Дэвид Лисс - Торговец кофе Страница 2

— Мадам Дамхёйс велела сообщить вам, что сегодня подходящий день. Она сказала, что хочет кое-что вам показать и что, увидев это, вы всегда будете делить свою жизнь на время до сегодняшнего дня и время после него.

Он представил, как она снимает одежду. Это был бы приятный раздел между прошлым и будущим, ради которого, безусловно, стоило поменять сегодняшние планы. Но Гертруда любила водить за нос. Вероятнее всего, единственным, что она снимет, будет ее шляпка. Однако избавиться от присутствия Хендрика не представлялось возможным, а заниматься делами, тем более неотложными, когда по пятам за тобой бредет этот голландец, было нельзя. Так уже случалось раньше. Он будет следовать за Мигелем из одной таверны в другую, по улицам и набережным, пока Мигель не сдастся. Он решил, что лучше всего покончить с этим сразу, поэтому вздохнул и сказал, что готов идти.

Решительно кивнув, Хендрик повел их со старинной, мощенной булыжником улицы по горбатым мостикам в новую часть города, окруженную полукольцом трех широких каналов — Херенграхт, Кайзерсграхт и Принсенграхт, — а затем в сторону Йордана, быстрее всего строящегося района, где повсюду слышались удары молота по наковальне и зубила о камень.

Хендрик провел его вдоль набережной канала Розенграхт, по которому, рассекая туман, спешили в доки груженные товаром баржи. По обеим сторонам канала, с темной водой, обсаженного дубами и липами, высились новые дома новых богачей. Было время, когда Мигель снимал большую часть такого красивого дома из красного кирпича, с остроконечной крышей. А потом рост производства сахара в Бразилии превзошел все ожидания Мигеля. На протяжении долгого времени он играл на бирже, делая ставки на низкий уровень производства, но вдруг бразильские фермеры наводняют рынок невиданным урожаем — и в одно мгновение цены рушатся. В одно мгновение успешный биржевой делец стал банкротом, живущим на подачки брата.

Когда они свернули с главной улицы, Йордан потерял свое очарование. Район, в который они попали, был новым, еще тридцать лет назад здесь простирались сельскохозяйственные угодья, но дома уже имели обветшалый вид. Вместо булыжных мостовых — грязь. Хижины, слепленные из соломы и хвороста, притулились к приземистым домам, почерневшим от копоти. Улицы сотрясались от лязганья ткацких станков, на которых с восхода до глубокой ночи не переставали трудиться ткачи в надежде заработать столько, чтобы прокормиться еще один день.

В моменты слабости Мигель боялся, что сделается таким же нищим, как эти бедняги из Йордана, что, погрязнув в долгах, потеряет всякую надежду на избавление от нужды. Останется ли он, потеряв все до гроша, самим собой, или ему суждена бесцельная жизнь, как у этих попрошаек и неудачников трудяг, мимо которых он сейчас проходил?

Он уверял себя, что этого не произойдет. Настоящий коммерсант никогда не впадает в уныние. Человек, который вел жизнь тайного иудея, всегда найдет выход из положения. Если, конечно, не попадет в лапы инквизиции.

Но он напомнил себе, что в Амстердаме не было инквизиции. Был только маамад.

Но что он делает здесь с этим загадочным голландцем? Почему он позволил себе подчиниться, хотя у него были неотложные дела?

— Куда вы меня ведете? — спросил Мигель в надежде найти повод оправдать себя.

— В одно убогое место, — сказал Хендрик.

Мигель хотел возразить, но было уже поздно. Они пришли.

Хотя в отличие от голландцев Мигель не был склонен верить в предзнаменования, впоследствии он вспоминал: все это началось в месте, носившем название "Золотой телец", что явно не сулило ничего хорошего. По крутой лестнице с очень низкими пролетами они спустились в подвал и оказались в маленьком помещении, рассчитанном максимум на тридцать человек, но куда набилось не менее пятидесяти. Тошнотворный дым от дешевого вест-индского табака и торфяных печей заглушал вонь пролитого пива и вина, старого сыра и немытых тел полусотни человек — сорока мужчин и десяти шлюх, — выдыхавших луково-пивной перегар.

Внизу лестницы дорогу загораживал тучный мужчина, чья фигура чрезвычайно напоминала грушу. Почувствовав, что кто-то хочет его обогнуть, он всем тучным телом подался назад, исключая любую возможность пройти мимо него. В одной руке он держал пивную кружку, в другой — трубку. Он крикнул что-то невнятное собутыльникам.

— Убери с дороги свою толстую задницу, парень! — сказал ему Хендрик.

