Николай Свечин - Удар в сердце (сборник) Страница 16

Вдруг из гостиной раздался едва различимый стон. Сыщики, не сговариваясь, бросились на звук. Приказчик шевелил губами, пытаясь что-то сказать.

– Лыков! Грузи раненого в пошевни и пулей в Мартыновскую больницу. Потом возвращайся сюда с двумя агентами. Торсуев! Карауль братца. Из детской не выпускать, про то, что обнаружен живой приказчик, – не говорить.

– Есть!

– А я пока осмотрю дом.

Машина розыска набирала ход. На место происшествия прибыли полицейский врач и судебный следователь, заглянули ненадолго полицмейстер и вице-губернатор. Убийство четырех человек в канун Рождества – страшное святотатство. Власти прилагали все силы для быстрейшего открытия извергов. Благово с Лыковым вертелись, как чумные, забыв про торжества. Лишь под утро, пропустив Великие часы, они едва успели в кафедральный собор к литургии.

Раскрытие преступления случилось неожиданно быстро и мало зависело от рвения сыщиков. Алексей пришел домой и попытался часик соснуть, но не успел – за ним заехал Благово.

– Вставай, бездельник! Зыков очнулся и готов дать показания.

– Какой Зыков? – не понял спросонья титулярный советник.

– Приказчик, раненный в доме Гущина.

– Выжил? Когда я его отвозил – очень был плох!

– Не знаю, насколько он стал хорош. Милотворский провозился с ним всю ночь, а сейчас прислал записку. Удар сзади оказался неудачным. Клинок попал в лопатку, соскользнул и прошел ниже сердца. Зыков больше пострадал от кровопотери. Видимо, умрет – его уже соборовали. Но он хочет нам что-то рассказать. Если успеет… Так что собирайся быстрее!

Зыков лежал в одиночной палате земской больницы под наблюдением врача. Увидев полицейских, он обрадовался и прошептал бескровными губами:

– Наконец-то…

– У вас хватит сил? – наклонился над раненым Благово.

– Хватит… Я должен… должен. Исповедался, а теперь и вам расскажу… Ничего не утаю… С Богом скоро встречаться, надобно душу очистить…

Сыщики сели у кровати, Лыков достал бумагу и карандаш. Приказчик вздохнул, как перед прыжком в холодную воду, и начал свой рассказ:

– Я погубил свою душу пять лет назад. Уж позвольте с этого места излагать, а до убийств доберемся… Настоящая моя фамилия Братцов, а Зыковым стал по поддельному паспорту. Служил я тогда в Ярославле у богатого купца Чумакова. Был на хорошем счету и выбился в старшие приказчики. Хозяин мне доверял… Однажды он поехал в Ирбит на ярмарку, а мне оставил двадцать восемь тысяч рублей закончить сделку. Тут-то меня и обуял лукавый…

Зыков-Братцов прикрыл на минуту глаза, потом продолжил:

– Долго говорить сил нет, буду покороче… Одним словом, украл я эти деньги. Не смог побороть соблазн. Купец приехал, спрашивает отчета, а я говорю, что он мне никаких сумм не давал… Скандал учинился. А свидетелей-то нет! Подал Чумаков на меня в суд, ничего там не доказал и написал архиерею, просил разобрать наш спор Божьим судом… А именно – привести меня к клятве перед крестом и Святым Евангелием в том, что я денег у него не брал. Вот… Как быть? Думал я, думал и решил идти до конца. Страшно мне тогда сделалось, но еще больше боялся тюрьмы… Ну и… Ровно в полночь вывели меня священники из дома, босого, в саване, перепоясанном веревкой. В руки дали свечу из черного воска… Иду к собору, впереди меня несут крест с Евангелием, а по бокам другие священники, в черных ризах, но с белыми свечами. Все церкви, мимо которых прохожу, печально перезваниваются, словно священника хоронят… По обеим сторонам толпы народа – почитай весь город на улицу высыпал… Смотрят и крестятся молча. Да… Меня стала пробирать дрожь, едва ноги волочу. Как быть? Душу-то жутко терять! Еще не поздно покаяться. Так и добрался я до кафедрального собора… Там архиерей сказал мне последнюю речь, предупредил про кару Божию за клятвопреступление. Но я уж решил, что в тюрьму не пойду.

