Виктор Полонский - Загадка Веры Холодной Страница 20

Инструкции, инструкции… При каждой встрече Алексей вспоминал про эти противные инструкции. У Веры от них голова шла кругом. Какие еще знаки? Зачем?

– Нужно знать сигнал опасности, который ты можешь подать, не привлекая ничьего внимания, и сигнал того, что к тебе ни в коем случае нельзя подходить при встрече. Я совсем про них забыл. – Алексей легонько хлопнул себя ладонью по лбу. – Хорошо, что Николай Михайлович напомнил…

Они стояли около манекенов, наряженных в женские платья, и делали вид, что выбирают наряд для Веры. Время от времени перемещались от одного манекена к другому. Когда к ним устремлялся кто-то из приказчиков, Сильванский нервно дергал усом, давая понять, что ни в чьих услугах они не нуждаются. У него это выходило так властно, что прилипчивые альшванговские приказчики мгновенно испарялись куда-то, словно джинны из арабских сказок «Тысячи и одной ночи», которые Вера тайком от матери читала в шестом классе гимназии. На французском, разумеется, читала, а не на арабском. Сказки поразили пряным ароматом Востока и неслыханной, даже с учетом ожидаемого, скабрезностью.

– Зачем сигнал? – Вера, войдя в роль, наклонилась и деловито завернула полу тяжелого парчового вечернего платья, словно желая оценить качество обработки швов. – Если опасность – я буду телефонировать, если ко мне нельзя подходить… Что за глупость? Если я пришла на встречу, то почему ко мне нельзя подходить?

– Потому что ты вдруг увидела, что за тобой следят, – объяснил Алексей, а Сильванский согласно кивнул. – Положим, ты пришла на встречу и увидела, что за тобой следят. Наш обычный сигнал в таких случаях – платок в правой руке. Платок – это очень удобно. Есть у всех и не вызывает подозрений.

– Это умно. – Вера выпустила из рук материю, выпрямилась и громко сказала: – Нет, не нравится!

– Посмотрим другое, сестрица! – так же громко подхватил Сильванский. – Как тебе это розовое?

– Столько оборок! – скривилась Вера. – Да еще на рукавах! Фи! К нему бы еще чепец – и купчих представлять! А вот это беленькое мне нравится.

Встали около манекена, одетого в простенькое, совершенно обычное на вид белое платье, стоившее целых восемьдесят рублей. Золотыми нитками, что ли, его шили? Нет, обычными.

– А вот сигнал опасности ты должна придумать сама, – продолжил Алексей. – Это должно быть что-то, что ты можешь выставить на подоконник. Причем так, чтобы это не вызвало подозрений. Ведь может случиться так, что тебе надо будет незаметно для всех сообщить об угрожающей тебе опасности. Цветочный горшок, ваза, статуэтка…

– Или штору задернуть особым образом, – добавил Сильванский. – На оговоренном окне, скажем, правую на треть, а левую – до конца. Но вещь на подоконнике, конечно, удобнее.

– А что – за моими окнами наблюдают? – сразу же спросила Вера. – Или за мной теперь вовсе следят?

– Нет, не наблюдают, – тоном родителя, разговаривающего с маленьким ребенком, сказал Алексей. – Это на всякий случай.

– Ничего не понимаю! – Вера недоуменно посмотрела на Алексея. – Если за моими окнами никто не наблюдает, то зачем нужны эти условные знаки? Их же все равно никто не увидит! Что за чушь!

– Если ситуация обострится, то будут наблюдать, – тем же тоном сказал Алексей. – На всякий случай нужен условный сигнал. В оговоренном заранее окне.

– Ну хорошо. – У Веры время от времени возникало впечатление, что она играет в какую-то игру, впрочем, мужчины умеют все на свете превращать в игру. – Пусть будет первое окно от угла. Это наша спальня. Если мне будет угрожать опасность, то я поставлю на подоконник фарфоровый подсвечник на три свечи. Такой, знаете, помпезный – с цветочками, виноградной лозой и танцующей пейзаночкой.

– Свечи в нем будут? – осведомился Сильванский.

«Какой нудный!» – подумала Вера и ответила:

– Будут. Три. Незажженные.

Зажженные свечи на подоконник не поставишь – загорятся занавески.

Алексей и Сильванский кивнули, одобряя Верин знак.

– Нам пора, – сказал Алексей.

Перед тем как уйти, Вера высмотрела поблизости румяного, совсем еще юного приказчика, улыбнулась ему и спросила, указав взглядом на белое платье:

– Скажите, пожалуйста, а почему это платье так дорого стоит?

– О, у вас, сударыня, безупречный вкус! – закатил глаза юнец, уже успевший выучиться всем приказчицким уловкам. – Это платье поистине бесценно, потому что его создал сам Поль Пуаре![26]

– Самолично кроил и шил? – съехидничал Сильванский.

– Лично придумал фасон! – парировал бойкий молодой человек.

По возвращении домой Вера решила немного отдохнуть с книжкой. До обеда было еще много времени, Владимир пока не приехал, заняться было нечем. К рукоделию не тянуло. Захотелось перечитать Шекспира, причем именно «Ромео и Джульетту». Реплики Джульетты Вера читала не про себя, а негромко, но с выражением, проговаривала вслух, как будто роль репетировала.

