Ольга Михайлова - Мы все обожаем мсье Вольтера Страница 18

Он горестно развёл руками.

— Увы, дорогая Люсиль. Мне мешают три обстоятельства. Я в приятельских отношениях с Анри де Кастаньяком. Перейти ему дорогу, предать доверяющего тебе — это гибель чести. Но… без чести многие живут. Может быть, смог бы и я. Но я дал обет целомудрия. Нарушение обещания — гибель совести. Но и без совести некоторые обходятся. Но обет мной дан — Господу. Преступить через Господа — это распад и гибель души. Впрочем, иные и без души умудряются прекрасно обходиться. По крайней мере, у вашего Вольтера это получается. Но… — глаза иезуита испаряли миазмы сумеречного тумана. — Стань я человеком бесчестным, бессовестным и бездушным… Кто поручится, что я, позабавившись этой ночью с вами… не продам вас утром Кастаньяку, мадемуазель?

Люсиль вскочила, как ужаленная.

— Я сказала, что люблю вас!!

Аббат Жоэль недоумённо развёл руками.

— Ваша любовь оскорбляет Бога, презирает порядочность, унижает честь и плюет на совесть, и я, простите, не могу её принять…

Аббат Жоэль увидел, как Люсиль резко развернулась, выскочила в двери, и услышал, как её каблучки застучали по ступеням. Аббат, как уже вскользь упоминалось, был человеком прекрасного воспитания. Но любому воспитанию есть предел. Спустившись к парадному входу, Сен-Северен закрыл дверь на засов, медленно прошёл в спальню, обнаружил на постели Полуночника, свернувшегося клубком, и брезгливо проронил: «La tabarnac de pute…»

Кот утвердительно мяукнул, словно подтверждая мнение Жоэля, чем рассмешил аббата.

…К удивлению Жоэля, он уснул, едва голова коснулась подушки. Разбудил его Галициано ближе к полудню. За окном ноябрьское утро шуршало размеренным дождем, а набрякшие тучи, что заволокли небо, обещали, что он затянется надолго. Аббат высунул нос из-за портьеры на улицу, огляделся и с досадой пробормотал старые стихи Поля Скаррона:

Везде на улицах навоз,Везде прохожих вереницы,Прилавки, грязь из-под колес,Монастыри, дворцы, темницы,Лакеи, франты без гроша,Писак продажная душа,Пажи, карманники, вельможи,Нагромождение домов,Кареты, кони, стук подков:Вот вам Париж. Ну как, похоже?

Священнику нужно было к вечерне в Сен-Сюльпис, а пока он апатично размышлял о событиях последних дней. Полицейское расследование зашло в тупик. В обществе всё меньше говорили о случившемся. Убийца так и остался безнаказанным. Вчерашнее объяснение с Люсиль прибавило аббату хандры. Нет, он не был ханжой, но помилуйте, девица в двадцать лет рассуждала как прожженная стерва… Бедный Кастаньяк. Несколько минут аббат размышлял, не стоит ли поговорить с Анри, но потом покачал головой. Он знал жизнь. Если Кастаньяк влюблён — он поверит невесте, если же не влюблён, зачем женится? А Анри склонен был, по его наблюдениям, rouler des yeux de merlan frit…

Жоэль вздохнул.

Сегодня был день его служения. Первое воскресение Адвента. Почему так тяжело на душе? Целибат стал тягостен? Да, плоть тяготила его, мечта о женщине преследовала, порой искушая по ночам распутными видениями. Что спасало от падения? Только память поруганной любви да милость Божья. Одна саднила душу болью, очищая от блудных помыслов, другая поминутно наталкивала на мерзостные открытия в похотливых и корыстных душах, заставляя содрогаться от омерзения, отвращала от греха. Жоэль не мог и не хотел им уподобляться. Как и все люди истинной аскезы, обладающие могучей энергией самоотверженного страдания, он никогда не воспринимал целибат, как жертву, и мощь мужественности превоплощалась в нём в безмерное сострадание.

Но сейчас он ослабел…

Часы пробили час пополудни. Жоэль набросил плащ и торопливо вышел из дома. По дороге, чтобы отвлечься мыслями, вспомнил вчерашний вечер и Тибальдо ди Гримальди. Подлинно знаток… Какой глаз, какое понимание искусства, творческого дара старых мастеров…

На церковном дворе раскланялся с Луи и Симоном де Витри, сыновьями Одилона, несколькими прихожанами. Парижская церковь Сен-Сюльпис между Люксембургским садом и бульваром Сен-Жермен, здание иезуитского стиля с классическим фасадом Джованни Сервандони, пленяла его. Названая в честь святого Сульпициуса Благочестивого, архиепископа времен Меровингов, она была заложена королевой Анной сто лет назад, работы по возведению все ещё продолжались, менялись архитекторы, пять лет назад храм был завершен, а год назад начали возводить Южную колокольню.

