается, чтобы с утра было чисто…

– У господина Морозова были свои ключи?

– Ну разумеется!

– Где они?

Из кармана приказчик выудил связку трех ключей на большом кольце. Два явно были от квартиры.

– Откуда они у вас?

– С обратной стороны двери были-с, – ответил Лавандов. – Поначалу машинально вынул и тут увидел такое…

Молодой человек картинно закрыл лицо ладонями. Тонкость нервов Ванзарова не тронуло. Он указал на чугунную раму:

– Вам известна эта вещь?

Лавандов глянул, куда указали, и вдруг издал вопль.

– Какой ужас! Кошмар! О, какое бедствие!

Отчаяние было глубоким. Ванзаров спросил, в чем причина горя. Оказалось, что разбито не просто зеркало, а зеркало редчайшее: XV века, выпуклое венецианское со ртутным покрытием. Таких в России больше не сыскать, в Европе их считаные экземпляры. В ту эпоху умели делать слишком хрупкие выпуклые стекла. Довольно часто они лопались сами по себе. Прочих не пощадило время.

– Сколько стоило зеркало? – прервал стенания Ванзаров.

– Трудно представить! – Лавандов не мог утешиться. – В столице или в Москве могли дать двадцать тысяч. В Италии, может, пятьдесят, а если бы довести до Америки, так и все сто! Алексей Николаевич не думал продавать. Это жемчужина его коллекции!

Аполлон Григорьевич свистнул: стоимость зеркала впечатлила. Целое состояние.

Ванзаров хотел узнать другие подробности, но тут в дверях раздался шум. В магазин ворвалась барышня в новеньком полушубке и изящной меховой шапочке, под которой виднелись светлые волосы. Городового она ударила муфтой, прикрикнув:

– Только посмей меня держать!

Барышня оглянулась и одарила таким взглядом, что Лебедев растаял. Этот взгляд, дерзкий и манящий, в котором порок смешался с невинностью, был ему знаком. Именно так гипнотизировали состоятельных мужчин его знакомые актриски. Перед этим взглядом купец Морозов был беззащитен, как мышонок.

– Кто вы такие? – строго спросила она, разглядывая троих и не замечая Лавандова, будто тот призрак. – Господин Хомейко? Что вы тут делаете?

Ванзаров заслонял собой тело.

– Позвольте вернуть вопрос вам, мадам, – сказал он, не давая приставу рта раскрыть. – С кем имею честь?

И получил тот самый взгляд. Ванзаров ему не поддался. Он был занят мгновенным портретом: барышня двадцати шести лет, не слишком образованна, скорее всего, сирота, воспитывалась у родственников, возможно, служила горничной в доме, обладает расчетливым умом и природной хитростью. Нужные качества, чтобы выйти замуж за богатого старика. А теперь стать богатой вдовой. Возможно, очень богатой.

– Полина Витальевна Морозова, – ответила она почти ласково, изучая Ванзарова. – Что происходит, господа?

– Как вы здесь оказались? – будто не услышав, спросил Ванзаров.

– Пришла из дома… А где Алексей Николаевич?

Щелкнув застежкой саквояжа, Лебедев приготовил пузырек с нашатырем: ожидался женский обморок.

– Почему ищете мужа здесь?

Мадам Морозова сморщила носик, что не портило заманчивую красоту.

– Алексей Николаевич не был на завтраке. Что мне оставалось? Почему городовой и толпа у магазина? Вы тоже из полиции?

Вместо ответов Ванзаров шагнул в сторону. Заметив посиневшую статую мужа с петлей на шее, мадам Морозова не упала в обморок, не зарыдала, не стала рвать на себе шапочку. Шелковый платочек приложила к сухому носику.

– Какое несчастье, – сказала она. В голосе мелькнули игривые нотки.

Аполлон Григорьевич собрался утешить хорошенькую вдову, но Ванзаров вмешался:

– Прошу прощения, мадам Морозова, вчера вечером ваш муж сказал, куда идет?

Вдовушка теребила платочек.

– Алексей Николаевич сообщил, что у него встреча с важным клиентом.

– С кем именно?

– Не вникаю в дела мужа…

– Вас не удивило, что господин Морозов не вернулся ночью?

Что-то блеснуло в ее глазках, будто лис пробежал и хвостиком махнул.

– Не смею требовать отчета у мужа… Он мой благодетель. Мог отправиться куда угодно: в театр, в гости, поехать в ресторан… К тому же у нас разные спальни. Было скучно, я рано легла…

Глазки послали сигнал, который трудно спутать. Как вдруг она заметила то, чем был засыпан пол у консоли. Лицо ее изменилось, словно сдернули маску. Показался хищный зверек, который оскалил зубки.

– Лавандов, это что такое! – вскрикнула она, указав на осколки.

Приказчик почтительно склонил голову.

