Понсон дю Террайль - Таинственное наследство (сборник) Страница 2

– Но, – продолжал он с грустной улыбкой, – я могу ведь умереть, и тогда вдове и сироте нужны будут покровители.

– О, полковник! – воскликнул Бастиан. – Вы знаете, что, если бы с вами случилось несчастье, ваш гусар отдал бы всю свою жизнь до последней капли крови за вашу жену и вашего ребенка.

– Спасибо! – сказал полковник. – Я надеюсь на тебя. – Потом он взглянул на итальянца и прибавил: – А ты что скажешь, мой старый товарищ, мой брат и друг?..

Капитан вздрогнул, и на лице его промелькнула тень. Казалось, что последние слова полковника вызвали у него какие-то далекие воспоминания.

– Ты только что сказал, Арман, – отвечал он, – что я твой товарищ, твой друг и брат!

– Ну, так если я умру, ты будешь опорой моей жене и отцом моему ребенку.

Лицо капитана вспыхнуло, но полковник не заметил этого и продолжал:

– Я знаю, что ты любил Елену, и мы предоставили ей выбор между нами. Я был счастливее тебя: сердце ее избрало меня, и я благодарен тебе за то, что ты перенес эту жертву и остался другом бывшего соперника.

Капитан опустил глаза. Яркий румянец его лица сменился матовой бледностью, и если бы полковник был в спокойном состоянии и не чувствовал физических и нравственных страданий, он понял бы, что в терзавшемся воспоминаниями сердце итальянца происходит жестокая борьба.

– Если я умру, – продолжал полковник, – ты женишься на ней. Вот, возьми… – С этими словами он расстегнул мундир и подал Фелипоне запечатанный конверт.

– Это мое завещание, – сказал он, – я написал его под влиянием какого-то странного предчувствия, еще в самом начале нашего несчастного похода. Этим завещанием, друг мой, я отдаю тебе половину моего состояния, если ты женишься на моей вдове.

Побледневшее лицо капитана сделалось багровым, нервная дрожь потрясла все его лицо, и он протянул к завещанию судорожно дрожавшую руку.

– Будь покоен, Арман, – проговорил он глухим голосом, – в случае несчастья с тобой я исполню твою волю. Но ты не умрешь и увидишь свою Елену, к которой я не чувствую теперь ничего, кроме искренней и почтительной дружбы…

– Я замерзаю, – повторил полковник тоном человека, уверенного в своей близкой смерти.

Голова его склонилась на грудь, и сон овладевал им с неотразимым упорством.

– Дадим ему поспать несколько часов, а сами постережем, – сказал капитан Бастиану.

– Чертовский ветер, – пробормотал с гневом Бастиан, помогая итальянцу уложить полковника около костра и покрыть его уцелевшими у них лохмотьями одежды и одеял.

Через пять минут Арман де Кергац спал крепким сном. Бастиан не спускал с него ласкового взгляда преданного пса, беспрестанно подбрасывая в костер хворост и наблюдая, чтобы ни одна искра или горячий уголь не отскочили на его уснувшего начальника.

Капитан же сидел, опершись головой на руки; глаза его были опущены в землю, а в голове вертелись тысячи смутных мыслей.

Человек этот, в дружбу которого полковник слепо верил, имел все пороки, свойственные вырождающимся народам. Алчный и злопамятный, он был со всеми вкрадчив и уступчив. Выслужившись из рядового, он сумел сойтись с богатыми и титулованными офицерами французской армии и, не имея ни гроша за душой, приобрести товарищей-миллионеров.

Фелипоне дослужился до капитанского чина во время войны, когда смерть косила офицеров, и благодаря скорее обстоятельствам, чем личной храбрости. Он участвовал во многих сражениях, но ни разу не отличился каким-нибудь подвигом. Может быть, он и не был трусом, но не обладал и отважной смелостью.

Фелипоне и полковник Арман были уже пятнадцать лет друзьями. Три года тому назад, будучи оба капитанами, они познакомились в Париже с Еленой Дюран, дочерью поставщика армии, прелестною молодою девушкой, и оба влюбились в нее. Елена выбрала полковника.

С этого дня Фелипоне затаил в себе страшную, беспощадную ненависть к своему другу, на которую способно только сердце южанина, ненависть, сдержанную и безмолвную, скрывавшуюся под личиной дружбы, но которая должна была разразиться при первом удобном случае. Много раз он прицеливался в дыму сражений в полковника, но каждый раз колебался, придумывая более жестокое мщение, чем такое убийство.

Итальянец дождался, наконец, этой мести и хладнокровно обдумывал ее в то время, как полковник спал под внимательным надзором Бастиана.

– Глупец! – подумал Фелипоне, бросая время от времени мрачный взгляд на уснувшего офицера. – Глупец! Он отдает мне, бедняку, свои деньги и жену, которая меня отвергла… Трудно было бы красноречивее произнести свой смертный приговор.

