Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак Страница 2

В то время как жизнь искристыми пузырями покидала его тело, послушник чувствовал, как жирные карпы терлись скользкими боками о его щеки и копошились в коротких волосах вокруг тонзуры. Когда умирающий юноша наконец опустился на дно, рот его был распахнут, как у рыбин вокруг, что неподвижными и бесстрастными глазами таращились на утопленника.

Человек на мостике какое-то время наблюдал еще за бурлящими пузырями. Наконец он удовлетворенно кивнул, поставил сачок на место и зашагал прочь.

Следовало закончить начатое.

1

В это же время в лесу у подножия Святой горы

Молния прорезала небо, точно перст разгневанного божества.

Она ударила прямо над Аммерзее, отчего пенистые зеленые волны вспыхнули на долю секунды ядовитым сиянием. С раздавшимся затем громом плотной стеной хлынул ливень, и одежда двадцати с лишним паломников из Шонгау в считаные мгновения промокла насквозь. И хотя время близилось лишь к семи вечера, на путников словно опустилась ночь. Симон Фронвизер покрепче сжал руку жены, и вместе с остальными они двинулись вверх по крутому склону, к монастырю Андекса.

– Нам еще повезло! – перекричала Магдалена рев непогоды. – Часом раньше, и буря застала бы нас на озере!

Симон молча кивнул. Лодка с паломниками пошла бы ко дну в волнах Аммерзее далеко не в первый раз. Теперь, по прошествии почти двадцати лет после Большой войны, паломники тянулись к знаменитому баварскому монастырю в таких количествах, каких никто даже припомнить не мог. В это время, раздираемые голодом, непогодой, волчьими стаями и мародерствующими бандами, люди с особенным рвением искали защиты в лоне церкви. А чудеса, о которых иногда разносились слухи, лишь усиливали это рвение, и именно монастырь Андекса, расположенный в тридцати милях к юго-западу от Мюнхена, прославился благодаря своим древним чудодейственным реликвиям – и пиву, с которым так легко можно забыться.

Лекарь еще раз оглянулся на озеро, от которого они едва отошли, и сквозь дождевую завесу увидел, как ветер хлещет по его поверхности. Два дня минуло с тех пор, как они с Магдаленой и группой шонгауцев покинули родной город. Паломники миновали Хоэнпайсенберг и прошли к Дисену на Аммерзее, откуда их перевезли в хлипкой лодке на другой берег. Теперь они брели через лес по крутой размытой тропе к монастырю, что возвышался над ними в окружении темных туч.

Во главе процессии верхом на лошади ехал бургомистр Карл Земер, а за ним поспевал пешком его взрослый сын; пробирался сквозь бурю священник Шонгау с большим раскрашенным крестом. Далее шли несколько плотников, каменщиков и столяров и, наконец, молодой патриций Якоб Шреефогль, который, помимо Земера, единственным из советников откликнулся на призыв к паломничеству.

И бургомистр, и Шреефогль, как полагал Симон, отправились с ними не столько для очищения души, сколько ради выгодных сделок. Место, подобное Андексу, с тысячами голодных и мучимых жаждой паломников, словно было создано для наживы. Лекарь охотно узнал бы, что думал на этот счет Господь. Ведь недаром Иисус изгнал из храма всех торговцев и ростовщиков? Что ж, собственная его совесть в этом отношении была абсолютно чиста. Ведь они с Магдаленой отправились в Андекс не ради денег, а чтобы отблагодарить Бога за спасение своих детей.

Вспомнив о трехлетнем Петере и двухлетнем Пауле, Симон невольно улыбнулся. Интересно, что сейчас вытворяли малыши, доводя дедушку, палача Шонгау, до белого каления?

В это мгновение очередная молния с треском расколола ближайший бук, и люди с криками попадали на землю. Заплясали языки пламени, искры быстро перекидывались на соседние деревья, и в скором времени пылал, казалось, весь лес.

– Мария, пресвятая Богоматерь!

Симон разглядел в полумраке, как первый бургомистр Карл Земер упал на колени в нескольких шагах от него и несколько раз перекрестился. Рядом стоял его сын – он онемел от страха и таращился на горящее дерево перед собой; остальные паломники в это время спасались от непогоды в ближайшей низине. У лекаря в ушах звенело от оглушительного грома, прогремевшего вслед за молнией прямо над ними. Словно через стену, до него донесся приглушенный голос жены:

– Уходим скорее! Там, у ручья, мы будем в безопасности!

