Александр Прилепский - Бега Страница 18

Обсудив все, пришли к неутешительному выводу, где искать "странницу" они даже не предполагают.

Феодосиева они увидели возле решетки бегового круга. Он внимательно следил за проездкой.

Алексей в полголоса, но с таким расчетом, чтобы Николай Константинович обязательно услышал, весело сказал Сергею:

— Порадовал меня Карасёв. Нашел он того, кто переписчиков и сыщика убил. Завтра, с утра пойдет обер-полицмейстеру докладывать.

— И кто он? — нарочито заинтересованно спросил Малинин.

— Молчит старик. В субботу, мол, все узнаете, будет вам сюрприз… Здравствуйте, Николай Константинович!

По виду и голосу Феодосиева было заметно, что он сильно расстроен:

— Извините, господа. Поговорим попозже.

На ближней беговой дорожке, как раз напротив их, остановился маленький рыжий жеребец. В "американке" сидел наездник, цвета которого Лавровский и Михаил видели в первый раз — камзол красный с желтыми звездами, картуз синий. Николай Константинович довольно долго говорил с ним о чем-то по-английски. Наездник, похоже, оправдывался. Потом жеребец побежал дальше, но как-то вяло. Феодосиев сокрушённо покачал головой:

— Ох, как нехорошо получается. Кое-кто из администрации до сих пор сомневается, допускать ли Пас-Роза на Большой Московский приз. Вот я и решил устроить, как говорят американцы, "рекламную акцию". Даже распорядился, чтобы Томас камзол надел… А жеребец не бежит, словно сонный.

— Может с дороги приустал? — высказал предположение Малинин.

— Нет. Позавчера бежал в полную силу. Да вы и сами видели… Кстати, я случайно услышал ваш разговор. Александра Васильевича уже обрадовали?

К ним подошли какие-то знакомые Феодосиева и беседа пошла совсем на другую тему.

— Куда теперь? — поинтересовался Малинин.

— В Хамовники. "Своего человека" искать.

Редакция и типография газеты "Современные известия" находились в Ваганьковском переулке.

С этим названием у Лавровского была связана неприятная история, приключившаяся с ним в первые месяцы репортёрства. Пастухов отправил его на большой пожар, случившийся в Ваганьковском переулке. Он взял извозчика и помчался в Ваганьково. А горело-то, оказывается, в Хамовниках.

Во дворе типографии толпились мальчишки-газетчики, ожидавшие свежий номер газеты. Алексей угостил их папиросами, специально для этого по дороге купил десяток "Звезды". Кивнув на вход в здание, спросил:

— А сам-то там?

Хотя прекрасно знал, что "сам" — Никита Петрович Гиляров-Платонов, здесь почти не бывает, а работает у себя дома, на Знаменке.

— Не, — отвечали мальчишки. — И племянника его нет. Одна Мария Васильевна.

Алексей подмигнул товарищу:

— Пойду знакомиться. А ты пока с мальчишками пообщайся, глядишь, что полезное сообщат.

Он вспомнил все, что рассказывал ему о Марии Васильевне Пастухов. Пару лет назад поступила в контору редакции на 18 рублей жалования в месяц женщина и постепенно прибрала к своим рукам всю власть. Она и кассой распоряжается и связью с наиболее ценными авторами, желающими оставаться инкогнито. Притом о романе с хозяином и речи не было. Просто Никита Петрович, непонятно почему, доверяет ей во всем.

План действий в голове у Алексея так и не сложился. Но не отступать, же из-за этого, в самом деле?

В длинной вытянутой комнате находилось несколько служащих. Алексей решительным шагом направился к двери, ведущей во вторую комнату, судя по всему, кабинет всемогущей Марии Васильевны.

— Сударь, вы куда? — попытался остановить его один из служащих.

— К Марии Васильевне. Мне назначено.

— Но у неё сейчас…

Дверь отворилась и из неё грациозно выплыла дама, будто сошедшая со страниц парижских журналов мод. Платье в стиле "принцессы" из серо-голубого лионского шёлка позволяло оценить её полную фигуру. Маленькая шляпка, без полей, едва прикрывала уложенные в высокую прическу черные волосы. На Алексея пахнуло ароматом дорогих духов.

Лавровский вошел в кабинет. Его хозяйка была совсем другой, чем только что встреченная незнакомка. Высокая, худощавая, скорее даже тощая, с гладко зачесанными вверх светлыми волосами. Одетая в чёрную юбку, жакет и белую блузку. Только дымчатых очков и папиросы не хватает, подумалось Алексею, вылитая нигилистка, как их на карикатурах изображают.

— Я к вам, Мария Васильевна, — широко улыбнулся он.