Приказчик снова закрыл глаза, словно впал в забытье, но вскоре упрямо продолжил:

– Нет уж, не помру, покуда не доскажу! Так вот… Принес я клятву лживую, безбожную и на другой день из города сбежал. Скитался туда-сюда… Деньги ворованные вложил, да неудачно – в Скопинский банк, где их и украл тамошний кассир. И вышло, что душу я за просто так отдал… Дела… А два года назад, купивши фальшивый паспорт, оказался в Нижнем Новгороде. Втерся Феофилакту Ионовичу в доверие, начал обороты его вести, притом успешно… Ну, ежели по совести, хотел я и его обмишурить, когда в полную веру войду и к деньгам доступ получу. Да не успел…

Вызвал меня в трактир евойный брат. На той неделе оно случилось. Не знаю уж откуда, но прознал сей мерзкий человек про мою ярославскую историю… И говорит: помоги мне наследником дела стать, Фифку проклятущего отодвинуть. И щенка его тоже. Тебе после клятвопреступления терять-то уж нечего. Грехом больше, грехом меньше… А не то сообщу в полицию! Службы лишишься и в тюрьму сядешь – за подложный документ. Да…

Думал я недолго. Чего, действительно, терять? Если ад есть, то гореть мне там вечно и без того. А ежели нет, то в тюрьму опять неохота! Одно меня смущало: как малое дитя убить? Но Варлам, собака, успокоил. Это, говорит, не тебе делать, на то особые люди припасены. А тебе надо только двери открыть… Я спросил: как же мне убийц впустить? Ведь они меня первого и зарежут!.. А он ответил, что нет, не зарежут. Я-де ему живой нужен, чтобы дела вести. Сам-от Варлам на труд не способен, а будет только барышами пользоваться… В столицы уедет, а я управляющим у него останусь, и с хорошим жалованием…

Смутил он меня совсем… И все полицией пугает, ежели не соглашусь. Еще я попытку сделал. Дитя, говорю, зачем кончать? Тебя ж к нему суд в опекуны назначит. Разворуешь незаметно… Ангельскую душу губить не придется… А Варлам ответил: нет, надобно довести до конца и Сашеньку маленького тоже удавить. Зачем делиться, коли можно все себе забрать? И засмеялся так… нехорошо… К брату старшему он давно имел счеты, завидовал его оборотистости и дитя его ненавидел. Опять же, законный наследник подрастет. Тут понял я, что ангелочка нашего убьют. А мальчишка мне нравился – вежливый, и сердце доброе, не то что у папаши. Папашу-то его мне под ножи подвести было что плюнуть, и прислугу тоже… а Сашу не хотел, не хотел…

Да… Но деваться, стало быть, некуда! Жалко мальчишку, но своя шкура дороже. Ежели разоблачат меня, то службы лишусь и нигде ее больше в вашем городе не найду. И в тюрьму неохота. Опять возраст: бежать, искать другое место, все по новой начинать тяжело… И согласился я тогда. Но выставил Варламу два условия. Первое: я ему сказал, что не верю, будто оставят меня в живых. Действительно, зачем? Проще зарезать со всеми, как только открою дверь. И придумал я так: спрячу-де письмо в секретном месте, где будет про Варлама Ионовича. Ежели меня погубят, то письмо попадет в полицию. Очень это нанимателю не понравилось! Но деваться некуда, пришлось стерпеть.

– А второе условие?

– Второе тоже было по необходимости. Представьте, если бы я один остался в живых! Когда все мертвые лежат… Ну, связали бы, синяков наставили. Все равно подозрительно! Полиция первого меня и стала бы трясти. Начали бы копать и докопались бы до чужого паспорта… Так ведь?

– Так, – кивнул Благово.

– Вот… И я подумал… И сказал Варламу: сделаем, что я будто бы убёг. Заслышал шум и убёг через заднюю дверь! Сразу в полицию, сообщить. Полиция придет, а убийц уж след простыл. Пускай поторопятся!

– Все равно подозрительно, – вставил Лыков.

– Подозрительно, – согласился приказчик. – Но все ж не так!

– Кто эти люди, что с ножами пришли? – спросил статский советник.

– Одного только могу назвать… Фомка по прозвищу Живодер…

– Знаем такого, – в один голос заявили сыщики.

– Он за старшего был… Второй раз когда встречались в трактире, Гущин его мне показал…

– Ну, эту гадину мы найдем, – сказал Благово и посмотрел на Лыкова. Тот молча кивнул.

– И вот позавчерашнего дни… поздно уже… сидим мы все дома, по комнатам. Я сам не свой, но виду не подаю. Сашенька спит уже. Гляжу на няньку, на Степана, на хозяина своего и думаю: скоро вам всем помирать. Феофилакт Ионович заглянул ко мне и ушел. Веселый был такой… ничего не предчувствовал. Рождества ждал, подарки наготовил… И тут что-то меня словно бы толкнуло. Как же так – Сашеньку убьют, и это я его погубил? Поспешил я в детскую, говорю няньке: не спрашивай ни о чем, а разбуди и одень ребеночка в уличное. Хозяин-де велит. Она поверила – а чего ей не поверить? И стала собирать Сашу. А я, как стукнуло одиннадцать, тихонько открыл входную дверь. Вошел Фомка, и с ним еще один, незнакомый. Нашумели, дураки! Выбежал тут Степан, наш кухонный мужик – и мигом они его зарезали. Я дрожу, но креплюсь. Послал их в кабинет хозяина, а сам в детскую вернулся. Говорю Маше: в доме грабители, Феофилакта Ионовича убили! Хватай ребенка и беги! А тут эти заходят… Лица страшные. Быстро как-то обернулись… И тогда понял я…