– Я, мадам… Я-с…

– Что ты? Как посмел? Ты что натворил? Тебе за что платят?

– Мадам… Я не… Тут… Совсем… Прошу-с… – лепетал бедный юноша, которого рвали на клочки, как зайца.

– Ты у меня заплатишь! До копейки отдашь! – сорвалась она на крик. И вдруг все кончилось. Так же внезапно, как началось. Вдовушка стыдливо потупилась, скромно улыбнулась, будто ища поддержки у мужчин.

– Прошу простить, господа… Этот болван не уберег зеркало, которым так дорожил мой муж, – она вновь промокнула платочком блестевшие глазки.

Лебедев многозначительно хмыкнул и спрятал пузырек нашатыря.

– Вынужден просить вас, мадам Морозова, прибыть в сыск для дачи показаний. Спросите Ванзарова. Это я.

Хорошенькие губки сложились бантиком.

– Ну зачем же мне в полицию, – ласково ответила она. – Приходите лучше вы к нам… Хоть сегодня вечером… Обещаю отменный ужин, у нас чудесная кухарка… Скажем, в восемь вечера. Вас устроит, господин Ванзаров?

Мерзкий смешок, который Аполлон Григорьевич позволил себе, Ванзаров простил. Он хотел продолжить расспросы вдовы, но в магазине появился чиновник Шумейко, запыхавшийся и румяный. Прямо с порога доложил: Ванзарова требуют в Департамент полиции. Срочно. Про поручение Шереметьевского чиновник благоразумно умолчал. Только приставу кивнул благожелательно.

Секретный обмен взглядами Ванзаров не упустил. Ловкие господа друг друга отлично поняли: сляпают дело о самоубийстве в два счета. К взаимному удовольствию и выгоде.

15

Петербургский житель, ограниченный в средствах, отправляется за подарками в Гостиный двор или Апраксин двор. Не ограниченный направляется туда же. Купцы-гостиннодворцы и апраксинцы заманивают покупателя в свои магазины «дешевкой»: продавая товар с такой уступкой, что кажется, торгуют себе в убыток. В чем клянутся, бия себя в грудь. Или в грудь приказчиков. Так ведь еще и поторговаться можно, выгадав рубль, а то и два. От такой удачи покупатель теряет голову, хватает что попало и выплывает из магазина с горой кульков и бумажных пакетов под поклоны и благодарности приказчиков. Дельцы знай себе потирают руки: выгода досталась немалая. О том, что жуликоватые купцы, скидывая цену, все равно торгуют в разы дороже, известно каждому жителю столицы. В газетных фельетонах сколько раз про их хитрость пропечатывали. Знать-то все знают, ругают торговцев, но что поделать, если сердечный подарок непременно надо купить в Гостином или Апраксином. Иначе это не дар, а так, пустячок.

А вот в Никольские ряды, что вытянулись каменной галереей вдоль Садовой улицы напротив Никольского собора, за подарками не ходят. Тут продается товар практического свойства: продукты, бакалея, мясное, посуда, мука. Ткани самого простого вида, обувь и готовая одежда, чтоб было тепло и удобно. В общем, не для господ, а для трудящего люда. В лавках, что занимают торговые места в главной линии, торгуют без запроса, три шкуры не дерут. Бывает, скинут знакомому покупателю копеечку, и то из уважения. Торговаться тут не принято. Да и покупки невелики. Но если в кармане пусто, одежда износилась, а есть хочется, тут уж одна дорога: Никольский рынок, что расположился во дворе Никольских рядов, закрытый с четырех сторон корпусами, будто крепостью.

Сюда доброму человеку лучше не заходить. Как попал, обратно не вернешься. Отдашь ростовщику рваное пальтишко за двадцать копеек. За копейку получишь кусок хлеба, испеченный из пыли, что выбивают из мучных мешков, и миску мясной бурды, сваренной из требухи, костей, копыт, коровьих шкур и такого, о чем лучше не знать. За три копейки нальют стакан самогонки. Набьешь пузо и полезешь отсыпаться в ночлежные подвалы среди таких же голодранцев. За фасадом Никольских рядов скрывалось чрево столицы: царство воров, нищих, беглых и каторжных. Человек мог сгинуть здесь, будто нырнул в прорубь. Тайны Никольского оставались тут навсегда погребенные. Полиция лишний раз сюда не совалась.

Около полудня к Никольским рядам подошла девушка в овчинном полушубке и простой юбке. Голова и шея были замотаны скромным платком, как это принято у народа. На локте у нее весел увесистый узел, смотанный из серого одеяла. Наверняка кухарка или горничная: с места выгнали, деньги кончились, принесла заложить последние вещички. Она подошла к торговке сбитнем, что сидела у арки, за которой виднелась толкотня рынка, поклонилась и сказала:

– Прощения