Жоэль обожал свой храм. В солнечные дни свет лился через витражи и широкие окна, благодаря чему его внутреннее пространство, имеющее форму латинского креста, приобретало таинственную и мистическую красоту. Лики Святых закруглялись удлиненными миндалевидными овалами и походили на стрельчатые готические окна, пропускавшие аскетичный девственный свет под своды. Кожа святых была прозрачна, напоминая восковые свечи, а волосы бледно светились, как крупицы неподдельного ладана. Очертания тел и выпуклость лбов напоминали стеклянный покров дароносиц, тела устремлялись ввысь, подобные колоннам. Это была подлинно литургическая красота, святые оживали в сиянии витражей, и пламенные вихри цветных стекол изливали на их главы лучистые кольца венцов, окрашивали умирающим рдением силуэты, и угасали, преломляясь на тканях одежд. Вечерний свет подчеркивал хрустальную прозрачность их взоров, скорбную непорочность уст, благоухающих лилейным ароматом песнопений и благовонием мирры покаянных псалмов. Что выше этого? Вот истинное искусство, не превзойденное никем! Возгоравшееся пламенем на едином жертвеннике, сливавшееся в единой мысли: обожая, поклоняться Создателю, и служить ему… В те дивные времена искусство, взлелеянное церковью, коснулось порога вечности, приблизилось к Божеству, в единый лишь раз постигнув Божественное, лицезрея небесные очертания. А что теперь? Кощунственные речи, пустые шутки, пустые глаза, едва скрываемый разврат, жажда распутных мерзостей и вот — людоедство…

В храме отец Жоэль тихо проскользнул в алтарь. «Господи… утиши скорби сердца моего, Ты знаешь искушения мои, дай силы претерпевать их, заступи и сохрани меня, ибо давит меня слабость моя. Если Ты не удержишь, отторгнешь меня от руки Своей, минуты не устоять мне. Ты — Лоза, я — ветвь Твоя, не дай иссохнуть мне, да не будет душа моя яко земля безводная Тебе…»

Глава 10. «...ты многого не знаешь обо мне…»

В храме на мессу собралось немало людей, в основном, простецов, но были и несколько аристократок, сркди который аббат узнал госпожу д'Эпине, никогда не пропускавшую его служб и проповедей. Это не радовало отца Жоэля: мадам д'Эпине пожирала глазами его самого, но на исповедях неизменно склонна была во всех грехах винить кого угодно, кроме себя. Отец Жоэль в предшествующие дни не обращался к пастве, ибо знал, что от него ждут слова об ужасном преступлении — несколько раз прихожане спрашивали его мнение, но он молчал. Сейчас тяжесть его души, скорбные мысли и плотские слабости вылились наконец в тихих словах.

— Дети мои… Земля наша переживает ныне лютые времена смуты и искушений бесовских. Святыни попраны и оплёваны, кощунствующий еретик сеет плевелы, драконовы зубы неверия и сомнений, аристократия превратилась в банду бессовестных и алчных стяжателей, в душах оскудевает любовь Божья и, воистину, Господь, придя, найдет ли веру на земле? Мы малодушы и слабы, искушения кажутся нам непреодолимыми. Но это только наше малодушие, отсутствие мужества, упадок духа. Малодушие — это немощь души.

Ведь что такое человек? Это тело и дух. Дух человеческий всегда обращен к Богу, но если сердце не исполнено Божественной благодатью, если в глубине сердечной не изжиты грубые страсти и влечения, дух слаб. Чем более сердце свободно от страстей — тем сильнее дух человека. Быть сильным духом вне истинной веры невозможно.

Сила души — воля. Она может быть направлена как на добро, так и на зло. Сильная воля вне благодатной жизни, не укрепляемая Божественной благодатью, страшна. Крайним проявлением ее будет преступление. Но сила воли в преступлении есть свидетельство слабости духа. Насильник избирает жертвой женщину, грабитель нападает на беззащитного, вор ночью пробирается в дом без хозяев, убийца из укрытия производит свой зловещий выстрел, — здесь нет никакого мужества. В преступниках и грешниках только подобие силы духа. Но это трусы и слабые люди, ведь они позволили порочным мыслям пленить свою душу, и позорно поддавшись этому пленению, встали на преступный путь, избирав способы преступлений, свойственные только трусам.

Все мы чувствуем себя немощными и испуганными этим взрывом бесовских страстей на кладбище Невинных. Но эта немощь обманчива. Слово Господа апостолу Павлу гласит: «Сила Моя в немощи совершается» Что есть эта немощь? Осознание своей слабости и понимание, что без Господа мы не сотворим ничего. Осознаем же это, и пусть дух наш будет силен и устремится к Господу — и Господь укрепит нашу расслабленную волю, даст силы противостоять злу.