Карл Ганеман - Мёртвый палец Страница 19

За первым шагом на пути преступления в ноябре месяце того же года последовал другой, грабеж землевладельца Рауля Бонгле, подробности которого уже известны читателю. Будучи спрошен о соучастниках в этом преступлении, Ланглад отвечал, что он их не знает. Документами своей жертвы он хотел воспользоваться при случае, чтобы по мере надобности вынуждать от его родственников значительные суммы денег, но до сих пор не привел в исполнение это намерение. Когда ему показали мнимо умершего, то он думал, что перед ним привидение, и упал в обморок. Вследствие этого допрос был на короткое время отложен.

Что касается до последнего и самого ужасного своего преступления, увенчавшего все остальные, то злодей рассказал следующее:

Он прибыл в Авиньон с намерением покончить с преступной жизнью и стать честным человеком. Придя раз в церковь, он увидал Юлию Минс и почувствовал к ней безумную любовь. При посредстве некоторых знакомых, он нашел доступ в семейство часовых дел мастера и таким образом узнал и о его богатстве. Это еще более подкрепило его в намерении добиться руки Юлии. Посредством лицемерия, он сумел расположить к себе и старика Минса, и его сына. Но все его старания разбились о непоколебимость девушки, чувствовавшей к нему непреодолимое отвращение, и однажды — это было в январе месяце — наотрез объявившей ему, что он не должен рассчитывать когда-либо назвать ее своей. В этот-то день, раздраженный ее упорством, он поклялся отмстить ей и путем преступления овладеть тем, чего не мог добиться законным образом. Желание Иосифа Минса поступить в союз вольных каменщиков доставило презренному негодяю желанный случай привести свое намерение в исполнение. Вечером, в великопостный вторник, он повел Иосифа Минса в ложу, в которой, по его словам, уже состоялось собрание. Когда они подходили к саду, стало уже темно, и тут-то Ланглад заколол того, кого называл своим другом; потом вырыл яму и закопал труп. Из кармана убитого он вынул главный ключ, которым отпирался не только дом старика Минса, но и все комнаты, и тот же самый нож, которым он убил сына, нанес смертельный удар отцу, дочери и служанке. Убийца начал с последней. Она только начала раздеваться, когда Ланглад, снявший для того, чтобы не быть услышанным, башмаки, прокрался через полуотворенную дверь в кухню, задул огонь и одним ударом в живот положил на месте ничего не подозревавшую девушку. Его второй, или скорее третьей жертвой сделался сам старик Минс, убитый в грудь. Юлия, как и отец, спала уже мертвым сном, когда убийца подошел к ее кровати, держа в одной руке окровавленный нож, заколовший уже трех человек, а в другой горящую свечу. Полный свет ее он направил на спящую и его взорам, исполненным сладострастия и жажды убийства, представилась ее почти обнаженная, вздымающаяся грудь. В эту минуту девушка сделала беспокойное движение и прошептала сквозь одолевавший ее сон: «Иосиф, это ты?» — «Да, сестрица!» — отвечал Ланглад, подделывая голос. Юлия больше не сказала ни слова, потому что, вероятно, снова заснула. И этой-то минутой воспользовался злодей, чтобы совершить свою гнусную месть. Поставив свечу на стол и положив смертоносное орудие на стоявший у изголовья стул, он быстро сдернул с своей жертвы одеяло и бросился на нее. В этот момент молодая девушка проснулась; но было уже поздно, она не могла столкнуть с себя Ланглада, крепко схватившего руками ее шею и глубоко вцепившегося в нее ногтями. Глухой крик вырвался из ее груди и она потеряла сознание. У злодея было достаточно времени, чтобы насытить свою скотскую страсть и затем прикончить свою жертву ударом ножа. После этого, забрав наличные деньги, драгоценности и разные другие ценные вещи, он убежал — веселиться! Между каждым из своих появлений на балах и переменой костюма он ходил в дом убитых, и всякий раз уносил с собой узел всего, что только мог найти: часы, деньги или какие-нибудь ценности. В уголовных летописях всех времен и народов вряд ли можно найти такой пример, чтобы человек, только что совершивший четыре убийства, посещал балы, танцевал, смеялся и забавлял всех своими остротами и шутками. Посещение трех балов, троекратное переодевание, посещение утром часового мастера и громкий стук в его двери, обративший внимание столяра Альмарика и других соседей, наконец, прогулка в деревню Воклюз: все это было проделано, чтобы отклонить от себя подозрение.