— Подождите, — женщина взяла колокольчик, позвонила.

Вошёл курьер. Мария Васильевна протянула ему стопку исписанных листов. Алексей успел разглядеть короткие строчки. Похоже, стихи.

— Отдайте в набор. А гранки потом отнесите домой Никите Петровичу.

Кабинет был довольно тесен. К тому же здоровяк Лавровский встал так неудобно, что курьер споткнулся о его сапог и грохнулся на пол.

— Ох, какая досада… Ради бога извините, милейший, — Алексей кинулся собирать разлетевшиеся по комнате листы рукописи.

Когда курьер ушел, Мария Васильевна спросила:

— Что вам угодно?

— Хочу предложить роман из жизни… э… бурлаков.

Женщина презрительно поморщилась.

— Мне это неинтересно. Впрочем, попробуйте заинтересовать Никиту Петровича.

Глаза Алексея озорно блеснули:

— Могу предложить также заметки о бегах. Я там свой человек.

Мария Васильевна окинула его оценивающим взглядом, в её глазах появился интерес:

— Может быть, вполне может быть. Зайдите часов в шесть. К этому времени я освобожусь.

Малинина во дворе не оказалось. Газетчики сказали, что он ушёл с нарядной барыней. Появился он через четверть часа, сияя как новый пятиалтынный.

— Познакомился? — спросил Алексей.

— Разумеется. Познакомился. Посадил на извозчика. Даже получил приглашение бывать у нее. Она квартирует на Поварской в доме Чернова. Но есть и более интересные новости.

Он замолчал, смахивая несуществующие пылинки с сюртука.

— Да, не тяни ты! По твоей хитрющей улыбке вижу, разузнал что-то важное.

— Леша, это "Трианон"! Она душится "Трианоном". Как странница. И ещё…

Он нарочито помедлил, а затем ошарашил приятеля:

— Это графиня Юлия Оршанская.

Но впечатлением, которое произвели эти слова, наслаждаться ему пришлось недолго.

— Пожалуй, и мне тебя удивить пора, — Алексей извлек из кармана два листа из рукописи, которую так неловко рассыпал курьер. — Почитаем, о чем пишут:

Пришел солдат с медалями

Чуть жив, а хвастать начал он:

Я счастлив на бегах!

Ну, открывай старинушка,

В чем счастие охотничье,

Да не томи, скажи.

А в том, во-первых, счастие,

Что в сорока заездах я,

Всё время был вторым…

Алексей аккуратно сложил листы, спрятал их в карман:

— Все понятно — продолжение фельетона в стихах "Кому на бегах жить хорошо?". Добрались до Александра Александровича Стаховича, лошади которого вечно вторыми остаются.

— Прекрасно, теперь у нас есть образец подчерка стихоплёта!

— И его, и того кто эти, так сказать стихи, правил. Видишь ли, ему некоторые слова слишком мягкими показались… Да, чуть не забыл — фельетон принесла в редакцию графиня.

Теперь пришла пора Лавровскому полюбоваться изумлением приятеля. Честно говоря, оба они совсем не ожидали, что загадочная графиня, странница из земли египетской и "Свой человек" могут оказаться одним лицом.

— А у меня ещё одна мыслишка появилась. Печатать в газете фельетон без начала (а оно у нас) нельзя. Что делать Марии Васильевне, в таком случае? — спросил Алексей.

— Послать курьера к графине.

— Правильно. И если она сама сочиняет, то тут же, по памяти, восстановит недостающее. А если только на посылках служит? Побежит к автору!

— Знаешь, понаблюдаю-ка я за её домом пару часов. Если заметит, скажу — влюблен-с.

— Договорились. А мне к Быковскому забежать надо. Встретимся в "Браге", там и пообедаем.

Несколько лет назад на углу Поварской улицы и Арбатской площади, в доходном доме Фирсанова открылся трактир "Прага". Но москвичам это название, почему-то не понравилось, вот они и стали называть трактир более привычным для русского слуха словом — "Брага"…

Глава 19. РАССКАЗЫВАЙТЕ НАЧИСТОТУ, БАТЕНЬКА

Ещё в середине прошлого века между Кремлевской стеной, Арсеналом и Чудовым монастырем возвели изумительной красоты здание, поражавшее своей величественностью и простотой линий — Сенатский дворец. Купол его был увенчан столбом с императорской короной и надписью "Закон". После судебной реформы 60-х годов переименовали его в "Здание новых судебных установлений". Сейчас, вместе с другими учреждениями, находился здесь и Московский окружной суд.

Василий Романович Быковский у двери своего кабинета прощался с высоким полным мужчиной в голубом жандармском мундире. Лавровский сразу узнал Скандракова.