Взгляд капитана остановился на минуту на Бастиане.

– Этот человек стесняет меня, – думал он, – тем хуже для него!

Фелипоне встал и подошел к своей лошади.

– Что вы делаете, капитан? – спросил гусар.

– Хочу осмотреть свои пистолеты.

– А! – сказал Бастиан.

С этим чертовским снегом, – продолжал спокойно капитан, – нет ничего удивительного, если замки отсырели… в случае нападения казаков…

С этими словами Фелипоне вытащил из чехла один пистолет и небрежно взвел курок. Бастиан смотрел на него спокойно, без всякого недоверия.

– Порох сух, кремень в хорошем состоянии. Теперь посмотрим другой. – Он взял другой пистолет и также внимательно осмотрел его.

– А знаешь, – сказал он вдруг, взглянув на гусара, – я когда-то владел с удивительным искусством этим оружием.

– Очень может быть, капитан.

– На дуэли, – спокойно продолжал Фелипоне; – я целился на расстоянии тридцати шагов в сердце противника и всегда убивал его.

– А! – рассеянно прошептал Бастиан, всецело поглощенный своими обязанностями ночного сторожа.

– Больше того, – продолжал капитан, – я несколько раз держал пари, что прострелю правый или левый глаз своему противнику, и всегда попадал в цель. Но, видишь ли, Бастиан, лучше всего метить в сердце: тут мгновенная смерть.

И капитан опустил дуло пистолета, – Что вы делаете? – вскричал Бастиан, отскочив назад.

– Целю в сердце, – холодно отвечал Фелипоне и, прицелившись в солдата, прибавил: – Я не хочу тебя напрасно мучить. Ты меня стеснял, мой милый, тем хуже для тебя.

В темноте сверкнул огонь, раздался выстрел, вслед за ним болезненный крик, и гусар упал навзничь.

Этот выстрел и крик мгновенно пробудили полковника от его летаргического сна, и он приподнялся, думая, что напали русские.

Но Фелипоне, взяв другой пистолет, уперся ему в грудь коленом и грубо повалил его на землю. Пораженный этим неожиданным нападением, полковник увидел над собой искаженное, насмешливое лицо своего врага, оживленное зверской улыбкой, и с быстротою молнии понял всю низость, всю безграничную подлость человека, в которого он верил.

– А! – издевался итальянец. – Ты был настолько глуп, полковник Арман де Кергац, что верил дружбе человека, у которого отнял любимую им женщину… Настолько глуп, что вообразил себе, будто этот человек простит тебе когда-нибудь! Твоя глупость дошла до того, что ты составил духовное завещание, умоляя этого любезного друга жениться на твоей вдове и принять половину твоего состояния! А затем спокойно заснул с надеждой проснуться, увидеть лучшие дни и соединиться с женой и ребенком, предметами твоей пламенной любви!.. Трижды дурак!.. Так нет же, ты не увидишь их больше и. сейчас уснешь навсегда, мой милейший друг.

Капитан приставил дуло своего пистолета ко лбу Армана де Кергаца. Тот под влиянием чувства самосохранения пытался освободиться от противника и столкнуть давившее его колено. Но Фелипоне еще крепче прижал его к земле, сказав: «Это бесполезно, полковник, вы должны остаться здесь».

– Подлец! – прошептал Арман де Кергац с презрением во взгляде.

– Будь покоен, – насмешливо продолжал Фелипоне, – воля твоя будет исполнена: я женюсь на твоей вдове, буду носить по тебе траур и вечно оплакивать тебя. Я умею соблюдать приличия.

Пистолет коснулся лба полковника, прижатого к земле коленом итальянца, и Фелипоне выстрелил так же хладнокровно, как он стрелял перед тем в преданного гусара.

Пуля раздробила череп полковника Армана де Кергаца, и окровавленный мозг брызнул на руки убийцы.

Тут же, в луже крови, лежал Бастиан, и только один Бог был свидетелем этого преступления.

Спустя четыре года после описанной нами ужасной сцены, в мае 1816 года мы видим Фелипоне полковником и счастливым супругом Елены де Кергац.

Полковник жил летом в прекрасном барском поместье в Бретони. Замок, носивший название Керлован, был родовой собственностью и завещан полковником Арманом де Кергацем своей жене. Построенный на самом берегу моря, на вершине утеса, он господствовал с противоположной стороны над красивой бретанской долиной, поросшей розовым вереском и окаймленной густыми лесами.

Трудно себе представить более дикий и живописный вид, чем этот старый феодальный замок, совершенно переделанный, благодаря громадному богатству полковника Фелипоне, в современном вкусе внутри и сохранивший снаружи свой вид поэтической древности. С восточной и западной сторон замок окружал большой парк со столетними вязами. В переднем фасаде был уступ, размытый волнующимся внизу сердитым морем, которое вечно подмывает своими волнами берега Бретони. На этой же стороне, от одной башни к другой, шла площадка, построенная во времена Крестовых походов.