Магдалена сгребла своего еще колеблющегося супруга и потянула его прочь с узкой тропинки, по краю которой уже пылали два бука и несколько молодых сосен. Симон споткнулся о гнилую ветку и съехал по отлогому, покрытому старой листвой склону. Скатившись вниз, он со стоном поднялся, вытряхнул несколько веточек из волос и оглядел разразившийся вокруг него хаос.

Молния расщепила старый могучий бук точно посередине, повсюду до самой низины валялись горящие ветви и сучья. Языки пламени бросали дрожащие отсветы на шонгауцев: кто-то молился и постанывал, другие потирали ушибленные в падении конечности. К счастью, никто серьезно не пострадал, и первый бургомистр с сыном, по всей видимости, тоже остались невредимыми. Карл Земер уже разыскивал в сгустившихся сумерках свою лошадь, которая ускакала вместе с поклажей.

Симон не без удовольствия наблюдал, как бургомистр с воплями носился по лесу.

«Следует надеяться, кобыла ускачет вместе с набитым кошельком, – подумал он. – Если этот толстяк снова примется славословить, сидя в седле, ей-богу, приму на душу смертный грех».

Лекарь быстро разогнал эти мысли, не приличествующие паломнику. Он вполголоса выругал себя за то, что не взял плащ потеплее. Новая зеленая накидка с аугс-бургского рынка хоть и выглядела нарядной, но, вымокшая под дождем, висела на нем бесцветной тряпкой.

– Можно подумать, сам Господь не желает, чтобы мы сегодня побывали в монастыре.

Симон повернулся к Магдалене: она уставилась в небо, дождь стекал по ее забрызганному грязью лицу.

– Непогода довольно часто случается в это время года, – ответил он словно бы между прочим и попытался хоть немного придать голосу уверенности. – Не думаю, что…

– Это знак! – послышался дрожащий голос справа. Это был Себастьян Земер, сын бургомистра. Он скрестил пальцы правой руки и показал на Симона с Магдаленой. – Я говорил ведь, что нам следует оставить женщин дома. Кто отправляется в паломничество к Святой горе с дочерью палача и грязным цирюльником, самого Вельзевула ведет за руку. Молния есть знак Господа, он призывает нас покаяться…

– Прикуси свой дерзкий язык, Земер! – прошипела Магдалена и сверкнула глазами на юношу. – Что ты знаешь такого о покаянии, ну? Лучше штанишки выжми, пока другие не заметили, что ты обмочился от страха.

Себастьян стыдливо уставился на темное пятно, растекшееся по широким ярко-красным ренгравам, затем молча отвернулся, при этом злобно покосившись на Магдалену.

– Не слушайте его. Мелкий пройдоха, всего лишь избалованный воспитанник своего отца.

Из темноты леса выступил Якоб Шреефогль. Патриций был одет в приталенный камзол и высокие кожаные сапоги, белый кружевной воротник обрамлял привлекательное лицо с бородкой и крючковатым носом. Дождь тонкой струйкой стекал с острия его парадной шпаги.

– А вообще вы правы, Фронвизер. – Шреефогль повернулся к Симону и указал на небо. – В июне подобные ненастья явление вполне обычное. Но если молнии бьют в непосредственной близости от тебя, поневоле чувствуешь на себе гнев Господа.

– Или гнев ближнего своего, – мрачно добавил Симон.

Уже четыре года минуло с тех пор, как они с Магдаленой поженились. И все это время многие горожане ясно давали понять Симону, как они относились к этому браку. Будучи дочерью палача Якоба Куизля, Магдалена считалась неприкасаемой, и ее по возможности обходили стороной.

Лекарь пошарил возле пояса и проверил, там ли еще висит мешок с целебными травами и медицинскими инструментами. Не исключено, что немного лекарства понадобится ему и во время этого паломничества. В последнее время горожане все чаще обращались за помощью к Симону. И хотя о Большой войне теперь помнили лишь старики, чума и другие эпидемии в последнее время одна за другой проносились над Шонгау. В прошлую зиму заболели и оба сына Симона и Магдалены. Но Господь смилостивился, и малыши выздоровели. После этого Магдалена молилась несколько дней и в конце концов уговорила Симона отправиться с ней после Троицы в паломничество к Святой горе вместе с другими двадцатью жителями Шонгау и Альтенштадта, которые хотели вознести благодарственную молитву Господу в знаменитый Праздник трех причастий. Детей Фронвизеры оставили на попечение бабушки и дедушки – и после событий, пережитых ими за этот час, Симон нисколько не пожалел о таком решении.

– Судя по всему, дождь все-таки затушил пожар. – Шреефогль указал на развороченный бук, на котором еще плясали несколько язычков пламени. – До Андекса, должно быть, уже недалеко. Мили две-три, не больше, как думаете?