Последний вздох Аполлона - Наташа Ридаль Страница 19

Владелец отеля, вопреки обыкновению, был молчалив и не слишком любезен. За столом прислуживал Дюпон. Шабо то и дело бросал на него многозначительные взгляды, словно ожидал, что портье умеет читать мысли по глазам.

– Вы женаты, Шабо?

Китти спросила просто так, чтобы завязать разговор, но ей показалось, будто старик вздрогнул.

– Я вдовец, – не сразу ответил он. – Мы с Изабель держали этот отель вместе. Летом минул год, как она меня покинула.

– Соболезную. А дети у вас есть?

Нижняя челюсть Шабо слегка задрожала.

– Был сын. Он умер. Моя жена не пережила утраты. Чудовищная несправедливость: сначала наш мальчик, и сразу вслед за ним… – он запнулся, сделал несколько судорожных вдохов, но так и не сумел совладать с собой. – Простите…

Глядя, как Шабо покидает салон, Китти пробормотала:

– Какая скука.

Поднявшись в свой двухкомнатный номер, она распахнула окно, выходившее во дворик. Если высунуть голову и посмотреть направо, то где-то там, в темноте, должен быть шпиль собора Нотр-Дам. Однако без невидимого шпиля приходилось признать, что задний двор отеля окружают совершенно неинтересные постройки. Китти уже хотела отвернуться, как вдруг снизу донеслись голоса. Разговаривали Жан Шабо и портье Дюпон, она разглядела их в свете, льющемся из окон Салона Муз. Из-за того, что она так и не преуспела в изучении французского языка, девушка смогла разобрать только «Северный вокзал».

Зевнув, она отошла от окна, потом подняла глаза к потолку, мечтательно улыбнулась и выскользнула из номера.

В среду Китти приказала заложить коляску, чтобы ехать за покупками в Брайтон, однако на полпути попросила кучера остановиться у церкви Святой Маргариты в Роттингдине. За час до полудня она уже расхаживала среди могил приходского кладбища, пряча под накидкой свое самое нарядное платье и рвущееся из груди сердце. Она отпустила коляску, сказав, что передумала ехать в город и вернется домой после прогулки. В глубине души Китти всё еще боялась, что лорд Толбот затаил на нее обиду и помешает ее счастью с Фредериком. О да, она действительно будет с ним счастлива, в то время как бедняжка Элайза выйдет замуж за отвратительного старика. И ради чего? Неужели ей так нужны его деньги?

Стрелки на часах на западном фасаде церкви сошлись на двенадцати, однако ни Фредерик, ни Элайза, ни ее престарелый жених так и не появились. Китти не решалась зайти внутрь. В детстве преподобный Томас отчитал ее за какой-то проступок и с тех пор внушал девушке безотчетный страх. Она прождала у входа еще час, медленно и неотвратимо погружаясь в бездну отчаяния. Жалея себя, Китти представляла собственную могильную плиту, простую, но изящную, с надписью: «Умерла от любви». Впрочем, вероятность умереть от холода была определенно выше, так что несостоявшаяся невеста в конце концов дерзнула без приглашения наведаться в Уитли Холл.

Уже близкая к обмороку, Китти выслушала слова дворецкого, сухо сообщившего, что мисс Рипли не может ее принять. И в этот миг ей почудилось, что с веранды доносятся приглушенные рыдания. Мгновенно забыв о приличиях, не обращая внимания на возражения старого слуги, она бросилась искать Элизабет, которая, по всем законам жанра, сейчас должна была оплакивать убитого брата.

– Элайза!

Подруга сидела в плетеном кресле у кофейного столика, опустив голову на руки. Ее плечи вздрагивали, неубранные волосы разметались по спине. Фредерика с ней не оказалось – ни мертвого, ни живого.

– Что произошло?

Элайза на мгновение застыла, потом выпрямилась и произнесла, не глядя на Кэтрин:

– У сэра Джорджа случился апоплексический удар. Его дети приехали из Корнуолла, меня больше не принимают в его доме. Это конец. Всё было напрасно, – она вскочила и выбежала за дверь, оставив растерявшуюся Китти одну посреди веранды.

В тот же день вечерним поездом прибыл разъяренный Калверт и приказал Перкинс собрать вещи мисс Найтли.

– Я получил письмо от преподобного Томаса. О чем ты только думала, Кэт? Отныне ты будешь жить со мной в Лондоне.

Брат, всегда такой спокойный и бесстрастный, изменился до неузнаваемости. От гнева его лицо налилось кровью и стало еще более некрасивым, чем обычно.

– Я никуда не поеду! – Китти даже ногой топнула. – Я люблю Фредерика Рипли, а он любит меня! Мы должны пожениться, и никто этому не помешает – ни ты, ни сэр Джордж, даже если он вздумает умереть.

– Рипли никогда тебя не любил. Он по уши в долгах, его поместье заложено. Они с сестрой надеялись восстановить состояние за счет выгодных браков.

– Неправда!

– Ну почему ты так глупа? – вздохнул Калверт. – Лорд Толбот еще до удара распустил слухи о том, что ты ветреная девица, забывшая всякий стыд. Тебе нельзя оставаться в Брайтоне, Кэт. Я сам найду тебе мужа, а Рипли ты больше не увидишь.

Спорить было бесполезно. К тому же сэр Джордж, злопамятный старый паскудник, всё же нашел способ отомстить ей за бегство из его объятий. Так Китти переехала в Лондон и поселилась в новом особняке Найтли на Маунт-стрит, где за ней постоянно шпионили Перкинс и остроносая компаньонка миссис Фэллоу. Молодой госпоже, отлично знавшей слабые места своей горничной, со временем удалось сделать ее двойным агентом. Подарками и поблажками она купила преданность Перкинс, которая передавала Калверту лишь то, что ему нужно было знать. А вот «поладить» с компаньонкой девушке так и не удалось. Письма Фредерика, разумеется, были изъяты, любое упоминание о семье Рипли пресекалось прежде, чем Китти успевала закончить предложение. Вероятно, она бы возненавидела Лондон, если бы не открыла для себя новый вид искусства – театр. На замену любовным романам пришли сценические мелодрамы. Теперь героев не нужно было воображать – они ходили по сцене, они были реальны.

Китти думала о них каждый вечер, когда поднималась в свою спальню и ложилась на большую кровать с мягкой периной – кровать, воистину достойную королевы. А какая же королева без фаворитов? Да, она больше не сможет полюбить, ее сердце навеки принадлежит Фебу, но разве плохо, если будут любить ее?

Глава 4

Кэтрин Найтли знала себе цену. Персонажи Диккенса и Браунинга, Шоу, Уайльда и Пинеро пали к ее ногам. Не сразу, конечно: на это ушло почти три месяца. У них у всех было одно лицо, пусть и по-разному загримированное, – лицо актера по имени Альфонс де Руж. Имя оказалось сценическим псевдонимом,