Человек обернулся, бросив на них сердитый взгляд, и отвернулся.

— Дружище, — снова обратился к нему Хендрик, — ты как застрявшее дерьмо у меня в заднице! Не вынуждай меня применить слабительное, чтобы убрать тебя с дороги.

— Можешь нассать себе в штаны, — отозвался тот и разразился хохотом, глядя на своих друзей.

— Парень, — сказал Хендрик, — обернись и посмотри, с кем ты так грубо разговариваешь.

Человек обернулся, и, когда он увидел Хендрика, радостная улыбка слетела с его давно не бритого лица.

— Прошу прощения, — сказал он, стянул с головы кепи и поспешил прочь с дороги, неуклюже врезавшись в толпу своих друзей.

Хендрика не удовлетворила такая покорность. Стремительный, как щелчок хлыста, он бросился на мужчину и ухватил того за грязную рубашку. Пивная кружка и трубка покатились по полу.

— Скажи, — сказал Хендрик, — сломать тебе шею или не ломать тебе шею?

— Не ломать, — поспешно предложил пьяница. Он взмахивал руками как птица крыльями.

— А что скажет наш Еврей? — обратился Хендрик к Мигелю. — Ломать или не ломать?

— Оставьте его в покое, — устало сказал Мигель.

Хендрик отпустил мужчину.

— Еврей говорит, что тебя надо оставить в покое. Помни это, парень, когда в другой раз тебе захочется запустить в еврея дохлой рыбой или гнилой капустой. Еврей спас твою шкуру сегодня, причем без всяких на то оснований. — И, обращаясь к Мигелю, он сказал: — Нам сюда.

Одного кивка Хендрика было достаточно, чтобы толпа расступилась перед ними, как Красное море — перед Моисеем. В дальнем конце таверны Мигель увидел Гертруду, которая сидела за барной стойкой, хорошенькая, как тюльпан на навозной куче. Когда Мигель направился в ее сторону, она обернулась и улыбнулась ему. Улыбка была широкой, лучезарной и неотразимой. Он не мог не улыбнуться в ответ, чувствуя себя глупым мальчишкой, как всегда бывало в ее присутствии. Она обладала каким-то порочным обаянием. Проводить время с Гертрудой было все равно что в постели с женой друга (чего ему не приходилось делать, ибо адюльтер считался одним из самых тяжких грехов и ему не встретилось еще ни одной женщины, которая подвигла бы его на такое). Гертруда всегда источала атмосферу чего-то запретного и недосягаемого. Возможно, это объяснялось тем, что Мигелю никогда не доводилось проводить так много времени с женщиной, с которой он не был связан постелью.

— Мадам, я польщен тем, что вы пожелали встретиться со мной, но боюсь, я не располагаю в данный момент временем для подобных удовольствий.

— Приближается расчетный день, — сказала она с сочувствием.

Гертруда покачала головой, и в этом жесте было нечто материнское и одновременно насмешливое.

— Это так. И мне необходимо многое уладить.

Он хотел рассказать ей все: что дела складывались не лучшим образом и что, если он не придумает какой-нибудь хитроумный ход, к его долгам добавится еще одна тысяча. Но он не стал этого говорить. После шести жестоких, безжалостных и парализующих волю месяцев Мигель научился жить банкротом. Он даже подумывал, не написать ли ему небольшой трактат на эту тему. Первое правило гласило, что никогда нельзя вести себя как банкрот и никогда нельзя никому рассказывать о своих проблемах без надобности.

— Хорошо, посидите со мной минутку, — сказала она.

Он хотел отказаться, так как предпочитал стоять, но сидеть с ней рядом было намного соблазнительнее, чем стоять поодаль. Он кивнул, прежде чем осознал, что принял решение.

Нельзя сказать, что Гертруда была красивее других женщин, хотя она определенно обладала красотой. На первый взгляд в ней не было ничего особенного. Преуспевающая вдова лет тридцати пяти, царственно высокая, все еще красивая, в особенности если смотреть на нее с некоторого расстояния или выпив изрядно пива. Но, несмотря на то что ее лучшие времена прошли, она не растеряла обаяния и от природы обладала гладким округлым лицом северянки, цвета голландского масла. Мигель видел, как юноши моложе ее лет на двадцать бросали на Гертруду вожделенные взгляды.

Хендрик, появившийся из-за спины Мигеля, согнал с места мужчину, сидевшего рядом с Гертрудой. Пока Хендрик выпроваживал парня, Мигель занял его место.

— У меня буквально несколько минут, — сказал он ей.

— Я думаю, вы уделите мне чуть больше времени. — Она наклонилась и поцеловала его в щеку там, где кончалась его модная короткая бородка.