Елена Толстая - Фартовый человек Страница 20

– Это вам повезло, – неопределенно проговорил Ленька.

К счастью, Бронислава скоро о нем как будто совершенно забыла. Выбор в магазине был большой. Приказчик бродил за ней, точно тень родового проклятия, волновался – боялся, что она все перетрогает да так и уйдет без толку.

И тут в магазин вошла еще одна посетительница.

Ленька почти сразу ее узнал, хотя она сильно переменилась со времени их первой встречи. Это была та самая еврейская девушка из сада возле разгромленной мельницы. Только тогда у нее были длинные волосы и глаза словно бы видевшие разрушение Иерусалима, а сейчас она сделалась современницей, коротко постриглась и глядела уже не в неизмеримую глубину веков, а прямо перед собой, на синюю крепдешиновую шляпку.

Ленька приветствовал подобное видоизменение, но подойти к девушке и поздороваться он не мог, поскольку был обременен Брониславой.

Девушка несколько раз бросала на Леньку любопытствующие взгляды и как будто пыталась вызвать в памяти их первую встречу, но, как видно, у нее ничего не получалось.

Ленька давно уже приметил за людьми такую странность: они запоминают не столько лица и фигуры сами по себе, сколько некие определенные обстоятельства, окружающие эти лица и фигуры. Положим, приходят они на прием в кабинет, на двери которого написано, допустим: «Рубашкин Андрей Артемьевич». Они читают надпись, входят и здороваются: «Здравствуйте, Андрей Артемьевич». Но если они потом наткнутся на этого же самого Рубашкина где-нибудь на рынке, то ни за что не узнают его. И если придут второй раз в тот же самый кабинет, а за столом будет сидеть совсем другой человек, они все равно назовут его «Андрей Артемьевич». Очень легко поэтому обмануть людей.

А вот Ленька был другой. Он запоминал лица, изымая их из обстоятельств. Без такого свойства он стал бы совсем пропащий.

Девушка купила синюю крепдешиновую шляпу и вышла, унося коробку. У нее был задумчивый, почти несчастный вид, какой бывает у человека, чья несбыточная мечта наконец-то осуществилась, и притом самым простым и прозаическим образом.

Бронислава в очередной шляпке обернулась к Леньке:

– Кто это был?

– Вы о ком?

– О той девице, которая только что вышла из магазина.

Ленька пожал плечами:

– Понятия не имею.

– Она определенно вас знает.

– Вряд ли, – мягко ответил Ленька.

– Точно вам говорю. – Бронислава начала волноваться. Она не терпела, если ей возражали. – Глаз с вас не сводила.

– Это только поначалу, – сказал Ленька. – Наверное, познакомиться хотела, а потом поняла, что я здесь с вами, – и отстала.

– Да, да, мне тоже так показалось. – Бронислава сменила гнев на милость. – Как по-вашему, мне идет?

– Очень модно и красиво, – сказал Ленька, глядя мимо Брониславы на шляпу.

– Я беру, – решилась она.

Они вышли вместе. Ленька объявил, что должен искать убийцу юродивого Кирюшки, и расстался с Брониславой возле лавры.

– Для этого дела много народу не потребуется, – сказал Белов, любовно оглядывая Казанский собор. – Хватит и нас троих.

Варшулевич попросил:

– Пойдем уже.

Он нервничал, и это было довольно странно: Ленька его таким еще не видел. Обычно Вашулевича невозможно было ни смутить, ни, тем паче, напугать, а сейчас он как будто боялся того, что они собирались сделать.

– Ты чего? – негромко спросил его Ленька. – Мы ведь никого убивать не собираемся. Просто заберем то, что было украдено Богачевым у трудового народа.

Белов вдруг повернулся к Леньке и посмотрел на него долго, внимательно. Ленька спросил:

– А ты чего?

Белов сказал:

– Так… Ты правда веришь, что Богачев – вор?

– В каком смысле – вор? – не понял Ленька.

– В самом прямом, – настаивал Белов. – Вор – значит, украл. Украл – значит, вор. Так?

– Я тебе вот что скажу, – ответил Ленька. – Если какой-нибудь голодный беспризорник заберется к Брониславе в карман, значит, этот беспризорник – вор, его надо арестовать, посадить в тюрьму, ну и желательно избить для назидания. А если господин Богачев натырил где-то больших денег и удачно пустил их в оборот, имея при том благочестивое выражение лица, то он… хуже, чем вор.

– Не пойму, – тихо проговорил Белов, – ты что, Ленька, идейный?

– Нет, – сказал Ленька хмурым тоном. – Просто мне их рожи не нравятся. Если Богачев украл, так и мне можно. И ты до моей совести не доцарапывайся, потому что это невозможно. Я не у старушки Натальи Степановны краду, хотя она, кстати, урожденная дворянка. Она вчера рассказывала.

– Четко трактуете образ классового врага, товарищ Пантелеев, – сказал Белов, посмеиваясь. – Радуете меня несказанно.

– Ну и… хорошо, – буркнул Ленька. – Идем, наконец.