Ланглад сознался во всех этих подробностях, не обнаружив ни малейшего признака раскаяния. С истинно дьявольским наслаждением остановился он на описании совершенного над Юлией Минс злодеяния, так что у собравшихся в зале суда мужчин, между которыми находился и честный столяр, вырывались крики отвращения, и председатель не раз был вынужден уговаривать их успокоиться; присутствовавшие же тут женщины, большей частью жены и дочери высших сословий, закрывали лицо, чтобы скрыть заливавший их румянец стыда при рассказе об этих мерзостях.

Преступник выслушал решение, равнодушно и нахально поглядывая на публику. Решение же состояло в следующем:

«Иоанн Доминик Ланглад, именовавшийся также Дю-буром, родом из овернского Ланжака, 26 лет, обвиненный, уличенный и доведенный до сознания, что он

1) На его преподобие, целестинского монаха Иосифа Делакруа, из авиньонского монастыря святого Целестина 10 января 176… г., в лесу на дороге из Делоне в Ланжак, напал, убил его и ограбил;

2) Землевладельца Рауля Бонгле из Карпентра, 16 ноября того же года, близ Авиньона, посредством усыпительного напитка, привел в бессознательное состояние, означенного Бонгле ограбил и покушался убить его, но соизволением Божиим и при великодушной помощи здесь присутствующего столяра Альмарика, гражданина нашего достопочтенного города, не был попущен, на благо пострадавшего, так что умышленное преступление явилось лишь покушением на убийство;

3) Убил сына часовых дел мастера Минса Фонбарре, здешнего гражданина по имени Иосиф Минс, 10 февраля 1768 года, в саду ложи вольных каменщиков у ворот Св. Роха;

4) Равным образом проник в дом часовых дел мастера Людовика Флорентина Минса Фонбарре, гражданина нашего города, убил его и ограбил:

5) Равным образом дочь его Юлию, убил, совершив наперед над нею изнасилование;

6) Равным образом убил служанку названного часовых дел мастера, Катерину Дюпре.

Ввиду всех сих шести преступлений, поименованный Ланглад сего числа осужден на смерть и справедливым признано, чтобы он, Ланглад, во искупление совершенных им злодеяний, на площади Сен-Дидье перед распятием принес всенародное покаяние, был сведен на площадь перед папским дворцом, чтобы там, разбивши ему через палача ноги, живьем колесовать его тело и затем оставить на эшафоте, пока не последует смерть.

После того отрубить ему голову, положить ее в клетку и выставить на позорище на городской стене у Ронских ворот. Тело же выбросить в поле на съедение хищным птицам.

Постановлено в Авиньоне, в лето от Рождества Христова 1768, 13 сентября»[5].

Это жестокое, сообразное с тем варварским временем, но справедливое решение, подписанное папским легатом Марино Винчентини, архиепископом Авиньонским, аббатом Сестили и бывшими присяжными при этом замечательном процессе судьями, было во всей точности исполнено над Лангладом, громко вывшим от боли, когда ему разбивали члены. Ужасны были его преступления, но не менее ужасна была и понесенная им за это казнь. Она продолжалась целых десять часов, пока смерть не положила конец его презренной жизни. Он принял эту смерть, отвергнув утешения религии, ибо и подходивших к нему монахов и даже своего духовного отца, аббата Сестили, увещевавшего его покаяться, он послал ко всем чертям, доказав этим, что он никогда не относился к религии серьезно, пользуясь ею только для прикрытия своих преступлений.

— Кто бы мог это подумать! — говорил в тот же день после казни своей дочери столяр Альмарик. — Я считал Дю-бура за очень легкомысленного молодого человека, но мне и во сне не снилось, чтобы он был такой страшный злодей и что он совершил такие ужасные преступления. Теперь я ясно понимаю, почему, когда в великопостную среду утром я разговаривал с ним и случайно упомянул об «эшафоте», он вдруг страшно побледнел. Но до сих пор еще страшно вспомнить, что я так дружески разговаривал с этим шестикратным убийцей, — прибавил, содрогаясь, честный Аль-марик.

— Утешьтесь, любезный друг, — сказал Вьендемор, вошедший в эту минуту в комнату и услыхавший последние слова своего хозяина, — и с другими не лучше. Бог дал вам спасти хотя одну жертву этого злодея, за что я вечно останусь вам благодарным. Забудем о нем: он умер, не искупив свои преступления. Но перст убитого, это немое «Мани — Факел — Фарес» [6] карающего Бога, указал из могилы на убийцу своего и всей его семьи, молчаливо, но красноречиво сказав: «Это он!» и предав его человеческому правосудию.