Во мне – как море безгранична щедростьИ глубока любовь: чем больше яДаю тебе, тем больше я имею…Любовь и щедрость – обе без конца…[27]

Отчего-то Веру потянуло прилечь не в гостиной, на удобном диване, а пойти в спальню. Скорее всего, то бродили в ней остатки детского упрямства. В родительском доме категорически запрещалось валяться на убранных кроватях. Ни-ни, даже и подумать не смей, несмотря на то что в мягкой постели так сладко лежится, а покрывало после оправить совсем нетрудно. Но – нарушается порядок. Кто их только выдумывает, эти дурацкие порядки! Вот Вере иногда и хотелось лишний раз подтвердить, что она уже взрослая и живет по тем порядкам, которые устанавливает сама. Захочет – может днем поваляться в постели, не разбирая ее.

Войдя в спальню, служившую ей заодно и будуаром (Владимир приходил сюда только спать), Вера увидела на туалетном столике небольшой белый конверт, которого она там не оставляла. Решив, что Клаша сдуру положила письмо сюда вместо того, чтобы оставить его в прихожей, где для корреспонденции имелась особая полочка, Вера взяла конверт и увидела, что он не только не надписан, но и не запечатан. Странная оказия.

В конверте не было ничего, кроме странной карточки из плотной бумаги, по размерам – совсем как визитная. На карточке красивым готическим шрифтом было написано всего одно слово: «Rumpelstilzchen».

Румпельштильцхен! Злой карлик из сказки, который в обмен на помощь забирает самое ценное! Вера ахнула, выронила конверт и поспешила на кухню, где Ульяна хлопотала возле печи, готовя обед, а Клаша, шумно отдуваясь, пила с блюдца чай, ожидая, пока придет время накрывать на стол.

Оказалось, что никто не приходил и никакого конверта для Веры не оставлял. Ульяна утром долго ходила за провизией (суббота же, самый торговый день, когда и выбор хорош, и скидывают больше), а Клаша, вскоре после отъезда хозяев, спустилась вниз, в магазин Крестовникова, якобы для того, чтобы купить лент и ниток. Скорее всего, ей захотелось поглазеть на товары – перчатки, сумочки, зеркальца в красивых оправах. Магазин у Крестовникова был богатый, любуйся не хочу. Но за это Вера цепляться не стала, потому что выходить ненадолго, когда все дела были переделаны, Клаше не запрещалось. Главное, чтобы дверь не забывала запереть на оба замка. Клаша стояла на том, что, уходя, она закрыла дверь, как положено.

– Закрыла, Вера Васильевна, и открыла тоже. Никого здесь не было, ни следа, ни духу! Вот вам крест! Я же не шалава какая-нибудь, чтобы уйти и дверь нараспашку оставить! Я в своем уме и при вашем полном доверии!

Плохо выходило. Кто-то наведался ночью в гараж, а утром – в квартиру.

Этот кто-то явно следил за домом, потому что Клаша выходила ненадолго, примерно на четверть часа. У Крестовникова ей дольше нечего было делать, за это время всласть можно налюбоваться. Дерзкий человек этот кто-то. И скорый. Раз-два, открыл, оставил конверт и ушел. Подражая Владимиру, Вера осмотрела замки возле скважин, но царапин там не увидела. Во дворе Вера увидела дворника, от которого на версту разило спиртным, но тем не менее он был в уме и в памяти. Дворник сказал, что никого чужих он ни вчера, ни сегодня во дворе и возле дома не видел и даже побожился в том, перекрестившись на колокольню церкви Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Спьяну трижды сделал это слева направо, на католический манер, но Вера ему на это указывать не стала.

Проникновением в гараж хотели озадачить Владимира, а конвертом с карточкой – Веру. Иначе бы не положили его на туалетный столик. Кому понадобилось так шутить? И зачем? Кому они вместе так досадили? Или же неизвестный «шутник» метил в одного из супругов, а над вторым «подшутил» за компанию?

Вера подумала, что таким образом может развлекаться кто-то из клиентов Владимира, недовольный его услугами. Разные же попадаются люди, бывают и вовсе чудаки. Однако Владимир этого предположения не поддержал. Сказал, что его клиенты им всегда остаются довольны, вне зависимости от исхода дела, потому что он ведет себя честно, лишнего не обещает и за спиной у клиента с противоположной стороной не сговаривается. Но карточку забрал, пообещав завтра же или на крайний случай в понедельник наведаться к приставу Слемзину в Пятницкую часть и рассказать тому о случившемся. Все замки (и тот, что на гараже, и домашние) Владимир захотел заменить как можно скорее, для чего прямо с утра собрался ехать в магазин скобяных товаров Кенца на углу Мясницкой и Милютинского переулка, который работал по воскресеньям. Сказал, что и в контору к себе ненадолго заглянет, раз уж будет совсем рядом с ней. Вера поняла, что завтра до обеда она мужа не увидит. Если Спаннокки объявится, то в первой половине дня можно будет с ним встретиться и постараться тонко выведать у него, не знает ли он чего-нибудь о человеке по прозвищу Rumpelstilzchen. Вдруг это какой-нибудь известный злодей или злой шутник из числа скучающих богачей. Бывают же и такие.