Было четыре часа дня. Трое обогнули собор, свернули на Казанскую улицу и двинулись по ней, растаптывая погибающие сугробы.

– Убивать, значит, никого не будем, – продолжал Белов (Ленька, по правде говоря, уже надеялся, что тема иссякла и больше к этому они не вернутся). – Интересно. А наган тебе зачем?

– При чем тут наган? – не понял Ленька.

– Ну, наган ты с собой ведь взял, – объяснил Белов. – Расскажи, зачем, если стрелять не собираешься.

– Не собираюсь, – отрезал Ленька.

– Тогда зачем? – напирал Белов.

– Для порядка.

– Для какого порядка?

– Просто мне с наганом спокойнее. Привычнее, – сказал Ленька, приостановившись.

Варшулевич налетел на него и выругался.

– Привычка к огнестрельному оружию, – заметил Белов, – иногда сказывается на человеке самым роковым образом.

Ленька махнул рукой и больше ничего объяснять не стал.

Дом, где жил меховщик Богачев, имел два входа, парадный и черный. У парадного было даже подметено, хотя дворник отсутствовал. На лестнице – тоже никого. Ленька легко взбежал на второй этаж, позвонил в квартиру.

Спустя небольшое время голос Брониславы отозвался из-за двери:

– Кто там?

Ленька откликнулся:

– Дома ли мадам?

– Ушла. Да кто это? – опять спросила Бронислава. Голос казался ей смутно знакомым.

– А Эмилия? – поинтересовался Ленька.

– Эмилия хворает… Это ты, Ваня? – сообразила Бронислава.

Ваня был приятелем Эмилии и иногда захаживал в гости. Наверняка пожаловал, едва прослышал, что Эмилечка болеет. Конфет принес, книжку для развлечения. Очень хороший молодой человек. Это у него такой голос – ясный, звонкий, спокойный.

– Открывайте, Бронислава, – засмеялся «Ваня». – Что вы меня тут, в самом деле, на пороге держите. Нехорошо.

Звякнула цепочка, плавно проплыла по своему медному ложу задвижка. Дверь отворилась.

Внушительный силуэт Брониславы угадывался в полутьме прихожей. Лампа горела еле-еле над зеркалом, которое висело под странным углом и отражало нечто непонятное, имевшее сходство, впрочем, с углом дивана, подушкой и куском картины на стене, – вид из ближайшей комнаты.

Узрев трех мужчин, ни один из которых определенно Ваней не являлся, Бронислава утробно ойкнула и попятилась. В глубине зеркала вдруг сверкнул яркий белый огонек – свет, гуляющий по прихожей причудливыми путями, отразился от нагана, вынутого Ленькой.

– Не ори, – сказал Ленька, отодвигая Брониславу и проходя в квартиру.

За ним протиснулись Варшулевич и Белов. Варшулевич сразу же прищурился и начал оглядываться, живо интересуясь подробностями квартиры меховщика, а Белов просто стоял и смотрел на Леньку.

– Покажешь, где у хозяев драгоценности? – спросил Ленька.

– Да откуда ж мне знать, где они что прячут! – глухо вскрикнула Бронислава и сделала резкое движение, точно собиралась бежать.

Белов проскользнул мимо нее и почти мгновенно очутился на кухне, у черного хода. Оттуда сразу же понеслись причитания кухарки, включавшие в себя выражения «ироды» и «креста на вас нет». Затем что-то с грохотом упало, и тотчас из одной комнаты донесся капризный женский голос, растягивающий слова:

– Бронисла-ава! Что там у вас творится? Кто пришел?

Варшулевич отодвинул Брониславу и аккуратно закрыл дверь на задвижку. Затем обратился к ней:

– Не хочешь помогать – не надо, мы ведь и сами найдем все, что нужно.

– Ищите, если такие умные, – сказала Бронислава. Она устремила на Леньку горький взгляд, полный глубочайшего разочарования. Ленька ответил жизнерадостной улыбкой.

– Ты тут пока обыскивай, – кивнул Ленька Варшулевичу, – примени на практике свой богатый опыт. А я свяжу их, да и успокою заодно.

Бронислава было затрепетала, как пойманная рыбка, услышав про «успокою», но Ленька имел в виду исключительно то, что сказал. Он связал ей руки бельевой веревкой и, сняв с полки в прихожей шарф, затянул рот.

– Сядь и молчи, – приказал он. – Тебе никто зла не сделает. Поняла?

Бронислава даже не кивнула. Отвернулась с гордым видом.

Ленька крадучись направился в комнату Эмилии.

Та действительно хворала – лежала в постели и читала книгу. При виде незнакомого мужчины она застыла и очень сильно побледнела. От Леньки пахло улицей – холодным воздухом, табаком, сапогами. Все эти, с позволения сказать, ароматы были для Эмилии оскорбительны. Она презирала в себе и в других половое влечение. В книгах все это выглядело красиво, стерильно и одновременно с тем притягательно, как дорогая вещь на витрине; но в жизни Эмилия не желала иметь с «этим» ничего общего. Грубый, резкий запах, который мог исходить только от мужчины, молодого и агрессивного, казался Эмилии нестерпимым.